Илья Ципин

Лукьяновна

Невыдуманный   рассказ.

Есть!

Третьи сутки я жду этого возгласа. Все эти дни бесполезно бродим мы по заснеженным сопкам уссурийской тайги. Ищем медведя. Медвежья охота на Дальнем Востоке весьма своеобразна. В отличие от своих европейских братьев здешний хозяин тайги устраивает себе зимовье в дуплах старых тополей. Тепло и уютно там Топтыгину. На обход этих дупел мы и потратили три дня. Тайга охотнику-промысловику знакома так же, как мне, москвичу, улицы и переулки моего города. Идет ходко, определяя направление по неприметным для меня признакам. Я же, едва поспевая, стараюсь не потерять из виду ее тулуп и теплый пуховой платок. Да-да, охотник-промысловик из коопзверопромхоза  "Дальнереченский" согласившаяся взять меня в тайгу - женщина, Татьяна Лукьяновна Трофанчук.

Наш охотучасток - 100 километров вдоль и столько же - вширь, где тут заплутаешь - говорит она. Этим летом вместе со своим мужем Петром Лукьяновичем, тоже бывшим промысловиком и учителем ее по охотничьей части, ходили они в тайгу собирать дикий мед и женьшень. Вот тогда-то и приметили все дупла в своих угодьях. А чтобы во время зимней охоты Мишкины домины не портить - ведь случается, несколько поколений медведей селятся в одном и том же дупле, Трофанчуки сверлили ножом дырочку - глазок и затыкали ее сучком. Подойдешь во время зимней охоты к дуплу, вынешь затычку - и видно залег здесь зверь или нет. И вот "есть"! В дереве, на шероховатой коре которого лежит моя рука, буквально в нескольких сантиметрах от моих пальцев спит медведь.

- Отойди, - гонит меня Лукьяновна, передергивая затвор карабина. Я прячусь за ствол дерева, отстоявшего от дупляного тополя метров на 15- 20. готовлю свой фотоаппарат. На стук топора по тополю медведь сначала не реагирует. Затаился, Будто его здесь и нет. Но вдруг темная масса кубарем выкатилась из дупла и помчалась к бурелому. Прозвучал выстрел. Все было просто и профессионально, как трюковой прыжок акробата под куполом цирка, которого ждешь, подготавливая себя к острому и волнующему зрелищу, а он промелькнет перед тобой за долю секунды.

Медвежья охота для Татьяны Лукьяновны - не главная работа, хотя на ее счету и не один косолапый. Чаще, она отправляется в тайгу, даже не захватив с собой ружья, чтобы проверить капканы и ловушки. Зачем лишняя тяжесть. Ведь в иной день ей приходится пробежать на лыжах 30-40 километров. Возвращаемся с добычей домой. Татьяна Лукьяновна хлопочет у плиты, и скоро на столе появилась дымящаяся гора сибирских пельменей и глиняная крынка с медовухой. У меня гудят ноги, ломит спину.

Я сладко млею у теплой печи. Спрашиваю:

- Как у вас на все хватает сил: и на охоту и хозяйство вести?

- Уставать стала, - сетует она, ведь шестой десяток пошел. Вечером придешь с охоты, думаешь все, завтра не пойду. А утром встанешь часов в пять - опять в тайгу, так и тянет. Детей нам с Петром Лукьяновичем Бог не дал. Чем-то прогневали мы Его. Уж ходили пешком, молится в ближайший храм, а он от нас 500 верст. Была до 35 года и у нас в селе церковь, не каменная как в горах, а деревянная. Камень не где взять. Организовали у нас в 33 году лесхоз. Стали валить тайгу. Много порубили кедра и лиственниц, а вывозить некуда. Дороги нет. Лежали стволы друг на друге и гнили. В тайгу не войти - сплошные завалы. Где уж на охоту ходить. Начальство лесхоза от безделья запило, да и мужики, что на порубке работали, с них пример брать стали. Раньше ничего  кроме медовухи не пили, да и то лишь по престольным праздникам, а теперь самогон гнать научились.

От этих пьянок случился на селе пожар. Выгорела половина домов. Пострадала и церковь. Нагрянуло начальство из города. Завели следствие. Вроде лесхоз есть, а ни одного дерева за два года из него не вывезено. Явное вредительство. Пошли аресты. Брали не только тех, кто работал в лесхозе, но и прочих сельчан. Особое подозрение пало на Никиту Зотова, церковного старосту. Больше всех он возмущался бесполезными таежными порубками. Правление лесхоза до отказа было забито арестантами, и Никиту Семеновича до утра заперли в его же избе, а в сенях поставили часового. Утром пришли за ним, что бы вести по этапу вместе с остальными арестантами, но ни его, ни жены с сыном и дочерью в доме не оказалось. Через погреб ушли они в тайгу. Так больше никто их и не видел. Ходили слухи, что ушел они вглубь  тайги, построили там дом и живут охотой и сбором дикого меда. А село наше совсем опустело, шесть домов осталось.

Я то всего этого не помню - мала была, а знаю по рассказам своего деда. Был мой дед крестником сельского старосты Тимофеем Зотовым и дружил с его внуком Никитой, тем самым, который бежал с семьей в тайгу от ареста.

Три года назад, мы с мужем на все лето отправились собирать женьшень. Зимой он уже на охоту не ходит - восьмой десяток ему стукнуло. Зашли далеко от села, километров за сто. Раньше в тех местах не бывали ни разу. Видим - у родника дом стоит. Стены покосились, крыша обвалилась. Зашли в него. Пустует он, наверное, лет тридцать. Ничего в доме нет, лишь в углу старинная икона висит. Вся почернела, еле разобрали, что это Лик Казанской Богоматери. На обратной стороне доски вырезана дарственная надпись "Тимофею Зотову. Май 1830".

Так икона вернулась в наше село. С тех пор пошли у нас удачи. Что ни зимняя охота, мы по пушнине первые. За лето больше всех дикого меда и женьшеня собрали. Премировали Петра Лукьяновича путевкой в областной санаторий. Вернулся он через месяц да не один, а с шестилетним мальчонкой. Звали мальчонку Вася Зотов. Мать его умерла при родах, а отец работал шофером, возил лес по зимнику. Зимник проходил по замершей реке. Лед на реке держал лесовозы крепко. Но не повезло Васиному отцу, попала машина в промоину и ушла под лед. Нашлись в городе добрые люди, помогли Петру Лукьяновичу забрать Васю из детдома. Лукъяныч теперь из дома ни ногой - сидит с малым. А я по охоте и по хозяйству и не то сына, не то внука воспитываю, а в тайгу все равно тянет.

Вот и рассказала я тебе про свою жизнь. Пора спать. Тебе завтра уезжать в Москву. Проснувшись утром, Татьяну Лукьяновну я уже не застал. Она ушла проверять капканы.