| Авторы | Поиск по сайту | Текущий номер |

 

Интервью Ивана Зорина Михаилу Блехману

Несколько слов о себе

Я родился в Москве, в преподавательской семье. Мой отец – математик, мать – учительница литературы. Институт я закончил по кафедре теоретической ядерной физики. Потом лет десять работал в Академии наук. Семнадцать лет назад я выбрал литературную стезю, и с тех пор стараюсь писать ежедневно…

Ваши литературные вкусы?

Мои литературные вкусы, как и у любого, постоянно меняется. При этом, как писатель, я более устойчив, чем читатель. Уже довольно давно к числу своих литературных предшественников, а они есть у всех, я отношу Бунина, Павича и Борхеса. Этот ряд может показаться странным, но тем не менее все трое в той или иной степени оказали на меня влияние.

В каком состоянии сейчас находится, по Вашему мнению, русская литература?

В ужасающем. Более плачевное состояние трудно вообразить. Даже в эпоху Кантемира, когда она едва зарождалась, дело обстояло лучше. Тогда она была скудна, теперь это царство буйствующих сорняков. Если в пустом поле еще может появиться роза, то среди хвощей и плаунов – никогда. Ее попросту раздавят.

Дайте, пожалуйста, характеристику основных направлений и личностей. Очень приветствуется обоснованный субъективизм.

Я стараюсь не углубляться в современную российскую литературу из опасения испортить вкус. Тем не менее, в силу факта своего проживания, имею о ней представление. Здесь можно выделить два главных направления. К первому относится старая гвардия, печатавшаяся еще в советские времена, составляющая костяк Союза писателей России. Они стараются придерживаться реалистических традиций русской школы 19 столетия, только делают это без присущего той эпохе таланта. Их влияние сохраняется в основном в провинции, в небольших городках, где перемены всегда происходят медленнее. Ко второму направлению примыкает бывшее андеграудное поколение, авторы, вышедшие из советского подполья и, казалось бы, должные явить миру оригинальное видение.

Но, увы, здесь все ограничивается жалкими перепевами западного масскульта, а вся новизна сводится к использованию площадного мата, интернетовского новояза и пристальному вниманию к отправлению физиологических потребностей. И тому, и другому литературному сообществу явно не хватает культуры, это абсолютно серые в своей массе авторы с крепкими кулаками и луженой глоткой, не представляющие, что над бытовыми вопросами могут возвышаться бытийные. Особняком стоят «телевизионные» писатели, талант которых обнаруживается в умении обсудить абсолютно любую тему и уверенно держаться перед камерой. Они легко меняют каналы, убеждения, риторику, оставаясь верными только своему имиджу «писателя».

Если говорить об общем впечатлении, то современная российская литература поражает своим чудовищным убожеством, она свелась к двум-трем вырождающимся журналам и публикации книг, которые лучше назвать комиксами.

Что изменилось в жизни общества, как это влияет на литературу?

Ощущает ли индивид таинственность своего существования, пытается ли он постичь его смысл, ищет ли свое предназначение, или мир кажется ему естественным, как вода рыбе? Вот где коренится главное разделение людей, обрекая одних на духовные искания, других – на бытовые. А важнейшая тема «осмысления бытия» не находит, на мой взгляд, должного отражения в современном искусстве. Время цивилизованного мещанства глухо отрицает само стремление вырваться за рамки биологического «я». Наша «культура» направлена на отвлечение от «черных» мыслей, являя собой худший вариант эпикурейства, она готова заболтать любые намеки на мучительный поиск смысла.

Книжные развалы в Москве завалены опусами, которые стыдно читать, талант сейчас ничего не стоит, принеси Толстой «Войну и мир», его бы наверняка «завернули». Все увлечены игрой в литературных «звезд», и сегодня никто не рискнет выложить правду о голом короле. И в этом просматриваются черты общесистемного кризиса. Искусство стало подчиняться законам рынка, значит оно умерло. Как известно, у самой ходовой бумажной продукции мало общего с литературой…

Что и где Вы опубликовали?

В девяностые, пока еще окончательно не надвинулась могильная плита рынка, у меня выходили книги в ряде московских издательств. Последняя – в девяносто восьмом в когда-то известной «Художественной литературе». С тех пор меня публиковали только в периодике, да и то преимущественно за границей. Вот список моих книг: «Игры со сном» (изд-во «Интербук», 1992), «Письмена на орихалковом столбе» (изд-во «Карт-бланш», 1993), «Исповедь на тему времени» (изд-во «Художественная литература», 1998). Публикации в периодике: журналы «Литературная учеба», «Проза», «Московский вестник», «Кольцо “А”», «Литературное приложение к газете “ВТВ”» /Миннесота, США/, литературно-философский журнал «Торсо» /Мюнхен, Германия/ и др.

Пожалуйста, несколько примеров – пару Ваших рассказов, откуда, почему и т.п.

Я уже перечислял писателей, оказавших на меня наибольшее влияние. Надеюсь, что у меня все же сформировался свой почерк, и все же периодически я люблю менять стиль. При этом я ставлю задачу, чтобы новый рассказ был абсолютно непохож на предыдущий. Конечно, это невозможно. Но все-таки «Долг», «Глаза» или «Смерть Елизара Аркадьевича» отличаются от «Апологии Кристофера Доуса», «Гения вчерашнего дня» или «Мещерских хроник».

Мне хочется, чтобы их считали принадлежащими разным авторам.

Большинство сюжетов я выдумываю, беру из головы, а не из жизни, и в этом смысле я не жанровый, не бытовой писатель. Для меня идея важнее персонажа, философия - психологии, и тем более декораций, поэтому я легко помещаю действие в Россию девятнадцатого века, или Китай эпохи Хань.

Ведь в отсутствие декораций, любая атмосфера – условность.

Чем занимаетесь сейчас, что пишете, каковы планы?

А какие могут быть планы? Написав рассказ, думаешь: «А вдруг это последний?» Тут лучше не загадывать. Один из пишущих героев Юрия Казакова рассуждает: «Скоро зима, я закончу рассказ, а там, глядишь, к лету и еще один напишу…»

Это я понимаю.

К тому же в данный момент у меня скопилось три сборника рассказов, и я продолжаю их методично пополнять.