Portfolio

Ирина Головина

Сказка о Божьей коровке.

Часть 1.

Никак нельзя точно узнать, в котором часу случится сказка. Особенно осенью.

Совсем как с дождем: сколько не спрашивай у прохожих, никто из них не скажет, когда он начнется, даже если часы при себе обнаружат и на них – точное время. Только поднесут циферблат к глазам, словят секундную или другую стрелку взглядом, немного подумают, пожалуй, еще поглядят на небо и тотчас покачают в ответ головой... А дождь – вот его нет, вот уже брызнул…

Или со счастьем…

Только времена года и поезда приходят по расписанию, да и то иногда задерживаются или меняют друг друга на полпути.

Присела я как-то к своему столу, сказку написать. Подождала немного – тихо вокруг пера, ни гомона, ни толкотни: ни одного бойкого слова рядом, будто все сказочные слова ушли на праздник и праздник этот – вовсе не мой…

Подумала: тогда и я от стола пойду, мало ли дел на свете…

Тут гляжу: катит по белому бумажному листу Божья коровка на велосипеде и лапкой мне машет.

- Здравствуйте! – говорит.

- Здравствуйте! – отвечаю.

- Как зовут Вас? – спрашиваю.

И еще:

- Из каких заморских стран будете?

А сама растерялась, не каждый день с Божьими коровками разговаривать приходится.

- Точечек у меня – восемь! На каждом крылышке – по четыре, – проследив лапкой мой взгляд, сказала Божья коровка и свой велосипед к моему карандашу прислонила. – А зовут меня – Б. К. ! И не забудьте, пожалуйста, обе буквы – больших! И с точками!

- Разумеется, больших! Непременно, с точками! – ей отвечаю. – А …

- А чай я буду, с малиновым вареньем! У Вас ведь есть малиновое варенье?

У меня было малиновое варенье, и, конечно, мне пришлось тотчас же за ним отправиться, и немного замешкаться, у банок… Варенья на зиму много припасено. И чай заварить, и скатерть особенную по торжественному случаю из бабушкиного комода достать! Повозиться пришлось: не много, не мало, а как раз столько, чтобы забеспокоиться, не устала ли моя гостья ждать.

Так и случилось.

Подошла я к столу: ни Божьей коровки, ни ее велосипеда…

Только на четверти белого листа карандашный след от быстрого письма остался, круглыми такими буквами: «Держите, пожалуйста, малиновое варенье поближе к делу!»

И подпись: «Ваша Б. К.»

И точки две, такие большие, что я сразу поняла, кто из нас больше обиделся. Потому что у меня тоже был слегка обиженный вид – нельзя же так сразу хозяев покидать. Хотя – иногда для спешного ухода из гостей бывают свои причины. Мне пришлось внимательно осмотреть все вокруг себя: свою маленькую комнату, залу и прихожую, и даже заглянуть в окошко, не прячет ли что-нибудь осень под старым кленом – причин нигде не было. Очевидно, Б. К. забрала их с собой.

А так как мне совсем не хотелось писать сердитую сказку, я просто поставила рядом еще одну точку, поменьше, и ушла заниматься домашними делами.

Часть 2

В один тоскливый сентябрьский день, когда было совсем «пйовэ» ( Piove (итал.) – дождливо. Примечание автора. ), Б. К. неожиданно объявилась.

Мне показалось, я ей обрадовалась, по крайней мере, мне не хотелось, чтобы на этот раз все было так же молниеносно, как в начале нашего знакомства. Только решила для себя, что ничему не буду удивляться, что бы сейчас ни произошло…

- Вы зря поставили точку, – ловко покидая велосипед, как-то совсем наклонно сказала она мне и шутливо нахмурилась.

Затем вручила свое маленькое транспортное средство прямо в лапы игрушечному медвежонку по имени Восемь, который уже давно живет на моем столе, зачем-то погрозила ему пальцем, тем же пальцем утерла дождливую капельку на своем лбу и только тогда тихо спросила:

- Любите итальянский язык?

- Да, – совсем просто ответила я, – красивый язык и очень теплая страна. Ведь сейчас так холодно, – я опять посмотрела на ржавую осень за своим окном. – Мне всегда казалось, что именно в Италии живет радость, хотя не каждому человеку непременно нужно знать, где живет радость... И от этого на свете бывает очень грустно.

Б. К. улыбнулась.

«Улыбающиеся Божьи коровки прелестны», – мелькнуло у меня в голове, на что она тут же совершенно серьезно ответила в голос:

- Да! – и добавила самым грустным тоном своего особенного голоса. – Только почему-то именно по-итальянски наше имя звучит так, будто все Божьи коровки – страшные мерзлячки и совсем окоченели от холода. ( Coccinella (итал.) – божья коровка. Примечание автора. ) А разве это так? … Вы, правда, думаете, что радость живет в Италии? – и опять улыбнулась.

Я не знала, что ей ответить.

Мы беседовали с ней в самой тесной комнатке моей квартиры, в моем маленьком городе, – в той части земного шара, откуда совсем не видна Италия. Даже если забраться по черной лестнице на крышу моего десятиэтажного дома или посетить мысленно самую высокую городскую башню – давно разрушенную пожарную каланчу, и в тех же мыслях на самой ее верхушке привстать на цыпочки, никак нельзя проверить, действительно ли это так, и кормит ли радость в эту самую минуту голубей на площади святого Марка в сказочной Венеции или бродит вдоль берегов Арно, где-нибудь близ Ровеццано или Майано, или дальше – по самому сердцу Италии.

Зато я точно знала, что иногда до радости бывает так же далеко, как до этой замечательной страны, если ехать все время по прямой линии и никуда не сворачивать. По крайней мере, сегодня утром было именно так.

Не обременяя Б.К. словами, я просто развела свои руки в стороны, пошире, чтобы она заметила мою растерянность…

- Мы будем пить чай с лимоном, - сказала Б.К., охватив мой жест взором.

Ее строгий голос совершенно ясно указывал: пора хозяйке дома вспомнить о законах гостеприимства и отправиться на кухню.

Sono tornata … (Я вернулась. (Итал.) Примечание автора .)

Тонкие ломтики лимона поблескивали на зеленой тарелке, и его дивный аромат смешивался с ароматом свежезаваренного чая.

Ничего не случилось.

Б.К. сидела на столе в компании медвежонка и старой ручки, на которую ловко обронила свой шейный платок.

Я облегченно вздохнула.

- Неужели все же будет чудесная осень? – подумалось мне.

- Давно же я не посещала ту страну, где впервые узнала вкус чая с лимоном! Там тоже была такая чудесная осень! – поглядев мне в глаза, задумчиво сказала Божья коровка. – Только в том музейном городе необыкновенная – по чудесности! – осень производила странное впечатление. Как его привычка пить чай не со сливками… – слегка выделив голосом последнюю фразу, она ловко подхватила сочный кружок лимона и бросила его в свою чашку. – Он вывез ее из России в багажном вагоне среди прочих вещей и иногда удивлял ею своих знакомых…

Я поглядела на Б.К. вот так, вопросительно .

Она продолжала все с той же загадочностью в голосе:

- Мне казалось, та осень жила среди цельно осязаемой вечности отдельным и очень робким существом… Она почти не отражалась в глазах прохожих, ее можно было бы не заметить вовсе, если бы не некоторые, едва уловимые признаки. Думаю, окажись Вы рядом, Вас бы удручило Золушкино положение данной особы в том городе, Вы ведь любите осень, – она вздохнула. – Впрочем, Рим того года…

Б.К. задумалась.

Ее глаза чудесно поблескивали, и еще: она вдруг заговорила о Риме, и это было особенно чудесно, это так совпадало с моими мыслями, что мне тут же подумалось: может быть, и правда – эта осень…

- …Чудесная осень, чудесная осень, – вдруг запело мое сердце. Я продолжала внимательно слушать.

(Надо ли непременно указывать на то, что разговор наш неторопливо вошел в ту самую полночь, в которой одновременно стал невидимым золотистый клен за моим окном?

Часть 3.

- Он въехал в Рим осенью 1903 года, неприметным и очень одиноким человеком, и поселился на Капитолийском холме недалеко от статуи Марка Аврелия, – Б.К. заглянула в мои глаза. – Его истории уже были известны и претерпели первое издание. Звали его чудесно и многозначительно – Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф Мария . Мне было трудно выучить такое длинное имя, тем более тогда я еще не умела как следует читать, но это не уменьшало его высочайших достоинств. К сожалению, довольно скоро от всех звуковых вибраций остались только две – Райнер Мария .

Нет, нет, мы не были знакомы, он был так поглощен видом из своего окна и собственными мыслями, что совсем меня не заметил, когда я в первый раз робко присела к нему на рукав, и не замечал никогда более.

Вы не подумайте, я не хочу сказать, что он был неучтив, отнюдь.

Эти истории, они начинались именно так: «Недавно утром я повстречал фрау соседку. Мы поздоровались.

- Чудесная осень, – сказала она, чуть помолчав, и взглянула на небо. Я сделал то же самое. Утро было и в самом деле необычно светлым и радостным для октября. Вдруг мне пришла в голову одна мысль:

- Чудесная осень! – воскликнул я и слегка всплеснул руками»…

Угрызения совести, внезапно вспыхнувшие в моей душе, заставили меня прервать слова моей гостьи:

- Неужели Вы подумали, что я буду писать о том, что уже …

- Нет, нет, – успокоила меня Божья коровка. – Вовсе нет, – она на секунду задумалась. – Люди, часто поглядывающие за окно, особенно осенью, обычно чувствуют себя очень одинокими, и Вы думали об этом с надеждой, мне показалось… та красота за окном и Ваши мысли, эта удивительная фраза…

Мне не хотелось, чтобы Б.К. окончательно разоружила меня, поэтому я быстро сказала:

- Но истории…

- Да, истории, – тут же собранно подхватила Б.К. – Я читала их тайком, всю осень они лежали на столе. Поверьте, для меня это был большой труд, – весело оглядев себя всю, сказала она, и, улыбнувшись, продолжила тихим приятным голосом, к которому я успела привыкнуть, как часто всеми говорится, в два счета.

- Именно тогда мне пришлось освоить свой велосипед, было так приятно катить вдоль фразы и дочитывать ее до самого конца, и очень удобно, Вы ведь понимаете, мои размеры…

- Да, конечно, Ваши размеры, – здесь я подмигнула своему медведю по имени Восемь, который очень хорошо знал свои размеры и ни капельки на них не обижался, и, как всякий уважающий себя гражданин, степенно сидел в стороне от нашей беседы…

- После дождей он переехал в тихий дом со старинной террасой, в самую глубину большого парка, почти за город, – она вздохнула. – Мой переезд вышел непреднамеренно. Анютины глазки, тот небольшой горшок с ними, что стоял недалеко от стола, на полу, часто служил мне местом отдыха. Очевидно, он очень любил эти цветы, горшок захватили в повозку. Вы ведь меня понимаете, так трудно расставаться с привычным…

- Неужели Вам никогда не хотелось с ним заговорить? – не утерпев, спросила я.

Б.К. немного растерялась.

- Эта работа! … У него была особенная работа: слушать свое одиночество! Редко кому удается делать это в полную силу. Надо сказать, он делал это самозабвенно. Это занимало все его время, он так трудился, что в редкие минуты отдыха, такие редкие… мне не хотелось его тревожить. …

Она замолчала.

- Вскоре мы встретили Рождество, в том самом дому со старинной террасой. Он говорил сам себе: вот время, когда ангелы спускаются на землю и славят Бога, и рисовал словами их одежды, – она со значением поглядела на меня.

Я вспомнила о том, что решила не выказывать удивления, что бы ни произошло, и пропустила этот взгляд мимо себя.

- Мне, конечно, иногда приходилось заниматься своими делами, и я покидала его. Наступало то, что люди, кажется, называют разлукой… – она задумалась.

Я утвердительно кивнула.

Она еще немного помолчала.

- Так вот. Мне почти удалось дочитать эти истории, как однажды я застала его наклонившимся над ними. Его лицо светилось, а е го рука что-то очень неторопливо и ласково вписывала в эту книгу.

По-привычке я опустилась к нему на правое плечо. Надо сказать, в тот день дули какие-то особенные для этих мест ветры, что даже римские акведуки с особенно широким шелестом несли свои живые воды к удивительным каменным чашам. Мне казалось, эти ветры проникали даже в дом. Из-за них мне не удалось удержать равновесия и поэтому, – не из-за чрезмерного любопытства, а именно поэтому, – я соскользнула почти к самому манжету рубашки, что белой полосой выходил за край сюртучного рукава и легко касался его запястья.

- Он Вас увидал? – осторожно спросила я у Б.К.

- К счастью, нет, хотя я приготовилась поздороваться с ним . Мне показалось, он скользнул по мне взглядом, но быстро вернулся к своему делу.

Голос Б.К. замер.

- Это были очень легкие слова, почти невесомые, и этим они доставляли необъяснимую радость. Мне казалось, я ее чувствую, по крайней мере, она была рядом. Среди букв или возле точек и запятых.

- Что же это были за слова? – я постаралась произнести эту фразу таким тоном своего голоса, который бы полностью извинил мое любопытство.

- Дорогая подруга, когда-то я вложил эту книгу в Ваши руки, и Вы полюбили ее, как никто прежде. Так я привык думать, что она принадлежит Вам. Позвольте мне поэтому не только в Вашу собственную книгу, но и во все книги этого нового издания вписать Ваше имя; вписать: Истории о Господе Боге принадлежат Эллен Кай. – Божья коровка вздохнула и взялась за свой велосипед.

- Кажется, мне пора, - сказала она мне.

Я не стала ее удерживать.

Б.К. попрощалась с моим медвежонком, еще раз улыбнулась и исчезла в проеме входной двери.

В ту же секунду откуда-то с улицы потянулись на Божий свет тихие слова одной удивительной песенки.

Девушка Мария!

Ключик-служанка!

Лети на Восток,

Лети на Запад,

Лети туда, где мой любимый живет…

Какое-то время в моем маленьком городе еще звенела дождями и вальсировала листвой настороженная приближающимися холодами осень, затем выпал первый снег, потом еще один, потом снег укрепился, и воздух наполнился торжествующей зимой.

Эпилог.

Всякий раз, садясь за письменный стол в ожидании новых сказок, я оглядываю его целиком: нет ли где-нибудь задорного листочка с милой подписью «Ваша Б.К.»?

Конец.

Обсудить этот текст можно здесь