Portfolio

Александр Бирштейн

Фонтан "Треви"

(полумаг)

Попытка внежанровой прозы

(Окончание. Начало в 83 -88 номерах)

***

И опять, в который раз, предвижу обвинения в том, что не люблю я свою страну.

Успокойтесь, люблю, люблю!

А людей, её населяющих, – далеко не всех.

Новые времена, новые отношения многих выбили из колеи. И пошли инженеры – в челноки, учёные – в официанты, врачи – в домработницы. А сколько бывших юристов, учителей, актёров, ударившись в новое поприще, добились успехов и, разумеется, денег. Честь им и хвала!

Но посмотрите! Большинство людей всё-таки поменяли места работы.

И только чиновники остались на своих местах! А это значит – и связи, годами проверенные, уцелели, и деньги, неправедно нажитые, при них. И они непобедимы. Можно и нужно бороться с ними. Победить? Вряд ли...

Это бандиту, чтоб хоть внешне отмыться, необходимо стать фирмачом или, что вожделеннее, депутатом. А чиновник в своём кровном ходит.

И не чиновник к бандиту (хотя и такое случается), а бандит к чиновнику за помощью спешит, прихватив конвертик пухлый, а то и дипломат, набитый купюрами.

***

Я, между делом, охотно этими конвертами-дипломатами занялся. Сначала всё простым да нехитрым было. Потом, правда, сложности появились. Охрана чуть ли не утроилась. Но мне и это – по барабану. Зато приятно было смотреть, как чиновники меж собой передрались. Да так, что некогда стало основную функцию выполнять – прямо или косвенно вред городу приносить.

Город, надо сказать, сразу это почувствовал, выправляться стал. Не поверите, но дома горячая вода чуть ли не два месяца подряд без перебоев шла. Более того, свет не отключали!

И всё это потому, что чиновнику не до города стало. Выдавил, огреб взятку, пересчитал, запершись, положил в укромное место и... пропали деньги.

Вроде бы из кабинета только на горшок отлучался, а поди ж ты – денег-то и нет! Ну не брать же конверт распухший или дипломат с собой?

Перво-наперво, стали вора искать. Искали, причём дружно, сто сорок семь дел милиция завела на расхитителей канцтоваров и масла из столовой. А деньги продолжали пропадать.

Замки поменяли.

Бесполезно!

Охрану у каждой двери выставили.

Не помогает!

И охватила люд чиновный великая паника. Потому что весь их “труд”, все их связи, цепочки-ниточки стали бесполезны. Какой смысл дело делать, если вознаграждение всё едино пропадает.

Но чиновники всё же выход нашли. Стали брать взятки чеками, вкладами за рубежом...

Непобедимы, я ж говорил, непобедимы.

***

Прочёл я написанное и понял, что занимаюсь разнузданным очернительством, но что делать – чернила или паста всё больше черные попадаются или темно-синие, что дела не меняет, а розовые чернила в торговле нашей отсутствуют. В этом, наверное, и всё дело, потому что раз не сняли никого из верхушки – стало быть, и не за что. И не мне, автору-наглецу, судить о моральных качествах наших правителей, пусть и областного-городского масштаба.

И ещё. Любопытно:

– А почему, собственно, подавляющее количество людей понимает , что воровать плохо? (При этом крадёт, безусловно, большинство, во всяком случае в нашей стране.)

Но по закону, а тем более существующей морали – ни-ни!

Можно, конечно, сослаться на Библию, но это вряд ли поможет. Старый завет, где даны десять заповедей, был написан менее шести тысяч лет назад. Но человечество существует и ворует десятки тысяч лет.

Безусловно, десять заповедей – это высочайшее нравственное приобретение! Ведь там сформулированы основные критерии общества, применительно к ТОМУ бытию и сознанию, которые УЖЕ существовали, более того, был утверждён нравственный закон, закрепивший ценности, существовавшие до него и адресовавший их в будущее.

Но... воровали, воруют и, боюсь, будут воровать!

Почему?

Украсть легко? Вовсе нет!

Правда, смотря что красть, у кого красть. Рабочее время? Ну, это и за грех не считается. Мелочь, о которой и говорить стыдно. Это у нас. А на Западе? Там красть рабочее время не принято. И что, не крадут? Ещё как крадут!

И это только одна заповедь!

Лет десять назад я и мой друг вели серьезный разговор. Более того, поскольку разговор шёл о Боге, он был предельно откровенным. За разговором выяснилось, что и друг мой, и я, считающие себя честными людьми, нарушили и нарушаем почти все Заповеди. Это был шок! С тех пор ситуация явно усугубилась. Проще всего искать оправдание себе в том, что все мы люди, а стало быть, слабы. Но это, увы, только оправдание...

К чему я об этом?

Наверное, к тому, что, спрашивая с других, необходимо и на себя оглянуться. Впрочем, и это есть в Заповедях.

***

Борьба моя, смешная и наивная, как измотала ты меня! А победа была невозможна, ибо невозможна победа над системой.

Да, кое-что удавалось, на время был нейтрализован тот или иной неприятель, иногда и я атаковал, не без урона для противника, но победить... Победить я не мог!

Нервная система уже не выдерживала перегрузок, поспать удавалось урывками, фабрика, ради которой и затеялась вся эта заваруха, брошена на попечение жены и компаньона.

– Куда это меня заведёт? – всё чаще спрашивал себя.

Ответа не было.

Вернее, был, был этот ответ, но произнести его, даже самому себе, не решался.

А кольцо вокруг сжималось.

Я ещё трепыхался, но итог был очевиден.

Кто знает, что настигло бы меня раньше: пуля киллера или меч правосудия, но, к счастью или несчастью, всё разрешилось само собой.

Дело в том, что “мой” депутат, уж не знаю в силу каких причин, снова вошёл в фавор. Все обвинения, сыпавшиеся на него и задевавшие меня, как-то вдруг сошли на нет, – более того, он стал мелькать на телевидении, в печати, съездил в числе сопровождавших Президента в Германию...

Я позвонил ему. Не поверите, но он был этому рад.

– Где ты скрываешься? Немедленно приезжай! Я горжусь тобой! – вопил он в телефонную трубку.

Ещё я узнал, что совершенно необходим, что преданные люди, умеющие молчать, сейчас на вес золота, что меня ждёт великое будущее, вплоть до депутатства (во счастье привалило!)

Совсем как в поговорке:

– Не было ни гроша, да вдруг алтын!

Тут, несмотря ни на что, как бывало не раз, отвлекусь. Больно поговорки всякие люблю. Точны они необыкновенно. Пример? Извольте!

– Простота хуже воровства!

Так это же про всех “простых советских людей” сказано!

Повспоминал – и самому веселей. А чтоб стало совсем легко, собрался в Москву. Отступать так отступать.

– Отсижусь там, – думалось, – поправлю здоровье, подумаю, а потом что-то опять делать буду. Да и тут всё поутихнуть должно.

Оставшиеся до поездки дни мотался по городу, улаживая крупные и не очень дела, предвкушая долгий-долгий отдых в столице.

В ночь перед вылетом я, подъехав к дому, уснул прямо в машине.

Наверное, мысли о Москве были так сильны, плюс усталость и расшатанная нервная система, но то, чего я всегда боялся, произошло.

***

Очнулся уже в Москве, спящим на скамейке в районе Сиреневого бульвара. Холодно жутко! Моросил нудный дождь. Я промок изрядно. Бил какой-то особенный озноб, слова не произносились, а вместо них звучало какое-то сиплое мычание.

С трудом поймав такси, всё-таки добрался домой, но слёг окончательно. Более недели в беспамятстве! Когда изредка приходил в себя, сил хватало только на то, чтоб добрести до кухни и попить. В один из таких просветов я отпер двери, а затем позвонил в “скорую”. Хорошо, что приехавшие врачи догадались толкнуть дверь!

В больнице я провалялся довольно долго. Воспаление легких сменил грипп. В бреду я порой снова переносился в Рим, но видения были какими-то расплывчатыми, а потом исчезли совсем.

Едва начав вставать, позвонил домой. Жена, услышав мой голос, почему-то бросила трубку. Я позвонил снова. Когда она поняла, что звоню действительно я, то разрыдалась.

Оказывается, меня давно считали мёртвым. Дело в том, что рано утром того дня, когда должен был улетать, машина моя, стоявшая у парадной, неожиданно завелась и тут же взорвалась. (Бедный, бедный угонщик, решивший поживиться открытой и беспризорной тачкой. Он, наверное, так и не понял, что произошло. Похоронили его, правда, пышно. Все-то думали, что в машине был я.)

Оставшись одна-одинёшенька, жена приняла ухаживания моего компаньона, они собирались пожениться через время приличествующее.

Заверив жену, что не собираюсь мешать её счастью, я всё-таки захотел числиться среди живых.

Это потребовало больших трудов и денег, но, не возвращаясь в Одессу, мне всё-таки удалось развестись, прописаться в одесской квартире, приобретенной для меня “молодожёнами”. Все вещи, по их словам, были туда перевезены. Что это за квартира, я не знал, но по словам экс-супруги, вполне приличная.

“Мир да любовь!”

Деньги имелись, при надобности я всегда мог добыть новые (а вот тут-то я заблуждался!), в Одессе делать нечего...

Началась жизнь, не омраченная никакими тучами.

Что я делал? Да ничего, пожалуй.

А ещё? По мере сил принимал участие в законотворчестве, внушая “моему” депутату дельные мысли. Впрочем, это происходило редко. Он всё время занят был представительством, нырял туда, нырял сюда – и отовсюду выныривал с деньгами. Прямо Мидас какой-то. Временами, особенно в пьяном виде, его охватывало беспокойство, он в чём-то каялся, плакал.

Приближались новые выборы, а с ними страх. Страх потерять всё, не будучи переизбранным, порой делал его почти невменяемым. Целью жизни стало место в партийных списках, причем максимально близкое к лидерам. Это требовало денег, а добывая их, он всё решительней и решительней переступал грань, за которой был полный беспредел. И это тогда, когда все на виду, когда вездесущие газетчики ловили каждое слово, трактовали по-своему каждую интонацию, взгляд, встречу.

Связывать с ним дальнейшую судьбу не было смысла, но и бросать его посовестился, а зря. Впрочем, на этот раз я вёл себя умнее, и никакие грехи уже мне инкриминировать не могли.

***

После болезни как-то не возникало необходимости использовать свой дар, к тому же всё время находился на людях.

Однажды, собираясь в гости к друзьям, я забыл дома мобильник. Как назло, телефон у них не работал, так как кто-то спёр телефонный кабель. (С тех пор как разрешили частным лицам покупать-продавать цветные металлы, это явление повсеместное). Так что, задержавшись допоздна, не сумел вызвать машину.

Это мало огорчило.

– Эка невидаль, доберусь старым способом!

Выйдя от друзей и спустившись вниз, я велел себе перенестись домой и... остался на месте. Попытался ещё раз. С тем же эффектом!

Ещё не полностью представляя масштабы обрушившейся на меня трагедии, поймал такси и поехал домой.

Всю ночь прошагал из угла в угол, тупо повторяя:

– Это конец, это конец, это конец!..

Собственно, я был недалек от истины. Деньги заканчивались, а тратить я привык много и щедро. В Москве же за всё нужно было платить. Чем? В былые времена пополнить “кассу” было элементарно, но сейчас... Кредитные карточки, но они уже давно заблокированы “молодоженами”, так как счета у меня с женой (бывшей) были общими.

Под утро лихорадочно пересчитал свою наличность. От всего богатства осталось всего 572 доллара и три с мелочью тысячи рублей.

– Ого! Как много! – скажет кто-то, донельзя облагодетельствованный своим правительством, парламентом и лично господином Президентом.

Но для меня-то это было не “Ого!”, а “Всего!”

– Строжайшая экономия! – велел себе.

– Месяц продержусь, а там видно будет!..

Что будет видно?

Что вообще может быть видно в такой ситуации?

Измотанный ночными хождениями и тоскливыми мыслями, я всё-таки уснул.

Снов не было.

Проснувшись далеко за полдень, снова стал думать над тем, как жить дальше.

Вернуться в Одессу? А там что? Денег и там нет, работы нет, да и жильё, как я подозревал, много хуже нынешнего.

Жильё?

Выход номер один! Продать эту квартиру и часть мебели и купить себе другую, поскромней, а главное, подешевле.

Поискать какую-то работу. Это подвыход. Ибо ничего толком делать я уже не умел, более того, отвык.

На депутата я не очень-то рассчитывал, так как он, много хапая, много и отдавал, так что с деньгами всегда была напряжёнка. Иногда и у меня занимал, забывая, правда, рассчитаться.

С Хорошевского шоссе я перебрался в Лианозово, где встроенные в стену радиаторы почти не грели. В квартире было холодно, пришлось купить масляный радиатор и отапливаться им. Благо, что после продажи старой квартиры и покупки новой, у меня осталась разница почти в десять тысяч. На них предстояло жить всю оставшуюся жизнь. Разве что найду какую-то работу. Но в моём возрасте работу искать поздновато. Вернее, искать-то можно – найти трудно.

В жильё новое я приезжал только ночевать, так как далеко оно от города располагалось. Метро “Медведки”, а оттуда ещё автобусом, да ждать его, да от автобуса... Иногда, особенно на первых порах, когда было совсем невмоготу, когда ноги уже не ходили, а есть хотелось смертельно, всё-таки брал такси, в который раз пробивая брешь в своём бюджете.

Чаще стал заходить в Думу, поскольку еда там была много дешевле, чем в общепите, не говоря уже о частных харчевнях. Там можно было и фильм новый посмотреть, и литературой да прессой разжиться. Пресса меня интересовала очень. Странно, но прежде, живя в Одессе, я больше интересовался тем, что происходит в России, а теперь, проживая в Московии, всё искал и искал в газетах новостей из Украины.

Женщины? Были и они, но, поскольку не оставляли никакого следа в моем бытии, о них не буду. Незачем...

Такая вот жизнь то ли вдовца, то ли холостяка закоренелого. Нравилось? Конечно, нет! Но выхода не было.

Часто, налив кофе и закурив, я размышлял о своём даре, внезапно приобретенном и внезапно же исчезнувшем. До меня дошло, что и появлению его и исчезновению предшествовал грипп какого-то особого вида. Миланский, что ли? Да, точно так! Мысль разжиться гриппом и посмотреть, что из этого выйдет, не показалась мне идиотской. Я стал завсегдатаем общественных мест для бедняков, то есть метро, автобусов, трамваев. Особенно охотно ездил в часы пик, но безрезультатно. Я заходил в поликлиники для простых смертных, толкался в очередях, наслушался историй болезней и панацей от них столько, что мог открывать уже частную практику, но это и всё. Если раньше, как чёрт от ладана, я бежал от таких мероприятий, как свадьбы, именины, презентации и прочие общественные торжества, то сейчас я спешил на них, надеясь и ликуя, предвкушая отдых, развлечения и... кормежку.

***

В довершение ко всему, ещё одна неприятная неожиданность подвалила. И название ей – ностальгия. Домой, видите ли, захотелось. Одесса... Хотя и нет у меня там никого! Новые друзья остались в прежней, удачливой жизни, а старых и добрых друзей я потерял... И понимал умом, что ничего хорошего из этого не выйдет, а тянуло – и всё тут.

Что это? Почему? Не знаю...

Как, как рассказать о любви к городу своему? Вроде бы грязному, шумному, с выщербленными мостовыми и облупившимися фасадами архитектурных памятников.

Мне никогда не снилась Одесса. Я тосковал по ней наяву.

И не выдержал, закатил отвальную и двинулся восвояси.

Новое одесское жильё оказалось довольно приличным, а встреча с родственниками – поучительной (интересно, муж моей бывшей жены – мой родственник?). В деньгах, даже за пай, было отказано. (“...Ничего после твоих художеств не осталось!..”).

Откуда такое ожесточение? Как долго я думал об этом! Потом понял, что люди, поступившие подло по отношению к кому-нибудь, его же и ненавидят. И чем больше подлость, тем сильнее ненависть. Почему? Наверное, для самооправдания.

Но не это явилось самым неприятным. Меня захотели посадить. Кто? Прежние мои враги-противники, успевшие столковаться с новоявленной семейкой, обо мне уже позабыли, но маховик, раскрученный ими, ещё кое-как крутился. Со временем он, конечно, остановился бы, но я появился чуть раньше и... попал. Грехов для меня придумали много, так что оставалось или садиться, причём надолго, или платить, причём много. Эту ситуацию обрисовал мне стряпчий, которого попросил заняться этим делом. Я уже упоминал об этом адвокате, когда рассказывал о зарождении фабрики.

Выбора не было – надо платить! С московских времен оставалось еще тысяч шесть, но этого не хватило.

Эх, почти не пришлось пожить мне в новой квартире! Продана... А вслед за ней и московская... Оставшихся после взятки и гонорара стряпчему денег как раз хватило на комнату в коммуне и перевозку мебели и вещей, причем и того, и другого получилось минимально, всё выделенное мне барахло состояло их трёх потрепанных чемоданов и нескольких коробок с книгами и старой обувью. Минимум посуды, два стула, столик, любимый, но старый диван и телевизор... Кажется, всё...

Я остался в нулях. Пришлось идти на поклон к хозяину фирмы, где работал до всех событий, описанных выше. Фирма была, как всегда, на мели, но меня взяли за половинную плату. И то благо!

Вместо “Кемела” – “Прима”, вместо вкусной и привычной еды – пельмени, сосиски, бутерброды. Готовить я так и не научился, так что теперь приходилось постигать и эту нелегкую науку. Я уже выяснил, что на базар надо ходить к концу дня и покупать остатки – так много дешевле! Но и на базар хожу редко, только когда удается сэкономить немного денег.

Деньги...

Как жить человеку, у которого их нет? А ещё и друзей, нормального жилья... Зато есть недавнее прошлое, в котором всё это было. Что ждать ему от жизни такой спустя год, может два – ведь даже работа, дающая хоть минимальный прожиточный минимум, может неожиданно исчезнуть?

Что тогда?

Что?..

Я как-то поймал себя на том, что съёжился, что ли. И дома, и на улице, и на работе стараюсь быть меньше, незаметней.

Съежившемуся человеку успехов не добиться!

Люди нутром чуют неудачу, неуверенность, неустроенность – и, конечно, сторонятся.

Нет выхода!

Нет!..

Порою, особенно в конце дня, наваливается усталость, отбирающая аппетит, желание двигаться, даже думать.

Дешевые сигареты дерут горло, но курю, курю... Сигарету за сигаретой, одну за другой.

Надо, необходимо встрепенуться, привести себя в порядок, начать улыбаться. Но не могу, не получается, более того, не хочется.

А ещё мысли о детях. Пусть они далеко-далеко, но я скучаю, хоть понимаю, что не очень им нужен, особенно такой. Но они-то мне нужны! Интересно, знают ли, что я жив? Надеюсь, что знают! А как бы они отреагировали, узнав о моём нынешнем положении?

Нет, не дай Бог им узнать об этом!

Я потерпел поражение, никуда от этого не деться.

Думая о победе добра, творил зло, а теперь оно обернулось против меня.

Эх, если б сначала!

Но, начни я сначала, то поступал бы и жил точно так же. Надо быть честным, хотя бы с собой. Различие – в мелочах, а они не существенны.

– Вернись ко мне мой дар, стал бы я воровать деньги? – на всякий случай спрашивал себя.

Увы, ответ утвердителен.

Где же ещё их взять? Зарабатывать? Но для того, чтоб деньги зарабатывать, – вот парадокс, надо их иметь. Хотя бы начальный капитал для “своего дела”.

Но “свое дело” – это опять и налоговик, и бандит, и чиновник... Короче, это опять Система, которую не победить. Приспособиться к Системе, стать частью её? Но это ещё хуже, чем воровать, ибо крал я у богатых, а Система ворует у бедных.

Страшная, невиданная мысль приходит в голову:

– Я не хочу жить в этой стране!

Все, что угнетало, мучило, заботило, вдруг вырвалось одной страшной фразой.

В этой стране всегда будет плохо, тут всегда будут грабить и воровать, бездельничать и обижать слабых. Огромный наглый притон, катран для власть имущих, где на кон поставлены жизни. И моя в том числе! Хотя при чём тут моя жизнь? Это такая мелочь. А в этом притоне на копейки не размениваются.

Они, как нажравшиеся псы, всё равно рвутся к добыче и, не в силах сожрать её немедленно, зарывают, прячут на потом. И не беда, что добыча уже смердит, они привыкли к смраду. Поэтому и гадят там, где живут, и живут там, где гадят.

У них много имен: министры, депутаты, бандиты, наркодельцы, воры, чиновники, но только одно лицо, вернее харя, которую и являют всюду.

Итог их “трудов” – полуразрушенные города, нищие или полунищие люди, наркотики, горе, смерть.

Но страна, земля, на которой я родился, город любимый – при чём?

Разве не удивительна моя Одесса?

Разве перестали быть талантливыми и добрыми, и красивыми люди, живущие тут?

Как трудно в этом разобраться, как трудно...

Ведь я не умею изменить даже собственную жизнь!

***

Даже страшно подумать о том, что работе моей пришел конец. То ли арендная плата взлетела до небес, то ли дела, и до того шедшие плохо, пошли ещё хуже, но нас, тех немногих, кто ещё остался, собрали и объявили, что мы все свободны.

“Свободны!” – какое горькое слово.

Я шёл по улице, не разбирая дороги, а ливень, первый весенний ливень хлестал меня по лицу, по спине, по ногам.

– Свободен!.. – шептал я себе.

– Свободен! – вопил я себе...

Свободен от мизерной, но зарплаты, позволявшей, хоть как-то, но существовать, свободен от места, где я на несколько часов был не наедине с собой, где грустные, тоскливые мысли отходили на второй план, не надолго, но всё-таки...

– Что делать? – шептал я себе. – Что делать?

– На что жить? Чем платить за квартиру?

Вдруг явственно представил себя роющимся в контейнерах, подбирающим бутылки. И это вызвало не отвращение, а страх.

– Что делать?..

Неожиданно я почувствовал, что иду босиком.

– Как же так, вроде башмаки были?..

Увы, в довершение ко всему, подметки довольно дружно отклеились. А главное, как кстати! Теперь я шёл, дополнительно загребая подметками, словно вёслами, воду.

До дома так далеко! Когда наконец-то добрёл, ноги заледенели до дикой, нестерпимой ломоты, да и на мне сухой нитки не было.

Переодевшись, побежал ставить чайник, но, кажется, было уже поздно. Бил озноб. Я пил и пил горячий чай, но вся выпитая жидкость тут же вытекала из носа.

– Надо поискать другие башмаки, – решил я.

Почему это вдруг озаботило – не ведаю. Разбирать забитые барахлом, связками с книгами коробки было нелегко. К тому же я никак не мог согреться и напяливал на себя всё новые и новые одёжки.

Наконец, кажется из второго ящика, извлеклась обувная коробка, тщательно обвязанная шпагатом. Она была довольно тяжелой. Что-то шевельнулось в памяти. Лихорадочно рвал я шпагат, отдирал крышку, прихваченную скотчем. Так и есть! В коробке были деньги! Много денег!

Я явственно вспомнил, как, не зная куда деть избыточную наличность, прессовал её в коробки из-под старых башмаков, а потом коробки эти пинком заталкивал под диван.

Потом, за всеми своими приключениями, напрочь забыл об их существовании.

– Кажется, должны быть еще!

Вещи, выброшенные из ящиков, громоздились прямо на полу...

В тот вечер отыскалась ещё одна коробка. На большее не хватило сил. Истомленный хворью, поисками, а ещё больше радостью, уснул одетым, не забыв накинуть на себя все одеяла. Спал недолго, или мне так показалось. Очнувшись, хотел кинуться на новые поиски, но не смог. Болела голова, выламывало суставы, мутило. Так и лежал, нашарив рукой коробки, порой погружаясь в забытье, выныривая из него, только для того, чтобы снова впасть в жаркие объятия болезни.

– Грипп, – поставил я себе диагноз.

Потом всё же пришлось подняться, кое-как добрести до кухни, умыться.

В аптечке был аспирин. Я выпил две таблетки с чаем и снова лёг. Аспирин вроде бы помог, я стал потеть, но ещё больше ослабел. К обеду стало полегче, температурный столбик застыл на делении 38,1.

Каждый час выпивал кружку чая. Чтоб не бегать в кухню, включил электроплитку, которая зимой дополняла, и существенно, радиатор для обогрева жилья. Чайник потихоньку кипел, а я, выпив очередную порцию, доливал его водой.

Аспирин, чай, чай, аспирин... Двое суток...

Потом резко стало легче. Настолько, что смог подняться и переодеть пропотевшую одежду. Ноги почти держали, тело не болело, но голова по-прежнему кружилась.

Ещё день..

Потом захотелось есть – и я понял, что всё идет по делу. Снова чай, но на этот раз с бутербродом, потом другим, третьим.

Силы потихоньку возвращались. Я уже медленно, но всё так же нетерпеливо перебирал оставшиеся ящики. Всего я обнаружил ещё четыре коробки из-под обуви. В двух тоже были деньги.

Коробки с деньгами я привычно (каково?) запихнул под диван, после принялся за наведение порядка, прерываясь только для еды.

Еда закончилась прежде уборки.

– Не беда, завтра куплю!

От мысли о том, чем смогу побаловать себя назавтра, стало совсем хорошо.

Потом в голову пришла мысль ещё более заманчивая:

– Новая, самостоятельная квартира!

Силы как-то вдруг иссякли. Я лёг. В голове проносились обрывистые даже не мысли – скорее, фразы:

– Жить по-человечески!

– Делать добро!

– Снова стать самим собой!

– Смогу ли, сумею ли, осилю ли эту дорогу? Какое счастье, что ни разу не подумал я о мести, о зле, какое могу причинить тем, кто обидел меня.

Потом, измученный и счастливый, наконец-то уснул по-настоящему.

...Мне снился ночной Рим. Я бродил по праздничным от яркого света улицам, поднимался к фонтану "Треви", бросал туда монетки. Монетки почему-то были ещё советские. Я лихорадочно рылся в карманах, пытаясь отыскать хоть завалящий столировик, но вместо него вытаскивал всё новые и новые юбилейные рубли с портретом лысого Ильича. Толпа вокруг меня славно потешалась и почему-то по-русски кричала:

– Давай, давай!..

Одесса. Январь 1998 – февраль 2002 гг.

Обсудить этот текст можно здесь