Portfolio

Александр Левитас

Остров Табор

ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ И ДЕТИ КАПИТАНА ГРАНТА

(продолжение, начало в 82 номере)

Нам ничего не стоит опередить королевское семейство и прибыть к месту назначения за несколько минут до процессии, не останавливаясь и не отвлекаясь на прочие красоты чудесного зоопарка. Минуем поскорей тропинку с чугунным столбом и зловещим указателем "СТЕРВЯТНИКИ" и подойдем поближе к клетке. Нельзя было не восхититься ее удачно вписанным в ландшафт расположением и тем старанием и искусством, с которым она была окружена густой растительностью. Вокруг неё были настоящие благоухающие джунгли. Роскошные кусты гортензий, конкордий, бегоний и бугенвилий радовали неприхотливый взгляд, но не могли усладить обоняния необходимой гармонией. Концентрированный аромат напоминал, скорее, парикмахерскую. В этом не было вины славных мастеров английского садово-паркового искусства, - инициатива насаждений целиком принадлежала самому профессору Муни. В свое время ему досталась в наследство лишь клетка на склоне голого овражистого пустыря.
Сама эта клетка с точки зрения архитектуры представляла некоторый интерес. Чем-то она напоминала знаменитый Хрустальный дворец в миниатюре. Столбы и подпорки были словно сплетены из ажурного чугуна. Вместо стекла служила редкая проволочная сетка. Для удобства пернатых обитателей в землю были вкопаны и забетонированы два бутафорских дерева, кроны которых крепились к столбам тросами. Экзотические обитатели клетки могли при желании отдыхать на гладких суках и ветках, а могли, если им заблагорассудится, спуститься вниз и прогуливаться на площадке, присыпанной песком и опилками.
Первоначально клетка предназначалась для дюжины большекрылых обитателей, но со временем их число сократилось до трех, самых жизнеспособных. Пора нам их представить: два африканских грифа из кратера Нгоро-Нгоро и один андский кондор необычайно редкой южной разновидности. Грифам было около семи лет, кондор был значительно старше.
Стрелка часов приближалась к половине десятого, - грифам и кондору полагалось получить свой паек.
В предвкушении трапезы грифы уже спустились на площадку и в нетерпении переминались с ноги на ногу. Кондор не выказывал никаких признаков голода и не покидал своего насеста на самом верхнем суку дерева. Казалось, он был погружен в дрему, упрятав глубоко в пушистый воротник лысую голову с индюшачьим гребнем. Это был уникальный экземпляр "Vultur gryphus", видимо, самый крупный из всех, находящихся в европейских зоопарках. Превосходил он размерами и размахом крыльев даже своего собрата в Венском Шенбрунне. Если верить справочной табличке, то размах его крыльев в полете достигал 12 футов. Но очень мало кто мог в этом удостовериться, так как зрелищем своего полета он не баловал посетителей. Ему было совершенно безразлично, во что обходится рядовому лондонцу входной билет. Лишь с закрытием зоопарка и наступлением темноты он изредка позволял себе променад на крыльях из угла в угол клетки, и то лишь для собственного удовольствия.
В девять часов тридцать пять минут, как и положено, вдали показался долгожданный служитель на велосипеде с прицепом. Первым делом он позаботился влезть на столб и повернуть табличку. Теперь надпись "СТЕРВЯТНИКИ" уткнулась лицом в джунгли, а лицом к публике повернулась другая надпись: "ПРОДОЛЖЕНИЕ ОСМОТРА" со стрелкой. Посетителям предлагалось не задерживаться у благоухающих зарослей, а следовать своим чередом. С 9-45 до 10-35 стервятникам полагалось принимать пищу без свидетелей.
Позвольте представить вам служителя зоопарка, которому предстоит сыграть в дальнейшем нашем рассказе немалую роль. Звали его Джонни Хопкинс, служил он в зоопарке вот уже целых полгода и числился исполнительным и добросовестным работником, несмотря на юный возраст. Было ему всего пятнадцать лет. Стервятники были им вполне довольны, и, узнавая его, радостно хлопали крыльями. Отличить Джонни Хопкинса от остальных представителей человеческой породы было несложно, принадлежал он к негритянской расе. Кроме того, отличала его особая униформа, в ней он напоминал армейского дозиметриста. Особое сходство придавал ему респиратор, скрывающий пол-лица и толстые несколько деформированные губы. Дело в том, что в свободное от ухода за пернатыми время Джонни увлеченно играл на трубе. Денег на новую трубу Джонни еще не заработал, а в старой трубе треснул мундштук. Щербинка причиняла губам Джонни немалые страдания. Кроме того, наш Джонни был спортсмен, бегал кроссы и отличался изяществом, ловкостью, гибкостью и немалой силой. Это помогало ему без устали вертеть педали, ворочать тяжелые ящики с кормом и втаскивать их через очень узкий, низкий и неудобный лаз - другого входа в клетку не было.
Свой рацион, согласно заведенному порядку, птицы получали по очереди: сначала грифы, а затем кондор. Грифам, чтобы насытиться, хватало четверти часа. Они бы и рады были еще чем-нибудь поживиться, да опасались гнева старого кондора. Одним ударом клюва он мог размозжить любому из них череп. Пока они наполняли утробу, кондор в это время презрительно взирал со своей верхотуры. Они должны были кончить, Джонни должен был освободить место, убрать за грязнулями-грифами остатки, смести их метелкой в черный бумажный мешок и уложить в обитый жестью ящик. Затем в обязанности Джонни непременно входило тщательно разровнять песок и опилки, присыпать место грифовой трапезы хлорной известью, попрыскать дезодорантом и оттащить ящик прочь из клетки, подальше от глаз. Иначе кондор ни за что не соглашался спуститься.
Наконец, приходила и его очередь. Джонни втаскивал отдельный ящик в узкий лаз и особой лопаткой раскидывал пищу на полу. Кондор пробуждался от дремы, потягивался, распрямлял крылья и слетал вниз на широком вираже. Джонни был не новичок, он уже не пятился в страхе при подлете крылатого Вельзевула, лишь слегка пригибал голову и морщился при виде лысой головы с наростом. Затем он покидал клетку молча и безропотно - кондор не любил присутствия посторонних при своей трапезе.
Теперь нам осталось ответить на сакраментальный вопрос принца: что же ест кондор за обедом? Тут следует внести ясность, речь пойдет не о кондоре, как зоологическом виде, а о данном конкретном обитателе Хрустального дворца. Все учебники зоологии единодушно утверждают, что стервятники плотоядны, но природа уготовила им незавидную участь - довольствоваться падалью. Второе, что отмечают учебники, это завидное долголетие и природный оптимизм стервятников. Несомненно - одно исходит от другого. Зоопарк не может предоставить животным всех тех возможностей, которые предоставляет природа на воле. Так тюрьма не может заменить человеку всей полноты ощущений, предоставляемой свободой. Человек не волен, к примеру, взять свой отпуск и позагорать в Ницце или Сорренто на берегу лазурного моря. Но поесть спагетти и выпить кьянти он может и в тюрьме. Лондонский зоопарк тоже усилиями профессора Муни при всем недостатке средств обеспечивал своим обитателям полное соответствие рациона. Профессор вычитал в том же учебнике, что стервятники обладают феноменальной пищеварительной системой, способной переварить неслыханное количество смертоносных продуктов распада живой ткани, в том числе трупного яда. Профессора Муни этот феномен заинтересовал. А что, если этот компонент столь же благотворен для их организма, как для нашего - белки, витамин С и бэта-каротин? Профессор ответил на этот вопрос однозначно, то есть положительно, и позаботился, чтобы его подопечные не испытывали недостатка в животворном трупном яде. Специальная технология хранения обеспечивала необходимые процессы. Мясо хранилось в герметичных резиновых мешках, но не в холодильнике, а на солнышке или под кварцевой лампой. Затем мясо перегружалось в черные, обитые цинком ящики. Рукой Джонни куском мела был на них нарисован череп и скрещенные кости. И грифам и Кондору полагались одни и те же продукты, но срок хранения их отличался. Вы спросите, почему?
Кондор, хотя был в видовом отношении близок грифам, обитал на другом континенте и образом жизни несколько отличался. В свое время профессор Муни раздобыл редчайшую рукопись покойного орнитолога Френсиса Эшли, который долго наблюдал кондоров в природе. Одна фраза в этой рукописи остановила внимание профессора: "Кондоры с наступлением первых теплых дней находят в проталинах прошлогодние останки павших животных". Профессор очеркнул красным карандашом слово прошлогодние. Неужели желудок и кишечник кондоров уж настолько устойчив? Профессор сделал из этого соответствующие выводы и продлил срок консервации продуктов для кондора до двух недель. Кроме того, профессор счел нужным обогатить рацион этой редкой птицы особыми питательными добавками, состоящими из мела, туфа, перепревшего казеинового клея и негашеной извести. После этого Джонни Хопкинс пририсовал на жестяном ящике кондора дополнительный второй череп. Теперь у вас не должно было возникнуть вопросов, почему Джонни был одет дозиметристом и напяливал на нос респиратор. Работа его представляла немалую опасность для жизни, отсюда и меры предосторожности. Всякий раз по окончании кормежки он был обязан отправить бумажные пакеты для сжигания в печи, а ящик вымыть кислотой и опрыскать формалином. Спецодежда отдавалась в термохимическую обработку, а сам Джонни должен был тщательно вымыться в душе ромашковым мылом и даже вычистить зубы зубной пастой "Корнидент". Последнее условие было, по меньшей мере, странным. Джонни ведь не делил трапезы со своими подопечными, а вкушал свой сэндвич отдельно.
Так изо дня в день Джонни утаскивал и притаскивал ящики, подметал и дезинфицировал. Кроме этого, на его попечении были некоторые водоплавающие и пеликаны, но их Джонни обслуживал во второй половине дня после санобработки. О визите королевского семейства Джонни ровным счетом ничего не знал и ни о чем не догадывался. Этот день не должен был ничем отличаться от предыдущих. Мы оставили его в тот момент, когда он успел проделать часть работы, покормил грифов, удалил остатки и вытащил наружу их ящик с одиноким черепом на крышке. Грифы были явно недовольны, они сердито шипели и хлопали крыльями, словно негодуя, - почему им не досталось ничего от пресловутых питательных добавок в виде мела, клея и т.п. Но при виде второго черного ящика с двумя черепами они прекратили шум и отковыляли в дальний угол клетки. Из ящика Джонни извлек и рассыпал на полу порченую рыбу, синеватые остатки бычьего позвоночника и прочие лакомые куски. Затем Джонни плюхнул рядышком ком желтоватой массы из питательных компонентов, нам уже известных и напоминающей цветом овсянку. Стараясь не глядеть на все это, Джонни покинул клетку и пробрался в тень густого кустарника, чтобы отдохнуть. Он прилег на травку и снял резиновые перчатки. "Какой сегодня странный день, - подумал он, - так мало посетителей". Странно, но даже у столба с лукавой надписью "ПРОДОЛЖЕНИЕ ОСМОТРА" он сегодня никого не увидел. Обычно удивленные посетители недоуменно рассматривают этот столб, листают путеводитель, поражаясь отсутствию обещанных стервятников. Не встретил Джонни даже того детину неопределенного возраста с длинным лицом и томным выпученным взором. Этот тип аккуратно наведывался в последнее время, приходил утром и накануне закрытия, чтобы посмотреть кормежку пеликанов. Над головой Джонни облака постепенно застилали небо. Он зевнул, и, чтобы не задремать, выдрал зубами из земли длинную травинку и принялся пожевывать ее. Святая заповедь гласила: "Ни к чему не прикасаться, не вымыв руки!"

4

А тем временем августейшая делегация уже приближалась. Автор уникальной рецептуры кормления кондоров профессор Арчибальд Муни успел нагнать королевскую процессию и ухватить за рукав сэра Огастеса. Произошло это у самого столба с надписью "ПРОДОЛЖЕНИЕ ОСМОТРА". Благородный джентльмен, вскинув брови, выслушал все доводы профессора. Затем он вытащил из кармана платок, оттер с отворотов сюртука брызги профессорской слюны и холодно заметил:
- Ну что ж, природа есть природа. Насчет запаха не стоит беспокоиться, к столу Ее Величества нередко подается сыр Рокфор. Что-либо изменить в планах Ее Величества или даже отменить, как вы того требуете, я не в силах, если бы даже захотел. Поздно. Поздно, милейший! Займите свое место и следуйте поодаль!
На перекрестке у столба служитель зоопарка с астрой в петлице почтительно предложил процессии проигнорировать надпись и свернуть по тропинке налево. Если бы королеве попалась на глаза исконная надпись "СТЕРВЯТНИКИ", она бы несколько удивилась. Она не могла бы предположить, что ей предстоит лицезреть пиршество стервятника. В зоологии Ее Величество была не столь сильна.
Войдя в тень конкордий и гортензий, принц Чарльз ускорил шаг, вырвался вперед и вприпрыжку устремился к клетке. Тем временем солнце скрылось за облаком, и как бывает в таких случаях, благоухание цветов стало чувствоваться острее. К ним почему-то стал примешиваться еле ощутимый запах гари. Клетка, напоминающая Хрустальный дворец, внезапно предстала взорам королевы, ее супруга и королевы-матери. В этот момент подул легкий ветерок. Гости потянули носом воздух и остановились, как вкопанные. Самая старшая представительница королевского дома растерянно огляделась по сторонам и тут же стала искать в сумочке платок. Принц Филипп также достал свой платок из кармана брюк. Никто больше не сделал по направлению к клетке ни шагу. Лишь один Чарли радостно прильнул к клетке носом и даже взобрался на приступку. В дальнем темном углу клетки кондор вкушал свою трапезу, нисколько не смущаясь присутствием юного принца. Принц моргал своими белесыми ресницами, глаза его светились полным счастьем.
Никто не решался оттащить его от клетки. Все стояли поодаль, зажав платками носы и нерешительно переглядываясь. Не прошло и пары минут, как королева опомнилась и твердым шагом выступила вперед.
- Чарли, деточка, пойдем-ка отсюда. Я тебе обещаю, что мы еще сюда вернемся. Как только эти гнус…, то есть, я хотела сказать, замечательные птицы покушают. Чарли, ты меня слышишь?
Но Чарли ничего не хотел слышать. В это время кондор решительно расправлялся с бычьим позвонком. Рой мух и ос вился вокруг яства, кондору было наплевать на них. Он тряс головой и шипел, как змея.
- Чарли, деточка, - взмолилась королева, - это просто немыслимо! Ты ведь любишь свою бабушку? Посмотри, ее уже мутит. Она не любит кондоров, она еще хочет успеть посмотреть морских свинок. Папа тоже еще не смотрел своих львов. Чарли! Чарли! Филипп, скажи ему что-нибудь!
- Чарльз! Почебу ты не слушаешь свою бабу! - сказал герцог Эдинбургский, не отнимая платка от носа.
Наконец королева не выдержала, схватила сына за руку и поволокла его силой прочь от клетки. Все семейство поворотило стопы и ускоренным шагом покинуло смотровую площадку. Скоро от них не осталось и следа за стеной благоухающих кустов.
Перед клеткой остался один профессор Муни. Теперь пришла его очередь достать платок.. Им он оттер вспотевший лоб. Только теперь он ощутил последствия велосипедного кросса. Колени его предательски дрожали и не желали слушаться. Проделав пару шагов прочь, он с трудом опустился на траву. В это время куст зашевелился, и из-под его сени вылез Джонни Хопкинс. Он немного смутился, но еще больше поразила его смертельная бледность профессора.
- Все в порядке, сэр? - спросил Джонни с осторожной и виноватой улыбкой.
- Что? Что за шутки? Чему это ты улыбаешься? - прохрипел тот.
- Вы испачкались, сэр! - Джонни указал на продранную штанину профессора.
"Проклятый велосипед!" - подумал профессор и покраснел. - Что ты на меня уставился? Ты закончил свою работу? Отправляйся на место!
- Слушаюсь, сэр!
Арчибальд Муни отряхнул пыль с колен и нетвердым шагом отправился вдогонку за королевским семейством. Джонни проводил его взглядом и только затем натянул на руки резиновые перчатки. На нос он опустил респиратор и снова полез в клетку. При его появлении кондор взмахнул крыльями, подняв тучу песка и пыли, разбежался и взмыл в воздух, чтобы примоститься вновь на своем любимом суку. Здесь он сложил сначала левое, а затем правое крыло, вытянул шею и стал сердито наблюдать за действиями Джонни. Негритенок с респиратором на носу все проделал методично и неторопливо, подмел остатки, собрал их в мешок и уложил в недра ящика. Кончив посыпать пол хлорным порошком из мешочка, он вытащил насос с ручкой и попрыскал вокруг себя. Санитарная обработка завершилась, осталось только уложить инструменты в ящик и вытащить его через узкую дверцу в углу. На прощанье Джонни поднял руку и показал кондору знак победы двумя пальцами. Тот в ответ моргнул ему одним глазом. Через минуту тяжелый ящик был уже за пределами клетки.
Джонни выпрямился и снова поглядел в сторону кондора. Стервятник неподвижно сидел на суку, расправив крылья. Это было потрясающее зрелище, что ни говорите! Ведь размах крыльев его составлял целых 12 футов, если верить табличке. А на взгляд Джонни их было, наверняка, целых 13. Но только теперь Джонни обнаружил, что возле клетки он не один. Рядом стоял какой-то мальчишка и с тем же восхищением глядел на кондора.
- Сэр, скажите, пожалуйста, а что, кондор уже кончил обедать?
- Катился бы ты отсюда, тонконогий! - проворчал Джонни. При этом он прибавил еще одно крепкое выражение. Но высказал он это все с респиратором на носу, и вышло нечто похожее на "Бу-бу-бу!". Вечно эти рассеянные мамаши оставляют своих недоростков, а потом бегают и ищут сломя голову по всем углам. Заблудиться в лабиринте гигантского зоопарка ничего не стоило, и, если бы не громкоговорители и не услужливость персонала, число потерянных детей множилось бы день ото дня. Так бы несчастные заморыши и остались среди зверей и росли бы как Маугли или Тарзан. Перспектива отводить за ручку малолетку и сдавать его на попечение дирекции в данный момент Джонни не привлекала. Ведь ему еще предстояла санитарная обработка. Его ждали голодные пеликаны и фламинго. Кого-то этот мальчишка мучительно напоминал. Джонни даже снял перчатку, чтобы почесать в затылке.
Долго вспоминать ему не пришлось. По дорожке во всю прыть бежала всполошенная мамаша, а за ней и всполошенный папаша. Никакого сомнения быть не могло. Это были королева Елизавета Вторая и принц Филипп Эдинбургский.

2
ГРОЗА

На своем толстом суку сидел кондор, сложив крылья и погрузив лысую голову в мягкое лоно воротника. Пришло послеобеденное время, и можно было немного вздремнуть до прихода новых посетителей.
Знаменательная сцена, произошедшая только что на его глазах у подножия клетки, лишь ненадолго развлекла его. Он тотчас же о ней забыл. Для него все посетители были на одно лицо, все эти чопорные английские семейства с мамами, папами и бабушками. За многие годы целые поколения продефилировали у его клетки. Сегодня он видел принца с мамой и бабушкой, а, скажем, в 1936 году точно так же приходил сюда и дедушка, тогдашний король Георг Шестой со своей дочкой, будущей королевой. Ей тогда тоже было лет десять. Девочка была своенравной и не пожелала даже приближаться к клетке, несмотря на папины уговоры. Кондор и тогда не проникся особенной важностью момента и почти позабыл этот эпизод. Случилось это так давно, до войны… Войну он помнил хорошо.
Ах, не будем ее вспоминать! Скажем только, что война - фактор нежелательный. При наличии этого фактора трудно проверить некоторые научные гипотезы. Как докажешь, что в условиях зоопарка животные могут дожить до ста лет, а, может быть, и до ста двадцати? Так пожелаем же человечеству, Соединенному Королевству и Риджентс-парку ста лет без войн. Увы, из довоенных обитателей зоопарка не осталось никого. Не осталось ни слоновьих черепах, ни крокодилов, ни других долгожителей. Выжил один кондор, тот самый, что теперь восседает на высоком суку. Но и этот факт не является полностью достоверным. Никакими документами он не подтвержден. Дело в том, что при бомбежке 1942 года возник пожар, уничтоживший большую часть научного архива зоопарка. Исчезла и его послужная карточка.
Через несколько лет после войны, вступив в должность директора зоопарка, Арчибальд Муни вынужден был завести новую. Вписав заголовок и латинский термин, директор почесал в затылке. Далее следовали одни прочерки: возраст; порядковый номер; кличка или прозвище; обстоятельства поимки или приобретения и так далее. Все это было не столь важно. Важно было другое: что было с ним делать, с этим кондором, как его содержать, нужна ли ему подруга? Мистер Муни об этих странных птицах ничего не знал, затевать переписку с коллегами из зарубежных зоопарков не стал, а решил сам покопаться в научной литературе. Стоит ли говорить, что в те времена литература о кондорах была довольно скудной. Со времен Жюля Верна и до времен Саймона и Гарфанкла, прославивших имя кондора своим шлягером "El condor pasa", человечество не на много продвинулось в изучении этих редких птиц. На фольклорные источники индейцев Южной Америки профессор тоже не мог положиться.
И тут, на счастье, профессору случайно попалась на глаза любопытная рукопись зоолога Френсиса Эшли, бывшего однокашника, проведшего немало исследований в Перу, Чили и Аргентине. Труд зоолога назывался "Аномалии в поведении стервятников Южной Америки". Завершить и оформить свои записи этот ученый не успел, так как трагически погиб на войне в 1942 году. Только эти записки, да еще настойчивость и интуиция помогли профессору Муни достичь поразительных результатов. Мало того, что кондор доказал свою жизнеспособность, стоически перенес долгие годы неволи и безбрачия, он еще и не был подвержен никаким известным заболеваниям. Профессор все эти достижения вписал себе в актив, гордясь особой рецептурой питания, разработанной им в самом начале поприща. Его нисколько не смущало, что другие стервятники дохли один за другим, - ценности ни в материальном, ни в научном плане они не представляли. Уникальный кондор выжил - это было главное.
Директором в его расчетах и выкладках двигал лишь холодный научный азарт. В его отношениях к птице не было ни теплоты, ни человечности. Даже клички дать кондору он не удосужился. Профессор был истинным джентльменом и не мог в глубине души уважать образ жизни стервятников. Ах, если бы профессор узнал всю достопамятную историю кондора, его точный возраст! Ведь этот кондор был старше самого профессора лет на пять. Хотя бы из уважения к старости, мог бы он выделить кондора из числа всех прочих обитателей зоопарка? Или для этого понадобился только королевский визит?
Что ни говорите, господа, а старость - счастливая пора. Когда на склоне лет твои скромные заслуги оценены по достоинству, когда ты окружен уважением и почетом, возведен во дворянство, и к твоему имени прибавится почтительное звание "Сэр"… Об этом профессор мог только мечтать. Но мог ли он представить себе, что к нему самому когда-нибудь на аудиенцию прибудут царственные особы, а он будет на них презрительно взирать сверху и даже не удостоит кивком головы? Но не станем укорять профессора, воздадим ему должное - свое дело он знал и любил.
Итак, проводив коронованных гостей, престарелый кондор сидел на своем высоком помосте и размышлял. Чуть пониже пустовала удобная ветка, на которой обычно проводили ночные часы два грифа из африканского кратера Нгоро-Нгоро. В данный момент они копошились внизу, на полу. Взлететь на ветку они были уже не в состоянии: до такой степени наелись. Теперь они так и будут ползать, как индюки на потеху посетителям. Кондор презрительно фыркнул - ничего такого себе он никогда не позволял. Застать себя на полу клетки? Это все равно, что застать себя голым в бане перед публикой. Кондор помнил этих двух грифов еще птенцами с неокрепшими крыльями. Подросли они на его глазах, но, боже, во что они превратились! Они даже не способны держать крылья на весу. Зато их брюхо раздалось вширь и тянет к земле. Всякий раз, когда этот черный человек в маске приволакивает свой ящик, творится нечто невообразимое. С какой жадностью набрасывается эта пара на еду и спешит набить брюхо до отвала. Спрашивается, зачем? Человек не собирается отнимать у них ничего. Никаких конкурентов рядом нет, ни гиен, ни шакалов. Откуда у них такое стремление наедаться впрок, на черный день? Им предстоит зимняя спячка, они перенесли войну, эвакуацию? Как можно так преступно терять форму, пренебрегать гигиеной и гимнастикой? Когда, спрашивается, они в последний раз делали стойки и потягивания, не говоря уже о тренировочных полетах? Хорошо хоть, что инстинкт подсказывает им принимать ультрафиолетовые ванны. Да и то, смотреть противно, как они это делают: бессильно распластывают крылья на грязном полу.
Кондор уже много лет не разрешал себе поблажек ни в малом, ни в большом. Особенно он следил за диетой. В условиях клетки это самое важное. Есть надо медленно и малыми порциями. После еды не следует забывать поклевать камешков и горького белого порошка. Опыт показывает, что эти добавки способствуют перистальтике. Вообще, надо сказать, питание - это лишь часть общей культуры. Дело даже не в культуре, а, если хотите, в менталитете. Взять, к примеру, этих грифов. Над всем их поведением по молодости лет тяготеет родовая память. Что они помнят? Подножия горы Килиманджаро или благословенный кратер Нгоро-Нгоро, все эти несметные кочующие стада жирных антилоп, бесчисленные капища и алтари - остатки буйных пиршеств львов и леопардов? Вот тогда налетает целая туча жадных и голодных грифов, затевается суетливая и постыдная свара из-за жирного куска. И вот весь этот сброд наедается до такой степени, что способен только ковылять вразвалку, тяжело дыша. Как еще этот зоологический вид умудрился не утратить природных навыков? Природа наградила их легендарной остротой зрения и чутьем, способностью многомильных перелетов. Но зачем им все это в заповедных местах, кишащих живностью и мертвечиной? Зачем подниматься ввысь на высоту нескольких тысяч футов и высматривать знойную саванну? Смотри только вперед близоруким глазом и сразу же увидишь своих. Вот они невдалеке роятся, как мухи, над трупом какого-нибудь слоненка или жирафенка. Своими заповедниками человечество сослужила грифам недобрую службу. Эта пара наделена сверх всякой меры психологической аномалией - наследием сытых лет. Поэтому они столь драчливы и неистовы в еде.
Кондору надоело глядеть на них, и он устремил взор наверх. Небо над головой было зарешечено. Пришло самое время подумать о небе. Когда-то очень давно небо было просторно и свободно. А земля простиралась далеко внизу, подернутая дымкой. Какой голой и суровой была эта земля, очерченная скалистым горизонтом! Это была его родина. Но кондору понятие "родина" было неведомо, он не учил в школе географию. В вопросе ориентирования на местности это понятие вряд ли поможет. Направление полета диктовалось разумной необходимостью и выгодой. Если тебе положено обитать на высокогорных склонах, то и обитай там, а в прерии далеко не залетай. Иначе за последствия ты будешь винить только самого себя. А чем, собственно, они могут грозить, эти прерии? Воздух так чист, обзору ничто не мешает, и крошечные тени движущихся животных хорошо различимы с любой высоты. Можно мысленно нанести направление их движения на карту, а затем вернуться и прочесать местность на бреющем полете. Вот неподвижная точка - наверняка павшее животное. Не следует торопиться, лучше немного покружить для уверенности, убедиться, что на наследство нет претендентов. А теперь можно идти на снижение, описать широкую дугу, выбрать направление ветра при посадке, чтобы безошибочно приземлиться рядом с жертвой. Вот она - добыча. Стоит еще раз оглядеться, а затем нанести удар тяжелым клювом по вздувшемуся на солнцепеке брюху.
Кондора всегда тянуло в прерии, подальше от гор. Зачем ему было удаляться от положенной сферы обитания, от этой так называемой "родины", от своих сверстников, от мимолетных подруг и многочисленного потомства, которое надо было изо дня в день растить и содержать? Он просто не любил гор. С малолетства повадился он покидать скалистую расщелину и устремляться на восток. Он был из породы одиночек, бродяг и отщепенцев.
Вожделенные прерии, однако, таили в себе немало опасностей для пришельца. И первая среди них - засуха. Земля уже отдала небу все до последнего вздоха. Сухой горячий воздух перестает быть упругим и не держит тебя в своих объятиях. Все тяжелее удержаться на высоте, все время надо работать крыльями, да еще какими крыльями! На таких крыльях удобно парить, но совсем не легко ими махать. Что поделаешь, надо возвращаться обратно в горы. Горы собирают воздух и создают из него опору для парения и полета.
А зимой что может защитить в прериях? А горы укроют от колючих и жестких ветров. Глубокая расщелина поможет перетерпеть вьюгу. С наступлением затишья собратья кондора отправлялись рыскать по ущельям в надежде поживиться хоть чем-нибудь. Добычи, прибитой вьюгой, было хоть отбавляй. Но нашего кондора снова и снова тянуло на восток, на равнину, подернутую ледяной дымкой.
Был ли этот риск оправдан? Чего ему стоил этот зимний полет? Ни о каких тысячах футов высотного парения речи уже не шло. Хоть крылья и держат на лету, но лысой голове холодно. Не очень помогает и гребень на макушке, призванный служить аккумулятором тепла согласно законам термодинамики. Зоолог Френсис Эшли предположил в своих записях, что гребень служит, кроме всего прочего, чем-то вроде стабилизатора-обтекателя. Но и этот фактор не мог помочь, все равно глаза на высоте заледеневают. Смотреть же надо в оба - внизу один ровный снег. Что он таит под собой - камень или добычу? Трудно различить с высоты, приходится спускаться все ниже и ниже, исследовать милю за милей. Чаще всего кондор возвращался с наступлением темноты в свою расщелину и устраивался на ночлег голодным.
Но ничто его не смущало. Наутро он вновь улетал прочь, оставляя семью и собратьев. Даже в период обильных июньских снегопадов, когда уже ничего нельзя было различить под толстым белым покровом, он отлучался надолго, и его уже мало кто ждал обратно. Как он находил себе в это время пропитание, никому не известно. Занимался ли он нелегальным промыслом неподалеку от человеческого жилья? Весьма сомнительно. Кондору не положено поддаваться этому опасному искушению. На морозе дым от очагов не рассеивается, а иногда поднимается высоким столбом. Дым - штука неприятная: он ест глаза. Слезящиеся глаза мгновенно покрываются ледяной коркой. Приходится спускаться все ниже. В таких случаях подслеповатый кондор становится сам легкой добычей. Животные в загонах и под крышей начинают проявлять беспокойство. Люди, имеющие ружья, стреляют не хуже, чем индеец Талькав из книги французского писателя. Господин Жюль Верн насчет их меткости нимало не приврал, хотя во многом наплел массу небылиц. Единственное, что он упустил, так это упомянуть о праздничных головных уборах этих Талькавов, украшенных перьями кондоров. Да будет вам известно, кондоры никогда не теряют перьев на лету, как люди не теряют скальпов на ходу! Воистину, как бы ни мучил голод, приближаться к человеческому жилью не стоит ни в горах, ни на равнине.
Но самое страшное в эту пору, если тебя в полете застанет буран. О каком убежище можно мечтать среди бескрайней снежной степи? Сопротивляться ветру бессмысленно, он закрутит тебя штопором и похоронит в снегу, не успеешь даже опомниться. Проще довериться воздушному фронту и лететь с ним по его прихоти. Все зависит от продолжительности бури и направления ветра. Так можно кочевать до нескольких суток в полубессознательном состоянии, набирая и теряя высоту. Все равно когда-нибудь ветер стихнет, встретив противоположный фронт со стороны моря.
Не раз и не два кондору доводилось увидеть море. Такого не может быть, скажете вы. Но тогда откуда же у жителей побережья взялось столько легенд о каждом таком редком госте? Ему приписываются чудовищные размеры и сверхъестественная сила. И только ученые утверждают, что этого быть не может, что ему там не место, это не его сфера обитания. Но почему? Ведь у моря столько корма, не бог весть какого - трупы тюленей, рыб и чаек, но зимой ведь и это идет впрок. Кроме того, у кромки берега намного теплее. Можно отдохнуть, подкормиться, выбрать крутой откос и пуститься в обратный путь с попутным ветром. Оба раза это нашему кондору удавалось, и оба раза он возвращался назад.
Но двух раз недостаточно, чтобы изучить коварство моря. Ветер у побережья переменчив, воздух полон невидимых лабиринтов и ловушек. Можно по винтовой лестнице подняться на неслыханную высоту, а можно и попасть в разреженную зону и камнем упасть в черную воду. Ровная морская гладь не похожа на горные кряжи, приходится искать преобладающие ветра почти вслепую. Во время своего третьего полета кондор попал в шторм, к тому же солнце уже зашло, и в кромешной тьме он потерял ориентировку. Ветер нес его в неизвестном направлении, молнии сверкали сверху и снизу. У любого душа ушла бы в пятки, но у кондора душа ушла в крылья. С плотно закрытыми глазами он летел по воле ветра, надеясь только на провидение. Эта надежда вела когда-то Колумба в поисках противоположного берега - берега успокоения…
Кондор очнулся на своем толстом суку. Он, кажется, вздремнул немного. Почему именно теперь он вспомнил о том давнем шторме? Не потому ли, что тучи сгустились над его клеткой? Не потому ли, что в воздухе запахло электричеством и гарью? Кондор упрятал голову еще глубже в воротник. Подул холодный пыльный ветер. Ни одного посетителя не было рядом с клеткой, смолк птичий гомон и бесследно испарился цветочный аромат.
Так что там было дальше? Ах да, дул большой ветер. Кондора несло на периферии циклона прочь от берега. Сгустилась тьма, изредка сверкали молнии. Не было никаких сил бороться. Ветер выкручивал ему крылья, как жестокий тюремщик руки обезумевшему узнику. Он в последний раз открыл глаза. Берега успокоения не было видно…
Так уноси же меня, ветер, в небытие! Нечего тешить себя призрачной надеждой. Это уже не сумерки - это кромешная мгла. Крылья налиты свинцом, и держат только вопреки разуму. Кондор не может встретить смерть в пучине, он должен встретить ее в полете. Но это уже не полет - это агония. Прощайте, братья и сестры…
Порыв ветра потряс остов клетки и тряхнул провисшей сеткой. Грифы внизу захлопали крыльями и принялись бегать из угла в угол. Кондор потянулся, отполз к излучине сука и принял подветренную позу. Ему надо было додумать вновь всю свою историю. Нет, нельзя упускать ни одной подробности. Так о чем он думал тогда над морем? О братьях и сестрах, покинутых навсегда в их горах? Неужели память о близких - это единственное, что могло согреть тогда его остывающий мозг? Неужели именно об этом думает гонщик на последнем вираже? Или только теперь на этом суку в клетке он удосужился о них вспомнить?
Да, кажется, у него были братья. Один-то был наверняка. Трудно восстановить в памяти его облик. Как-то раз летом, уже вдали от родных гор, пролетая над равниной, кондор с удивлением обнаружил чью-то скользящую тень. Неужели кого-то еще могла привлечь эта знойная равнина? Ну что ж, добро пожаловать! Пусть эта земля будет общей, ведь не спорить же теперь о дележе территорий! Может, вслед за ним стоит теперь ожидать и других родственников? Но другие родственники не наведывались. А брат иногда прилетал на трапезу, чтобы напомнить о своем существовании. Ведь если кому-то пришло в голову разделить с тобой твое одиночество, то это, наверняка, твой брат. К этой мысли давно пора привыкнуть. Стоило лишь нашему кондору покинуть приветливые горные склоны и обратить взор в сторону безбрежной равнины, он, прежде всего, искал благотворного соседства. Если даже он не обнаруживал его рядом в воздухе, а крошечной его тени - внизу, на земле, все равно он чувствовал его присутствие и поддержку.
Но однажды наш кондор остро ощутил горький привкус одиночества. Покружив лениво над равниной безо всякой надежды, он понял, что с братом что-то приключилось. Трудно в это поверить, но бедняга попал в ловушку. Он запутался когтями в сетке, расстеленной под приманкой. Человек ловко связал его канатом, погрузил в мешок из-под зерна и отвез в свою деревню. Неведомый братец поплатился за свою безалаберность. Всех обстоятельств его поимки наш кондор не знал, но мог предположить только этот вариант. Как ни велика прерия, но двоим в ней не выжить. Мне почему-то пришла на память присказка, которую любят повторять циничные английские дети: Когда родит корова двойню - один телок идет на бойню…
Братца связали и увезли. Что могло ожидать его в маленьком заброшенном селении? Одно из двух: либо какой-нибудь местный Талькав обновит оперенье своего праздничного головного убора, либо на живого кондора найдется покупатель и отвалит за него сотню-другую песет.
Уже тогда, задолго до войны, за живых кондоров давали вполне приличную цену, гораздо большую, чем за мертвых. Стоило Талькаву не зариться на добычу, а убираться восвояси. Пусть большая птица пока поживет. Но когда еще слух о пойманном кондоре разнесется по округе? Когда еще заглянет в селение пыльный старенький фургон, за рулем которого окажется предприимчивый делец? Сколько недель или даже месяцев пройдет? А пока узнику придется посидеть на привязи в сарае. Чтобы не уморить его окончательно, ему дадут немного полетать, но веревка будет короткой, а узел - крепким. И тогда он станет сущим посмешищем в глазах глупых местных ребятишек.
А что сталось с братцем потом, одному Богу известно. Увы, ни в одном из европейских зоопарков не числится ни одного кондора с довоенным стажем. Очень может быть, что он не покидал пределов страны, где был пойман. Там и зоопарки совсем другие и законы другие, не под стать английским. Состарившихся птиц там принято отпускать на волю. Даже люди, осужденные на пожизненное заключение, по прошествии столь длительного срока подпадают под амнистию. Это происходит в День национальной независимости согласно указу президента республики.
Но не будем отвлекаться. Итак, воспоминание о брате - то единственное, что пришло в голову нашему кондору в роковой час, когда буря уносила его в морскую даль. Прощай, брат! Кто знает, может быть, с утратой последнего из близких уходим из жизни и мы сами. А, может быть, смерть уже пришла. Ведь смерть - это переход в иное измерение: из света дня - во тьму ночи; от вольного простора - прямиком в мешок или в трюм, или в сетку. Вопрос лишь в том, сколько времени продлится этот переход - один миг или придется еще долго терпеть и страдать в одиночестве?
Тогда, заваливаясь на бок в свистящем вихре, он не успел до конца ничего додумать. Слава богу, это была не морская пучина. Его приняла в свои объятья мягкая песчаная отмель. Он удачно приземлился, песок не промерз, кондор не погиб и даже ничего себе не повредил.
Пролежал он без сознания около суток, но затем ожил. Словно вылупившийся из яйца птенец, он вздрогнул, поежился, напряг шею, поднял голову, и только затем открыл глаза. Неужели он еще не вылупился из скорлупы? Нет. Это была всего лишь утроба пыльного мешка из-под зерна. Под собой кондор ощутил тряский железный пол. Тарахтел мотор, и нестерпимо пахло мазутом. Сквозь сетчатую пелену мелькали человеческие силуэты. Кондор бессильно уронил голову. Осмысливать происходящее он не захотел. Все последующие события только укрепят его в убеждении, что он уже перешел грань, отделяющую жизнь от смерти.
Второе его рождение поразительно напоминало первое. Из развязанного мешка он бессильно вывалился на соломенную подстилку. И было ему поначалу тепло и спокойно в старом овечьем загоне. Для порядка его приковали на настоящую железную цепь. Прежняя обладательница этого сокровища, огромная мохнатая собака без устали лаяла за стеной, негодуя на то, что ее лишили предмета законной гордости. Пришелец, которому досталась железная цепь, лишь изредка ею позвякивал, но в остальном проявлял к своему положению полное безразличие. Время от времени в сторону овечьего загона направлялся человек, давал собаке в бок пинка, входил внутрь и высыпал перед узником на пол несколько рыбин, пахнущих нефтью. Узник к ним поначалу не притрагивался. Он справедливо рассудил, что, лежа на полу, не имеет смысла подкреплять себя едой. Ведь едят только для того, чтобы летать, а куда улетишь с цепью на шее?
Прошло дня два, кондор стал постепенно проявлять слабый интерес к жизни. В треугольный просвет двускатной крыши сарая ему было дано любоваться на небо. Кроме неба в просвет крыши он мог видеть полотнище на длинном шесте. Это был "Юнион Джек", выгоревший на солнце и изрядно полинявший под дождем. Даже если бы кондор и знал географию, то не очень бы поверил своим глазам. На подобный трансконтинентальный беспосадочный перелет способен только современный авиалайнер, но в те годы Соединенное Королевство не располагало "Аэробусами" и "Дельтами". Нет, конечно же, нет! Наш кондор не пересекал Атлантики "на своих двоих". Остров, на который вынес его шторм, хотя и принадлежал загадочным образом Британской короне, тем не менее, располагался не далее нескольких десятков миль от восточного побережья Южной Америки. Кроме стаи бакланов с материка да губернаторского попугая в клетке, пернатый мир острова не баловал разнообразием. Кондоры сюда еще не залетали. Это был первый визит такого рода. Никто бы никогда этому не поверил, если бы не свидетельство орнитолога Френсиса Эшли, отраженное в его записках об аномалиях и занесенное в 158 том наблюдений Британского Королевского общества естественных наук. Факт этот достоин даже книги Гиннеса, но по каким-то причинам ею упущен.
На привязи кондор просидел больше месяца, то есть 34 дня. Затем он очутился в трюме боевого фрегата "Принц Уэльский". На его борту ровно через десять дней он прибыл в Портсмут, а еще через пару дней обрел пристанище в зоопарке. Все сопроводительные документы Френсис Эшли тщательно обернул папиросной бумагой и вручил их своему другу капитану Малькольму Лонгфиту, старшему канониру фрегата. Но у капитана было и своих забот по горло, и, избавившись от кондора, он надолго забыл про бумаги. Большая часть их исчезла безвозвратно. Лейтенант Эшли погиб в 1942 году, вместе с ним была навеки погребена тайна уникального представителя отряда "Vultur gryphus". А тайна состояла в том, что герой записок об аномалиях и уникальный летун не является легендой, а жив, здоров и проживает нынче по адресу: Вторая клетка налево, орнитологический раздел, Риджентс-парк, Лондон.
По этому адресу кондор впервые поселился за несколько лет до войны. Первая его клетка была совсем другой, кондор помнил только, что она была узкой и тесной. Жил он там в полном одиночестве, грифы обитали в другой клетке - немного наискосок. Сам он начал постепенно обживать свое новое жилище. Он даже попробовал один раз взлететь под самый потолок. Это ему удалось, и теперь он облюбовал себе высокую жердь. На ней он провел несколько долгих лет в состоянии, напоминающем летаргический сон. Он сидел с закрытыми глазами, перебирая в уме обрывки воспоминаний, как аравийский бедуин перебирает свои четки. Ел он очень мало, словно готовясь к смерти. Посетители внизу приходили и уходили, проделав одни и те же процедуры. Так зашел ненадолго король Георг с семейством и маленькой принцессой Элизабет. Король показывал на кондора пальцем и популярно объяснял девочке кое-какие вещи, почерпнутые из таблички. Лиззи давно уже мечтала пойти поглядеть на лошадок и слушала невнимательно рассказ про устройство пищеварительной системы стервятников. Скучная табличка была слово в слово списана из учебника зоологии. Подобно покойному монарху все остальные посетители быстренько ее перелистывали и шли дальше.
Соседи и ближайшие видовые родственники кондора - грифы, что жили в клетке наискосок, проявляли время от времени бурную жизнедеятельность. Они таращились на своего флегматичного соседа и бегали из угла в угол своей клетки в надежде чем-нибудь поживиться. Очень скоро их не стало слышно. Нет, еще не воцарился профессор Муни и не начал производить своих смертоносных опытов. В те давние годы Англия переживала затяжные последствия экономического кризиса, это сказалось и на продовольственной политике по отношению к животным. Кормили их всякой мерзостью. Время от времени среди грифов начинался мор и выкашивал их подчистую. Наш кондор выжил. Он уже успел отлично приспособиться к английскому образу жизни, климату и кухне. Его всегдашнее философско-созерцательное отношение к жизни и на этот раз выручило. Постепенно он высыхал и превращался в живую мумию.
Однако годы кризиса быстро миновали, на смену им пришла эпоха короткого предвоенного процветания. Продовольственный баланс резко улучшился. Его плодами успели насладиться два грифа-новичка. Но скоро и они отошли в мир иной. Причиной тому была острая сердечная недостаточность, вызванная ожирением. Кондор при этом продолжал довольствоваться в день несколькими мелкими рыбешками и остатками бычьего позвоночника. Кроме того, помня о полуголодных кризисных днях, он иногда прятал про запас кое-что из остатков в дупло дерева, на котором сидел. Один раз за этим занятием его застали тогдашний директор зоопарка доктор Мак-Клин и его помощник Эванс. "Смотрите, сэр, - воскликнул последний, - он кормит дерево!" Директору тут же на память пришла старинная легенда о святом отшельнике и постнике Франциске Ассизском, который проделывал нечто подобное. С тех пор за нашим кондором утвердилось неофициальное прозвище - Франциск. Френсис Эшли, зоолог, изредка навещавший кондора в неволе, ничего не имел против. Он даже улыбнулся своему новому тезке, словно был сам его крестным отцом.
Но вот грянула мировая война. Кондор ощутил содрогания почвы и запах паленого. Зоопарк постепенно опустел, горячий восточный ветер вымел песок с тропинок. Воздух сотрясали отдаленные взрывы. Большую часть животных вывезли в неизвестном направлении, чтобы когда-нибудь привезти обратно. Но пройдет несколько лет, отгремит война, и послевоенные детки толпой ринутся в зоопарк. Первое, что они увидят, это таблички на пустующих клетках. И тогда они не смогут удержаться от вопроса, - куда могли подеваться эти зверушки? Что тогда ответят папы и мамы своим худым и бледным чадам? Что животных отправили в эвакуацию, и что они до сих пор в пути? И тогда наш кондор встрепенется на своем суку, резко повернет свою индюшачью голову и втянет носом воздух. Запах гари и гниения еще не до конца испарился. Эвакуация? Ему послышалось слово "эвакуация"? Господа, оставьте эти россказни, а лучше признайтесь, кому, каким таким стервятникам достались тонны слоновьего, верблюжьего, пеликаньего и носорожьего мяса? Что добавлялось в концентраты и консервы и отправлялось на фронт или в помощь союзникам?
Но это будет потом. А пока война сыпала с ясного неба бомбы. О нашем кондоре все позабыли, его эвакуация предусматривалась в самый последний момент. Питался он истлевшими остатками из дупла, но отношения к жизни не изменил и важностью происходящего не проникся. И лишь однажды произошел случай, перевернувший его жизненную философию. А было это в середине второго года войны на позднем закате. Как всегда, посреди ясного черного неба прогрохотал гром. Взрыв произошел где-то совсем близко. Порыв ветра сбил табличку с клетки. Сам кондор не удержался на ветке и слетел на землю. Он очнулся, лежа с распластанными крыльями и свесив голову в дверной проем. Но никакой дверцы не было, ее выбило взрывной волной. Вход был свободен! Кондор напрягся, тряхнул головой - он быстро оценил ситуацию. Понемногу пыль рассеялась, его взору предстала темная перспектива аллеи. Вокруг не было ни души. Можно было встать, отряхнуть прах неволи и устремиться в свободный полет! Но тут что-то заскрипело, затрещало. Клетка покачнулась, и начала медленно заваливаться на бок. Остов крыши, обтянутый проволочной сеткой, рухнул вниз прямо на кондора. Его не задело железом, он ведь еще лежал, припав к земле. Он дернулся, попытался подогнуть крылья, но так и остался лежать распластанным под тяжестью сетки. Это была ловушка наподобие той, в которую угодил когда-то его безалаберный братец. Свобода помаячила перед глазами несколько мгновений, но лазейка закрылась.
В таком положении он пролежал трое суток. Приходили и уходили какие-то люди, но никому в голову не пришло осмотреть развалины рухнувшей клетки и оказать несчастному помощь. И вот наступило туманное утро четвертого дня. Клеткой заинтересовались два старых человека в защитной форме. В их задачу входило разбирать развалины, зарабатывая себе на паек. Но, боже, до чего они были медлительны. Кондора они обнаружили сразу же. И первое, что пришло им в голову, это мысль о дармовом рождественском индюке. У них потекли слюнки, но прыти это им не прибавило. Лишь через два часа, пооткусывав кусачками прутья сетки, они извлекли кондора. Разочарованию их не было предела. Мало того, что это был вовсе не индюк, но он к тому же не подавал признаков жизни и неприятно пах. И тогда, поднатужившись, они на пару забросили черного мертвеца в кузов маленького грузовичка прямиком на груду мусора и щебня. Работа их на сегодняшний день закончилась. Лишь только дымок сигареты коснулся клюва кондора, он резко приподнял голову на длинной морщинистой шее и издал сердитый шип. Старички сразу поняли, с кем имеют дело. На этот счет у них была инструкция. Один из них побежал оповестить дежурного по наряду. Тот позвонил в дирекцию. Но на звонок с молниеносной быстротой явился вовсе не директор, а кто бы вы думали? Явился старый знакомый кондора зоолог Френсис Эшли. Он ничуть не изменился, только сильно отощал. На нем уже была форма артиллериста с лейтенантскими погонами, он командовал зенитным расчетом на дальних подступах к Лондону. Каким образом он очутился здесь в самый разгар боевого дежурства, никому неизвестно.
Завидев кондора, зоолог не долго колебался. Он осмотрел птицу, кивнул, приказал старичкам дожидаться его прихода, а сам отправился к своему командному пункту неподалеку. Там он потребовал у своего командира капитана Малькольма Лонгфита отпуск. Капитан безропотно оформил ему документы и оставил при себе копию. Это был последний отпуск зоолога.
Зоолог расчистил в кузове место, бережно уложил контуженого кондора в мешок из-под катрофеля. Грузовичок тронулся. Теперь для кондора настала пора странных совпадений. Снова в пыльных недрах мешка он трясся и подпрыгивал при езде. Снова надсадно тарахтел мотор и нестерпимо пахло мазутом. Ехали они целый день с долгими остановками и проверками. А потом кондор сквозь сетку неожиданно вдохнул соленый и прохладный запах моря. Потом невесть сколько времени он раскачивался в трюме катера. Нетрудно было догадаться, что следующей остановкой будет овечий загон в тихом селении. Стоило не отчаиваться и не впадать в спячку, а внимательно следить за каждым поворотом руля. Еще лежа на дне кузова грузовичка, он запоминал положение солнца. И вот теперь, к концу путешествия в его голове уже вырисовывался примерный маршрут и вычерчивалась лоция.
Пленка прокручивалась в обратную сторону. Ожидания не обманули кондора, и он снова как бы родился заново. Как и в тот раз, он выпал из мешка на соломенную подстилку овечьего загона. Только теперь вместо железной цепи ногу ему стягивала промасленная веревка. Над ним чернела такая же двускатная крыша, и в ее треугольный просвет заглядывало ослепительно синее небо. Такого неба он не видел уже много лет из-за черной и ржавой сетки, отделявшей его от остального мира. Ничто не мешало теперь на небо любоваться. Самое поразительное, что и сейчас он различал в одалении на шесте полинявший и выгоревший "Юнион Джек".
Сверкающий лазурный треугольник неба манил к себе. Одно и то же мощное кучевое облако выделялось на его фоне, почти не меняя очертаний. Эта картина чем-то напоминала плакат туристической компании, приклеенный на стену в офисе. Плакат приглашал в путешествие, предлагал испробовать крылья, беззвучно воспарить вместе с мощным тепловым потоком на высоту нескольких тысяч футов. Но вполне насладиться созерцанием неба мешала собака. Как и тогда, она надсадно лаяла, негодуя на присутствие чужака. Его здесь не ждали? Ему здесь не рады? Ну что ж, он и не собирался здесь надолго задерживаться. И, в самом деле, пора было уже очнуться, отряхнуть ненавистный британский прах с черных крыльев. И кондор злобно колотил тяжелым, как молот, клювом по своим пеньковым оковам.
Так прошло несколько месяцев, а, может быть, и лет. Он продолжал неотрывно глядеть на небо в проем крыши, прислушиваясь к собачьему лаю. Ему поменяли пятую по счету веревку. Конца этому не предвиделось. Кормили его сносно, все той же рыбой, отдающей нефтью. Но сейчас ему вовсе не стоило брезговать рыбешкой. Перед дальним перелетом никогда не мешает восстановить силы. Небо звало.
К концу первого года своей деревенской эпопеи он начал проявлять беспокойство. По ночам собака просыпалась от невероятного шума из овечьего загона. Кондор подпрыгивал, шипел, щелкал клювом, бил крыльями, поднимая пыль и разбрасывая в стороны солому. Хозяин загона, заспанный и полуодетый останавливался в дверях, прислонялся к косяку и с получаса смотрел на этот погром. Не связать ли безобразника, лениво думал он. Но кондор скоро успокаивался и забивался в самый темный угол пустого загона.
Зоолог больше не появлялся. Смутная память о нем, о его долговязой фигуре, тощих ногах и блестящих круглых очках еще долгие годы маячила где-то на задворках памяти, пока не смешалась с очертаниями деревьев и отдаленных пыльных вихрей. А потом прогрохотала телега, и несколько человек выгрузили из кузова большой фанерный ящик. Когда люди втащили его в сарай и бросили с грохотом на пыльный пол, кондор отчаянно забился и забегал. Он понял, что приехали за ним, но зачем же ящик? Он предпочел бы ящику мешок. Те, что пришли за ним, переглянулись с пониманием. Кому захочется залезать в этот ящик живьем? Один человек подошел на цыпочках справа, другой слева, оба накинулись и прижали его к земле. И теперь, трясясь в черной душной тьме ящика и ловя воздух через просверленные в крышке дырочки, кондор знал, куда его везут. Дорога полностью соответствовала старой лоции, которую он хранил в памяти. Его везли на юг, обратно в Лондон, в зоопарк.
Он вернулся и оказался во временной тесной клетке. За ним захлопнулась узкая дверца. Поглядеть на него собралось довольно много народу, весь персонал зоопарка мог любоваться его жалким видом на фоне грязного бревенчатого пола сквозь частую сетку. И как только эти господа с чувством хорошо исполненного долга покинули обозримые пределы, он расправил крылья и одним взмахом взмыл на самую высокую ветку. Он оглянулся по сторонам, с трудом узнавая простирающуюся вокруг не слишком густую лесистую местность. Надо было жить дальше, надо было подготовить себя к новым испытаниям. Теперь перед ним разворачивалась длинная череда дней, самая длинная и безрадостная за всю его жизнь.
Победоносно окончилась Вторая Мировая война. Еще даже не были до конца разобраны руины бесценного собора в Ковентри, но в зоопарке полным ходом шли восстановительные работы. Через пару месяцев рядом уже высились ажурные чугунные столбы и крестово-купольные своды. Послевоенные архитекторы не отличались особой фантазией. Клетку еще не раз подвергнут перестройке, дважды изменят ее ориентировку по отношению к солнцу и ветрам, заменят плетение арматуры нержавеющей пружинистой сеткой, пока она не примет вид знаменитого Хрустального дворца. В нем кондор уже не мог наслаждаться одиночеством, ему теперь пришлось мириться с присутствием дальних видовых родственников - африканских грифов. Вокруг решетчатой обители, как и по всей территории парка, были высажены новые дубки и липки взамен поваленных немецкими фугасами. Выровнялся рельеф, не осталось ни следа от заполненных водой воронок. К клеткам пролегли аккуратные тропинки, огороженные бордюром и присыпанные чистым морским песком. На работу были приняты новые, молодые и краснощекие служители вместо прежних, вышедших из строя. А еще через полгода появился на арене и новый директор Арчибальд Муни, тоже моложавый и румяный.
С уходом старого поколения кануло в небытие имя кондора. Теперь никто не знает, что его когда-то звали Франциском. Теперь он довольствовался только родовым именем "Vultur gryphus", указанном на табличке, и сам он служил иллюстрацией к скучной справке из устаревшего учебника. Таким образом, жизнь не сулила кондору никаких перемен.
Но за спиной кондора уже был некоторый опыт. И этот опыт заставлял глядеть на жизнь несколько иначе. Да, годы брали свое, и, хотя сам он приобрел образ величавого библейского патриарха, душа его была неспокойна, он жил в предвкушении чуда. Всякий раз, к примеру, когда небо заволакивалось тучами, он ждал дара судьбы, удара, взрыва, порыва ветра и острого запаха гари. Тогда он вскидывал голову и, не мигая, ловил взглядом вспышки молний. Над ним тряслась сетчатая крыша, пригибались к земле от страха кроны деревьев, вились в воздухе тучи пыли и сора, со скоростью пули проносились мимо обрывки газет и обертки из-под мороженого. Порой с громким треском ломались толстые сучья. Но все было напрасно. Сетчатая крыша висела прочно. Крепкие петли удерживали маленькую дверцу в нижнем углу. Буря стихала, последние капли дождя барабанили по его лысой макушке. Небо в сетчатом узоре постепенно прояснялось.
Жизнь продолжалась. Дни катились по наезженной колее. Каждое утро начиналось с пробуждения. Затем следовал утренний полив дорожек, предобеденный прием посетителей, перерыв на еду, дезинфекция, дневной прием посетителей, административный и врачебный осмотр, сумерки, первые фонари и сон. Последние полгода к услугам кондора был приставлен новенький служитель, пятнадцатилетний негр Джонни Хопкинс, аккуратный и добросовестный юноша.
Кондор привык к заведенному порядку, и все из ряда вон выходящее заставляло его недовольно вскидывать голову и шипеть. Вот и в это знаменательное утро, поклевав бычий позвоночник, он поразился наглости, с которой посторонний мальчишка с веснущатой физиономией и белесыми ресницами глазеет на него, взобравшись на приступку. Где этот ротозей с респиратором, почему он позволяет доступ к клетке в неурочный час? Мальчишку тут же оттащили от клетки и увели прочь. Так бы и давно! Кондор оглядел остатки своего пиршества, поднял голову, повертел ею и брезгливо приподнял ногу. Подобно прыгуну в высоту или футболисту перед пробитием штрафного удара, он попятился назад. Затем он принял позу для взлета. Через пару секунд он уже сидел на своем суку, расправив крылья. Ветер гнал по небу грозовые тучи, но, невзирая ни на что, кондор исполнил священный ритуал предков - салютовал невидимому солнцу распростертыми крыльями. Одно за другим крылья сложились, шея выгнулась, голова обрела покой на ложе из пуха. Одна за другой приходили и уходили грезы…
Опять он здесь! Черт побери, что снова понадобилось здесь этому мальчишке? Что он таращит свои круглые глаза с белесыми бровями? Что, захотелось в клетку? Небось, на воле несладко. Или ты позавидовал черному Джонни? Маловат ты еще, чтобы устраиваться официантом в этот ресторан. Ну и, слава Богу. Наконец-то нашлась его мать и уволокла его с глаз долой.
Кондор потоптался на месте, развернулся и замер. Если бы не надвигающаяся буря, он бы позволил себе вздремнуть на часок, но надо было быть начеку. Он с наслаждением вдохнул в себя прохладу, встрепенулся. В воздухе ему почудился привкус гари. Пригнало черную северную тучу, - быть грозе с громом и молнией! Забытое кем-то приложение к "Меркурию" воспарило над кустом бугенвилий и пустилось вдогонку даме с мальчиком.
Королева крепко держала наследника за руку, чтобы тот не вырывался. Другой рукой она прикрывала шляпку, чтобы и ту не унес ветер. За ней быстрым шагом, но не теряя достоинства, шествовал принц Филипп, поддерживая под локоть бабушку. Они миновали чугунный столб, где их поджидала многочисленная свита. Королева вернула своему лицу очаровательную улыбку, хотя ей очень хотелось высказать Чарли, все, что она думает о его поведении. Как мог он, столь воспитанный мальчик, отколоть номер! Он вздумал вырваться из рук у загона с морскими свинками и припуститься со всех ног к своему любимцу-стервятнику. Как назло, все решили ее сегодня расстроить. Вот и синоптики в очередной раз доказали своим прогнозом свою полную несостоятельность. Всему семейству грозило сегодня вымокнуть под дождем. К свите со всех ног и со всех сторон начали сбегаться служители с невероятным количеством зонтиков под мышками. Принцу тоже полагался маленький зонтик, но он сердито фыркнул и махнул рукой. Принц был обижен на весь свет. Он бы и не убегал, если бы мама выполнила свое обещание, ведь она клялась ему, что на обратном пути от свинок они снова навестят кондора. Чего стоит королевское обещание!? Всем вдруг стало некогда, всем приспичило бежать к машинам. Порыв ветра на секунду остановил процессию, королева прикрылась рукавом. Им навстречу с трудом проделывал колею по песку тяжелый "Роллс-Ройс". Члены свиты окружили монархов и грудью прикрыли их от летящего в глаза песка и мусора. Стало темно, как в театре перед увертюрой, сверкнула палочка в руках дирижера, что-то рухнуло, то ли декорация на сцене, то ли потолок в зале. Но все уже были в безопасности, принц Филипп успел захлопнуть за собой дверцу машины.
Ее Величество устроилась удобнее на мягком сидении, сняла шляпку с вуалькой и поправила свои букли, известные всему миру. В этот миг первые брызги бесшумно растеклись по стеклам машины. Скоро потоками воды размыло суетящуюся за окнами свиту. Королева терпеливо ждала около минуты, пока все сопровождающие лица рассядутся по своим машинам. За это время герцог Филипп успел расчесать и пригладить свой знаменитый косой пробор. Чарли сидел, уставившись себе под ноги.
- Ну что, Твое Высочество не забыло справится у кондора, как его зовут? - попробовал пошутить папа.
- Мы непременно выясним это по телефону из дворца, когда вернемся, - произнесла королева тоном, полным едкой иронии.
- Что-то есть в этом кондоре… Он мне напомнил сэра Лоренса в роли Гамлета, - промолвил папа. Никто не отреагировал на его слова, и он развернул с шумом газету. Королева подала знак. Машина тронулась.
- Ты что-то сказал, друг мой? - рассеянно спросила она.
- Да, - отозвался герцог, углубившись в чтение, - этот новый защитник "Вэстхема" в самом деле необыкновенно хорош в отборе.
Воцарилось гробовое молчание, хранившееся весь остаток пути. Вспышки молний озаряли огромный немой город. Порой машину окатывало настоящей штормовой волной, и напоминала она уже старинную галеру в бушующем море. Только вместо весел ритмично работали стеклоочистители. Очередной удар грома заставлял королеву каждый раз вздрагивать и поеживаться. "О Господи, ну и денек! - приговаривала она шепотом, поправляя испуганно свои букли.
А за несколько минут до этого, когда дирижер еще только собирался взмахнуть палочкой, кондор уже вжал голову в плечи. Когда-нибудь эта сетчатая декорация должна была рухнуть. Ведь недаром он ощущал всем своим существом призывный запах гари. Когти его изо всех сил сжимали гладкий сук. Гром грянул, вот оно! Взметнулась в воздухе пыль, ажурную клетку потрясло до основания. Дерево затрещало, но удержалось на своих постромках. Ничего не рухнуло, и лишь раздался ритмичный призывный стук. Железо стучало по железу. Дверь клетки раскачивалась и билась на ржавых петлях в агонии. Ничто ее не удерживало - ни замок, ни засов.
Два взъерошенных грифа из кратера Нгоро-Нгоро прижались друг к другу от страха на подметенном ветром полу. Стук железа пугал их. Их остолбенелые взоры не выдавали ни единого признака понимания ситуации. Что бы все это значило, в конце концов?
А значило это, джентльмены, что выход отныне свободен!

(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь