Portfolio

Владимир Усольцев

Восток лежит на западе

( Продолжение. Начало в 80 - 82 номерах)

ГАИ-шник на посту на пересечении с кольцевой улыбнулся и отдал честь Александру Яковлевичу, как старому знакомому. Наверняка мой бывший шеф, на редкость общительный по природе, со всеми здешними сержантами перезнакомился.
Город спал. Улицы были почти пусты. Редкие такси и отдельные машины пролетали мимо, не обращая внимания на правила дорожного движения. Юго-Запад, где жил "Пескарь", светился редкими вертикальными пунктирами лестничных маршей. Во дворе дома была полная тишина. Мы запарковались перед "пассатом", выключили свет, и Борис указал Александру Яковлевичу, где он должен занять позицию после его команды.

- Сейчас я открою двери. Два раза вспыхнут поворотники. Когда я всё закончу, поворотники вспыхнут один раз. Вот тогда можно покидать свои места и возвращаться к машине.

Борис открыл один из своих приборов и начал над ним колдовать. Минуты через две указатели поворотов "пассата" дважды вспыхнули, и в салоне загорелся свет. "По местам!" - скомандовал наш технический гений, и мы вышли из "Лады". Борис решительно прошёл к "пассату" и уселся на правое переднее сиденье. Свет в салоне погас. Потянулись утомительные минуты, кажущиеся часами. Сердце неприятно бухало. Такие операции всегда натягивают нервы. У Бориса подобных акций многие сотни, если не тысячи, и я всегда поражался его самообладанию. Он сейчас делает филигранную работу, соединяя контакты, и руки у него при этом совершенно не трясутся. Когда же он закончит? Нет сил уже дожидаться.
Показался какой-то пьяный. Медленно и верно он приближался к арке. Хорошо, что еле держится на ногах. Вот он уже рядом.

- Ты куда, мужик?
- Я? До-о-мой, ик…
- А где ты живёшь?
- На "Из-из-вестиях"
- Так что ж ты на Голубева-то прёшься?
- А как хочу, так и иду.
- Нет, мужик, здесь известинским нельзя ходить.
- А я пойду, и тебе сейчас ка-ак врежу.

Я еле увернулся от его удара, и нападающий растянулся, посылая проклятья всему свету и грозя разбудить полдома. Я наклонился и пустил короткую струйку газа ему в лицо. Он судорожно вздохнул и замер. Только теперь я бросил взгляд на "пассат". Борис вышел из салона и решительно направился к "ладе". Через полминуты поворотники "пассата" вспыхнули и тут же погасли. Я с облегчением вздохнул и поспешил к машине. И Александр Яковлевич чуть ли не бегом двигался мне навстречу, сияя от удовольствия и возбуждения. Не произнеся и слова, мы отъехали от места операции. Я бросил взгляд на окна "Пескаря". Всё было спокойно. Только выехав на проспект "Известий", мы оживлённо разговорились, довольные успехом.

- Чем Вы заткнули того пьяного? Газом? - спросил Александр Яковлевич.
- Газом…
- А что, кто-то мешался? - спросил Борис.
- А ты что, не слышал?
- Нет, весь был в работе. Хорошо сделал.
- А отпечатки пальцев ты, случайно, не оставил?
- Обижаешь. На контактах отпечатки не страшны, а прочие поверхности я протёр согласно предписанию.

* * *

Мы уснули только перед рассветом. В девять часов мы были уже на ногах. Нам с Александром Яковлевичем не терпелось тут же выехать на прослушивание "Пескаря", а Борис был невозмутим. Воскресенье, куда спешить? "Пескарь" может сегодня целый день просидеть дома. В двенадцатом часу мы прибыли на Юго-Запад. "Пассата" на месте не оказалось. Вот так незадача! Борис включил свою аппаратуру. Связь с закладкой не устанавливалась. Где-то она далеко.

- Поехали на Комаровку! - решительно произнёс Александр Яковлевич. - Наверняка "Пескарь" вместе с супругой производит воскресную закупку.
- Хорошая мысль! - поддержал я, и мы тут же направились на базар.

Борис каждую минуту посылал активирующие сигналы, и на Немиге связь с закладкой установилась.

- Где-то он не так далеко, и расстояние сокращается.

Настройка аппаратуры закончилась, и в динамике внезапно зазвучал отчётливый разговор.

- Ну, что я говорил?! - торжествующе воскликнул Александр Яковлевич. - Это "Пескарь", узнаю его голос. А это, скорее всего, его жена.

Это была типичная семейная сцена. "Пескарь" отбивался от жены, упрекавшей его, что он со своей работой семью совсем забросил. Вчера весь день его дома не было, и сегодня опять куда-то лыжи навострил.

- Сколько раз тебе говорить, не лезь не в свои дела. Хочешь вырезку парную покупать, не жалуйся. Ты думаешь, деньги мне за здорово живёшь платят?
- А почему другие и вырезку покупают, и выходные на дачах проводят, только ты бегаешь, язык свесив?
- Почему, почему. По кочану! Не путайся под ногами, и мы себе не дачу, а виллу в Раубичах построим.
- Да уж, разогнался…

Разговор стал совсем громким, и внезапно "пассат" "Пескаря" проехал нам навстречу. На следующем перекрёстке мы развернулись и поехали назад на Юго-Запад, не видя объекта, но очень хорошо его слыша. Качество работы закладки было потрясающим. Шум мотора едва угадывался как очень слабый фон и совершенно не мешал.

- Сегодня "Пескарь" опять намерен работать. Куда же он сегодня направит свои стопы? - спросил задумчиво Александр Яковлевич.
- Скоро будем знать. На то и техника.
- Да, классная техника!

* * *

Мы заняли выжидательную позицию возле поликлиники. Стоя здесь, мы не рисковали, что потеряем "Пескаря" из вида, когда он выедет со двора. Связь с закладкой была устойчивой, несмотря на отсутствие прямой видимости. Борис просветил меня и Александра Яковлевича, как следует пользоваться аппаратурой.

- Вот сюда мы подключаем диктофончик. Кассеты хватает на час записи. Как пойдёт интересный разговор, включай диктофон и пиши.

Аппаратура оказалась довольно простой в пользовании, и через пятнадцать минут я мог манипулировать с ней с закрытыми глазами. Через сорок минут закладка "ожила". "Пескарь" завёл мотор - послышалось лёгкое жужжание - и включил, очевидно, магнитофон, зазвучавший едва слышным фоном.

- Вот сейчас магнитофон в салоне играет очень не слабо, а мы его почти не слышим. Вот как работает фильтрация! - с гордостью заметил Борис.
- Обалдеть! - поддакнул я. - А музыка-то у него специфическая.
- С кем поведёшься… - заметил Александр Яковлевич.

"Пескарь" включил блатные песенки, от которых меня просто тошнит, а этот тип от них явно в восторге. Александр Яковлевич запустил двигатель и, как только "Пескарь" выехал со двора и повернул к мединституту, тронулся за ним. Перед мединститутом "Пескарь" неожиданно повернул направо в сторону Бреста. Через пару минут он удивил нас снова. Он свернул налево в посёлок Дружбу - оставшуюся нетронутой цивилизацией деревеньку. Я знал, что дорога в Дружбу тупиковая, и заезжать туда не следует.
Мы остановились недалеко от светофора у поворота на Малиновку. Связь с закладкой по-прежнему была отличной. К "Пескарю" в машину подсел какой-то малограмотный мужичок, говорящий на смеси русского и белорусского языков ещё хуже, чем сам батька Лука. С первых же слов стало ясно, что "Пескарь" подсадил в машину своего агента. Это был ещё тот агент! Он лебезил перед "Пескарём" и уверял его в своём самом глубоком уважении и что он век не забудет его доброты, а потому охотно сделает всё, что ему скажет "Пескарь".

- Сейчас мы поедем под Раков. Я тебе покажу место, где ты стал свидетелем самоубийства, - строго начал "Пескарь".

Я тут же нажал кнопку записи диктофона. Разговор с места в карьер приобрёл весьма интересный характер. Нам посчастливилось записать инструктаж на лжесвидетельство. Я словно в воду глядел. Агент "Пескаря" должен был стать "свидетелем" моего самоубийства. Он якобы всё видел из зарослей, в которых собирал грибы, подошёл ко мне, когда я был уже мёртвым, поднял пистолет, но, испугавшись, бросил его под кусты, а сам убежал.
"Пескарь" не спеша ехал прямо на Раков, мы тянулись за ним, не видя его и ориентируясь по уровню радиосигнала. Агент оказался туповат, и оперу пришлось раз пять повторить свой инструктаж и несколько раз заставить агента повторить его, прежде чем тот начал более или менее бойко пересказывать вложенную ему в уши историю. Внезапно агент напугался.

- Алексей Иванович, а не скажуть, что я усё вру? Сам убив, и эти, как их, отпечатки пальцев…
- Не бойся, Дима. Из этого пистолета накануне была убита женщина, любовница самоубийцы. Это он её убил, а потом раскаялся, понял? А женщину ту ты и не знаешь. Тебя никто обвинить не сможет, не дрейфь.
- Ага, понятно. А не скажуть, что я и жанчину убив?
- Да какой же ты бестолковый! Ты же не знаешь даже, кто она, где живёт. Убил её любовник из того самого пистолета. У тебя откуда может быть пистолет, и зачем тебе женщину убивать, а потом её любовника?
- Ага, понял. Ну, Вы и умный, Алексей Иванович. Ну, я на Вас надеюсь, что меня в обиду не дадите, а то мне надо ремонт делать машине, колёса бы поменять…
- Ну и жук ты, Дима. А за кражу срок получить не хочешь?
- Что Вы, что Вы, Алексей Иванович, избавь Бог…
- Не дрейфь. Завтра пойдёшь в милицию и сделаешь заявление. Скажешь, совесть замучила и страх, что на пистолете твои отпечатки пальцев обнаружатся. Вот ты и придёшь сделать чистосердечное признание. Потом со следователем приедешь сюда и покажешь, где пистолет будет лежать. Да место, смотри, хорошо запомни.
- Понятно. Ну, я на Вас всё равно надеюсь.
- Надейся. Когда всё сделаешь, получишь триста долларов. Хватит тебе на все ремонты.
- Вот спасибо, Алексей Иванович, век буду Вас помнить и всё для Вас всегда сделаю…

* * *

Мы исписали почти две кассеты, зафиксировав весь разговор "Пескаря" со своим агентом. Не слышали мы только, о чём говорили они в лесу, когда вышли из машины. Из разговора на обратном пути было ясно, что "Пескарь" не оставил в лесу пистолет, который побывал в руках у агента, - испугался, что кто-нибудь посторонний его найдёт. Значит, его подбросят завтра непосредственно перед спектаклем осмотра места происшествия. Наверняка там будут и понятые, и всё будет оформлено, как положено.
Закладка Бориса сработала на редкость удачно. Я просто не мог этому поверить. На службе я использовал несколько раз подобную технику, и никогда она не оправдывала моих надежд. Не всегда удаётся установить её так, чтобы она оказалась в нужное время в нужном месте. Борис же не раз меня уверял, что техника часто даёт исключительно ценную информацию. Просто мне не везло. Зато в этот раз повезло, и здорово как повезло. Госпожа удача решила, видимо, восстановить равновесие. Вот опять, в который раз за последние дни я замечаю, что в мою судьбу вмешиваются какие-то сверхъестественные силы. И началось всё с моего недоброго пожелания в адрес экипажа разбившейся "семёрки" BMW.
Мы возвращались на "базу", немного ошеломлённые тем, что услышали. Никакой дополнительный компромат на "Пескаря" больше не нужен. Мы почти всю дорогу ехали молча, перебрасываясь короткими, ничего не значащими репликами. Борис собрался в обратную дорогу. Я предложил ему деньги за помощь и технику. Он категорически отказался.

- Нет, Алик, Не нужны мне сейчас деньги. Сочтёмся позднее, когда достанем "Крестоносца". Давай, разбирайся с "Пескарём" и быстрее в Москву. Тебе здесь долго оставаться нельзя.
- Да, пожалуй.
- Не забывай подкрашивать волосы.
- Да уж не забуду…

Мы проводили Бориса на "четвёрку", так чтобы он без проблем успел на службу. Ночевал на даче Александра Яковлевича я один. Мне стоило больших трудов уговорить его провести ночь дома: мне хотелось побыть одному, да и ему было бы полезно быть с утра на телефоне. Не исключено, что у него будут спрашивать о моём пребывании, пусть услышат чёткий ответ, что последний раз он видел меня в больнице.
Я долго искал план, как мне перехватить "Пескаря", чтобы никто ничего не заподозрил. Ничего путного в голову не приходило, и я уснул. Во сне я продолжил обдумывание моей ситуации и понял, что мне нельзя оставаться на даче Александра Яковлевича ни единого часа. В холодном поту я проснулся в шестом часу и начал лихорадочные сборы. Сложив свои пожитки в рюкзак, я ликвидировал все следы своего пребывания в этом гостеприимном доме на почти свежем воздухе, протерев тряпкой все места, где могли остаться отпечатки моих пальцев. Где я буду ночевать следующую ночь, я ещё не представлял.

* * *

Ещё не было восьми утра, как я занял пост у поликлиники рядом с домом "Пескаря". В полдевятого он вышел из дому и проехал в отдел. Отдел жил напряжённой жизнью. То и дело входили и выходили люди, подъезжали и отъезжали машины. Мой "горбыль" стоял в стороне, прикрытый спереди и сзади, и я не опасался, что "Пескарь" заметит меня. Вдруг у него особая зрительная память, и он вспомнит, что обгонял меня позавчера в Уручье?
Около десяти часов ко входу в отдел неуверенно прошагал какой-то мужичок небольшого роста лет пятидесяти, резко выделяющийся одеждой. На нём были замызганные, вздутые на коленях, штаны, грязно-зелёный свитер, кирзовые сапоги и видавшая виды кепка. Скорее всего, это и был тот самый агент. Через два часа мужичок вышел из отдела в сопровождении "Пескаря", сержанта и двух женщин в штатской одежде. В этот момент к "пассату" опера Ершова подкатил вишнёвого цвета "пежо", в котором прибыл сам следователь Сапрыкин. Сапрыкин пожал всем руки, что-то сказал, обращаясь сразу ко всем, и кавалькада из трёх машин - "пассата", "пежо" и милицейского "газика" - тронулась в путь. Всё ясно: едут искать орудие самоубийства. "Пескарь" оторвался от колонны и рванул вперёд на всех парах - подбрасывать пистолет в нужное место.
Я держался в отдалении за милицейским газиком, на ходу обедая припасёнными бутербродами и запивая минералкой. Через час вся театральная труппа и единственный зритель - я - прибыла на грибное место, где я, якобы, самоубивался. Я замаскировал свой "горбыль" в зарослях и осторожно прокрался поближе к месту действия. О, это было замечательное зрелище! Агент живописал, размахивая руками, как он напугался, увидев мужчину с пистолетом, целившимся себе прямо в сердце. Следователь, сидя на пеньке, со строгим выражением на лице, быстро строчил протокол, положив жёсткую папку на колени.

- Куда Вы девали пистолет, когда решили от него избавиться?
- Да не знаю точно, таварыщ следователь. Я стоял тута и так вот швырнул его подальше, вон туда, в ту сторону.
- Товарищи, попрошу осмотреть местность на предмет возможного обнаружения вещественного доказательства, а именно - пистолета.

Товарищи вместе со следователем сосредоточенно стали обшаривать кусты.

- Ой, вот он! - подала голос одна из женщин.
- Не трогать руками! - строго предупредил следователь.

Товарищ Сапрыкин исполнил свою роль наилучшим образом: он был строг, деловит и ни разу не улыбнулся. Да и агент был хорош. Его немного трясло от возбуждения, и на женщин-понятых, уверенных, что они участвуют в реальном расследовании, а не в инсценировке, он действовал весьма убедительно. Сержанту было на всё наплевать, и он то и дело срезал грибы и укладывал их в полиэтиленовый мешочек. Похоже, он тоже не брезговал свинушками. И только по ухмыляющейся физиономии "Пескаря" понятые могли бы заподозрить подвох, но они на него не обращали внимания.
Следователь подцепил пистолет за спусковую скобу проволочным крючком и аккуратно уложил его в прозрачный полиэтиленовый мешок. Он ещё долго заполнял протокол, потом его подписали все присутствующие, за исключением "Пескаря". Сержант, обе женщины и агент уселись в "газик" и отъехали, а "Пескарь" со следователем остались. С большим трудом я разобрал, что "Пескарь" решил задержаться в лесу и набрать грибов. Он все выходные отпахал, как проклятый, поругался "с бабой", так хоть сейчас использует момент и наберёт грибочков. Сапрыкин с ним попрощался и уехал.

* * *

Опять грандиозная удача! Я посмотрел на небо и вежливо кивнул. Благодарю, дескать, за содействие. Ну, сейчас мы с "Пескарём" побеседуем! От всей души. Я ретировался к "горбылю", вытащил из рюкзака наручники и засунул их в задний карман джинсов. Проверил пистолет за поясом. Всё в порядке, можно начинать второе действие спектакля, теперь уже в камерном составе и без зрителей. "Пескарь" хрустел сучьями метрах в пятидесяти. Я хотел, было, изобразить мелкого шкодника, намеревающегося залезть в машину, чтобы заманить "Пескаря" на дистанцию задушевного разговора, но мне пришла в голову идея получше. Я достал из кармана куртки пластиковый пакет. Держа пакет в левой руке, а правую руку с пистолетом в пакете, я направился в сторону "Пескаря", производя, как можно больше шума.

- Ой, здорово, что тут кто-то есть. Я тут гриб нашёл какой-то странный, Вы не подскажите, он съедобный или нет?

"Пескарь" был явно не рад встретить ещё одного грибника и буркнул:

- Я сам плохо в грибах разбираюсь, едва ли Вам помогу.
- Нет, Вы всё-таки взгляните, такой большой гриб, мне кажется, это белый, только я не уверен.

Расстояние между нами уже метров пять. "Пескарю" явно не по себе от моей назойливости, но он не решается послать меня подальше.

- Ну что там у Вас, покажите.
- Сейчас…

Я приблизился уже вплотную, вынимаю пистолет из мешка и направляю ствол ему в живот, держа руку у бедра.

- Вот вспомнил. Это очень опасный гриб. Пистолет называется. Убивает наповал.

"Пескарь" покраснел, тут же побелел, на лбу заблестели капельки пота. Язык у него явно отнялся.

- Будем знакомы, Алексей Иванович, я тот самый Блохин Альберт Васильевич, на которого Вы так старательно кропаете материал на вышку.
- Я… Я не при чём… - залепетал "Пескарь".
- Вскрытие покажет. Руки за спину, гнида!

"Пескарь" послушно сложил руки за спиной.

- Ложись! Лицом на землю. Живо!

"Пескарь" заколебался, и я ускорил его движения пинком по лучевой кости. Придавив его к земле коленом, я с горем пополам надел на него наручники. Спрятав пистолет под пояс, я помог ему встать на ноги. Ощупал его снизу доверху и вынул из подмышечной кобуры "макарова". Мы прошли к "горбылю", я достал из рюкзака диктофон, вставил новую кассету, и мы уселись в моей неказистой машине, как закадычные друзья побеседовать. Правда, "Пескарь" чувствовал себя явно не в своей тарелке.

- А теперь, дружище, вещай чётко и ясно, кто дал тебе задание на установку по мне?
- Я ни о чём не знаю…
- Хорошо, убивать тебя из пистолета я не буду, громко сильно. Я тебя огрею лопатой и закопаю. Даю тебе одну минуту на размышление, а сам пойду за лопатой.

Чёрт побери! Лопата-то моя в "мерседесе". Ничего, возьмём его на испуг. Я открыл багажник, и "Пескарь" не выдержал.

- Это всё Сапрыкин. Он попросил меня провести установку.
- С заказчиком встреча была?
- Не было. Все концы у него.
- Сколько тебе заплатили?
- Штуку.
- Врёшь!
- Честное слово, не вру! Сапрыкин обещал ещё три, когда всё до конца …
- Понятно.
- Розыск ещё не объявляли?
- Нет ещё, но завтра, скорее всего, уже будет объявлено.
- Кто заказчик?
- Не знаю.
- Сапрыкин знает?
- Может быть. Скорее всего, знает.
- Кто дал пистолет, который ты сегодня подбросил?
- Сапрыкин.
- Всё Сапрыкин. А ты, что, чистый во всём?
- Я только под ним работал, ничего не знаю.
- Кто убил Лидочку?
- Не знаю.

Я заставил "Пескаря" сделать "чистосердечное признание" на диктофон, где он наговорил на Сапрыкина обвинений на три расстрела и десять пожизненных заключений.

- А теперь поработаешь боевым агентом на меня, согласен?
- Ага..
- Вылезай из машины!

Я надел на изумлённого "Пескаря" замечательный пояс ПНА, аккуратно закрепил микрофон под пуговицей на груди и защёлкнул замок, замкнувший контакты. Заправив концы рубашки опять в брюки, я провёл инструктаж, объяснив ему все свойства замечательного пояса.

- У тебя есть шанс остаться в живых, если ты вытащишь Сапрыкина на душевный разговор со мной в тихое место, вроде этого. Сапрыкина я шлёпну, если всё, что ты сказал, правда. Но если ты попробуешь финтить и пытаться дать знать, что ты под техникой, каким-нибудь подмигиванием или записочками, то первым на тот свет пойдёшь ты. Всякие сомнительные паузы я буду толковать, как попытку дать сигнал Сапрыкину или кому-нибудь другому, и поясок поделит тебя пополам, стоит мне слегка нажать на вот эту кнопку. Понял?
- П-понял… Только как мне его вытащить?
- Придумай что-нибудь, ты же опер.
- Я сейчас не могу соображать, правда.

"Пескарь" выглядел крайне жалко. Ещё чуть-чуть, и он может просто свихнуться от всех неприятных впечатлений.

- Давай, дуй домой на телефон. Скажи, что нашёл в лесу закопанную трёхлитровую банку, полную долларов. Забрать себе боишься, думаешь, что эта банка как-то связана с моим делом. Вот хочешь посоветоваться, как быть, и, если всё чисто, поделить между собой. Скажи, что банку на месте оставил, и лучше бы вместе к ней подъехать.
- Не поверит…
- А ты говори доходчивее. Подумай, что на тебе заряд, который тебя в клочки разорвёт. Будешь говорить про доллары со страхом, поверит.
- Ладно, попробую.
- Да не попробуешь, а исполнишь точно и без дураков. Только один удивлённый вопрос от жены, чего это ты руками машешь или знаки даёшь, сразу улетаешь в ад. Мне тебя ни капельки не жалко. Понял?
- Понял. Всё сделаю.
- Тогда вперёд. Быстро не езжай, я на "горбыле" за тобой не угонюсь. А удалишься больше, чем на два километра от меня, взлетишь на небо.

* * *

"Пескарь", освобождённый от наручников, смог успокоиться и ехал домой, вполне контролируя свои действия. Я ехал следом и слушал его монолог. Он вслух проклинал себя за то, что связался с Сапрыкиным. Похоже, что он и в самом деле раскаивался. Мне даже стало его слегка жалко.
По прибытии домой он сразу послал ко всем чертям жену, имевшую к нему какие-то претензии, и после победы в краткой перепалке стал звонить. На его и моё счастье, Сапрыкин был на месте. Наверное, оформлял протокол допроса агента Димы.

- Слышь, Николай, тут такое дело. Ты только не стой, сядь на стул вначале. - Пауза. - Короче, хочешь верь, а хочешь нет, но я там наткнулся на такой бугорок подозрительный. Дёрн лежал как-то ненормально. Я хвать, а дёрн и поднялся. Кто-то там что-то закопал. - Короткая пауза. - Да не перебивай ты, в общем, дело такое, что я чуть в штаны не наложил. Руки ещё сейчас трясутся. - Опять пауза. - Да не перебивай ты, едрёна вошь, а слушай. Полная трёхлитровая банка зелени. - Короткая пауза. - Какой-какой?! Капуста там! Это точно как-то с нашим делом связано. В том же месте, где, ну ты знаешь, мы сегодня были, чуть подальше. - Пауза. - Да я вот и думаю, что эта банка кусачая может быть. Хозяин как объявится. Поэтому я решил с тобой посоветоваться. Что делать будем? Неужто так оставим? Подумай. - Пауза. - Вот-вот. И я хотел сказать, поехали, пока не поздно, а то эту банку ещё кто найдёт, а мы в дураках останемся. Жду тебя возле дома в своей машине.

"Пескарь" провёл свою партию молодцом. Результат налицо. Сапрыкин клюнул и едет сюда. Было бы здорово, если бы они в одной машине поехали. А ведь поедут! По дороге разговаривать будут. Жалко, что поясная закладка шум мотора не фильтрует.
Под крики жены "Пескарь" какое-то время побегал по квартире, хлопая дверями и посылая встречные проклятия жене. А вот звук выдвигаемых и задвигаемых ящиков. Уж не оружие ли он какое себе ищет? Надо будет держать уши востро.

- Есть что перекусить? Голодный, как волк. Дай хоть чаю попить.

Послышалось громыханье посуды и какие-то шорохи, которые перекрывало бешеное биение: микрофон оказался сильно близко к сердцу. Мне показались эти шорохи как-то подозрительными. Неужели пишет записку предупредить Сапрыкина? Ничего не поделаешь, Сапрыкин едет. Кнопку подрыва нажать всегда успею. Надо ждать развития событий. И оно может быть таким, что "Пескарь" попробует избавиться от меня в лесу коварным выстрелом - своим или Сапрыкина. Интересно, напел ли Александр Яковлевич "Пескарю", что я очень силён в скоростной стрельбе. Лучше бы они этого не знали.
Хлопнув чашкой по столу, "Пескарь" бросился вниз по лестнице. На крыльце он ненадолго остановился и окинул двор взглядом, прежде чем сесть в машину. Наверняка заметил мой "горбыль" вдалеке, куда он не мог выглянуть из окна. Вскоре во двор через арку въехал и Сапрыкин. Остановился. "Пескарь" подбежал к нему и чуть ли не за руку втянул его в свою машину. Сердце его стучало, как молот.

- Да что ты такой напуганный? На тебе лица нет.
- Посмотрел бы я на тебя, если бы ты нашёл ту банку. Идти следом за тем чайником я не хочу.
- Да не может быть там никакой банки. Хозяин всё получил назад, откуда она там может взяться?
- Не знаю. Полная банка долларов. Может быть, они там растут. Хрен его знает. Поехали, пока светло.
- Ну, поехали…

Похоже, "Пескарь" был со мной не вполне искренен. О хозяине Сапрыкин упомянул, как о само собой разумеющемся. Значит, "Пескарь" что-то знает и о заказчике. "Пассат" тронулся и выехал из двора.
Я активизировал израильскую закладку и внимательно слушал чёткий диалог моих недругов. Сапрыкин всё допытывался, как "Пескарь" нашёл банку, как она выглядит, какие в ней купюры. "Пескарь" меня здорово порадовал находчивостью, он так убедительно сочинял правдоподобные детали, что уже и я начал верить в существование выдуманной мной банки.
По прибытии на место "Пескарь" некоторое время не вставал из-за руля из-за волнения. Сапрыкин начал заводиться.

- Ну, так где твоя банка? Зачем ты сюда меня завёз?!
- Сейчас, дай собраться с силами.

Заметив в зеркале мой "горбыль", "Пескарь" вышел из машины, следом за ним вышел Сапрыкин. И тут я совершил ошибку. Я слишком близко подъехал к "пассату" и только я собрался выходить, "Пескарь" выхватил непонятно откуда пистолет и направил его в мою сторону, стараясь прицелиться. Это была уже ошибка "Пескаря". Стрелять надо было сходу и точно. А не умеешь, не берись. Я успел броситься вбок. Раздались один за другим три выстрела в белый свет, находившийся близко ко мне, но всё-таки за пределами моего корпуса. Я уже стоял под прикрытием дерева и извлёк свою "зброевку" из-под пояса. Предохранитель перевёлся почти без звука. Также тихо удалось взвести курок, чтобы не натягивать его спусковым крючком. Сейчас бы мне очень пригодился пульт управления ПНА, но он остался в "горбыле". "Пескарь" это, очевидно, понял и торопливо давал ошалевшему Сапрыкину новую вводную, призывая его замочить меня обоюдными усилиями. В два ствола это, по его мнению, удобнее.

- Ты, козёл усатый. Ты разве не знаешь, что я стреляю без промаха. Спорим, что на два трупа мне хватит двух патронов?
- Заливай, - послышался голос "Пескаря".

Это было последнее его слово на этом свете. Для прощания со всем сущим, на мой взгляд, мало подходящее. Я выпал из-за дерева вправо и в падении с двух рук влепил ему пулю куда-то возле усов. Пуля, пройдя упрямую голову усатого опера, запела далеко в ветвях деревьев. "Долго её придётся искать", - отметил я с удовлетворением. Закатившись за "горбыль", я отчётливо увидел в проёме между колёсами трясущиеся ноги следователя от щиколотки до колен. Раздробить щиколотку на расстоянии десяти метров в положении лёжа с упора - дело плёвое, и я едва не сделал эту глупость, но вовремя одумался. От такого попадания следователь едва ли бы остался жив - отдал бы концы от шока. А сейчас он явно не знал, что делать. Двигаться и попасть под возможный выстрел - страшно. Не двигаться и не видеть меня, находящегося где-то рядом, - тоже страшно. Так он и переминался с ноги на ногу, пока я аккуратненько не прострелил его левую икру, не задевая кость.
Раздался вопль от боли, сопровождаемый голосом разума: "Сдаюсь! Не стреляйте! Я безоружен". На землю что-то тяжело шлёпнулось. Должно быть, пистолет. Я встал и, держа "зброевку" в руке в боевой готовности, пошёл к нему навстречу.

- Руки вперёд!

Следователь являл образец дисциплинированности. Я надел ему наручники и успокоил:

- Сейчас я Вас перевяжу, не переживайте. Будете жить, по крайней мере, часок. Остальное зависит от Вас. Кстати, мы не знакомы. Меня зовут Альберт Васильевич, а Вас?
- Николай Ильич.
- Вот и хорошо. Потерпите чуток. Обратите внимание, Николай Ильич, как нежно я Вас подстрелил, чтобы Вам не было больно.
- Спасибо.

Следователь был душка. Вежлив, как самый благовоспитанный мальчик. Пока я перевязывал его ногу бинтом из богато оснащённой аптечки, лежавшей согласно правилам дорожного движения в машине "Пескаря", он старательно сдерживал стоны.

* * *

Оставаться на месте боя было бы нарушением конспирации. В любой момент могут нагрянуть любопытствующие граждане, хотя это и ни к чему: "Пескарю" помощь уже не нужна. Вначале я усадил послушного и малоподвижного теперь следователя в "горбыль". Потом снял с живота "Пескаря" замечательный пояс ПНА, аккуратно уложил его в рюкзак и, не мешкая, хорошо известными мне лесными тропками выбрался на пустынную дорогу на Дзержинск. Проехав в гордом одиночестве десяток километров, я свернул в заросли орешника.
Всю дорогу я молчал, а Николай Ильич мелко трясся и потел. Остановившись под прикрытием зелени кустарников, я объяснил диспозицию своему попутчику:

- Николай Ильич, Вы, я надеюсь, понимаете, что в данных обстоятельствах Ваша жизнь не стоит и ломаного гроша. Если Вы будете выкобениваться, то очень быстро последуете за Вашим малосимпатичным партнёром. Все Ваши надежды на жизнь - в Вашей правдивости. Ваш закадычный друг наговорил мне на диктофон много интересного. Кроме того, он целую неделю ездил под нашей техникой и наружкой. Вы ведь в курсе, что я бывший разведчик, а говорят, что бывших разведчиков не бывает. То есть, мне известно многое. Но не всё. Сейчас я буду задавать Вам вопросы, а Вы будете на них отвечать. И, если среди Ваших ответов хоть один будет лживый, - а я Вам буду задавать и проверочные вопросы, ответы на которые я знаю, - то Вас найдут вот под этим кустом сильно мёртвого, намного мертвее, чем был однажды по Вашей милости я. Вам всё ясно?
- Да, - пересохшими губами еле слышно ответил следователь Сапрыкин.
- Кто убил Лидочку?
- Не знаю, - Николай Ильич увидел моё удивлённое лицо и, всхлипывая и истекая слезами, заспешил уверить меня, что он в самом деле не знает, но готов мне дать максимально полный ответ. - Убил кто-то из охранников хозяина. Их я знаю только по кличкам…
- Кто этот хозяин?
- Мне известна его кличка - "архиерей". Любит, чтобы его называли по имени-отчеству: Кирилл Мефодиевич, но это вымышленное имя.
- Откуда он?
- Из Подмосковья. Точно не знаю.
- Как давно на него работаете?
- Совсем недавно. Только из-за Вашего дела и познакомились.
- Как это случилось?
- Нас познакомил Кот.
- Вот как? Так вот запросто, Кот взял и отдал связь на полезного человечка?
- У него выбора не было. Архиерей намного авторитетнее Кота.
- Как связываетесь с "архиереем"?
- Он сам звонит.
- А если что экстренное сообщить надо?
- Не предусмотрена обратная связь.
- Сколько должен был получить Ершов за мой арест?
- Три штуки.
- А за первичную работу, сколько он получил?
- Тоже три.
- Значит, "архиерею" важно меня убить?
- Похоже. Он любит доводить дело до конца и вообще считает себя человеком принципов.
- Кто придумал эту версию о том, что я убийца и самоубийца?
- Ершов.

Состояние Николая Ильича стремительно ухудшалось. У него появился жар. Он с жадностью выпил полбутылки минералки, остававшейся у меня от обеда.

- Как сообщите "архиерею" об осложнении, о Вашей ране и смерти Ершова?
- Как обычно, по телеф… - машинально начал говорить раненый и … осекся.
- Всё, Николай Ильич, соврали Вы, теперь пора и в пекло.

Я вышел из машины, обошёл её вокруг и открыл вторую дверь с явным намерением вытащить Николая Ильича. И тут на него нашла вторая волна раскаяния, гораздо более высокая и жгучая.

- Не убивайте, я всё расскажу, только не убивайте.
- Даю последний шанс. Как разыскать "архиерея"?
- В Москве, казино "Угрюм-река", он владелец.
- Телефон?

Силы оставили Николая Ильича, и он потерял сознание. Я сообразил обшарить его карманы. В одном из них нашлась небольшая записная книжка, заполненная аккуратным почерком. Один московский телефон с пометкой УР привлёк моё внимание. Николай Ильич пришёл в себя.

- Какой телефон у "архиерея"?
- З28… - Николай Ильич с трудом прошептал тот самый номер.
- Как давно работаешь на "архиерея"?
- Три года.
- Кто убил Лидочку?
- Малыш.
- За что?
- Ради забавы. Он садист.

У меня всё помутилось в голове. Вместо Николая Ильича я видел перед собой Малыша. Я снова обежал машину, выдернул трясущегося крупной дрожью подонка, бросил его на землю и выстрелил ему в затылок.

* * *

Признаюсь, что я жаждал смерти этого расчётливого мерзавца, на совести которого, несомненно, не одно тяжкое злодеяние. Но, убив его, я почувствовал приступ раскаяния. Если "Пескаря" я убил в перестрелке, которую тот первый начал, и смерть его представлялась мне совершенно законной и естественной, то следователя Сапрыкина я казнил, как палач. Я и сам не понял, как это произошло. Я попросту озверел от его слов "ради забавы…". Наверное, это и есть состояние аффекта.
Я недолго размышлял над распростёртым телом убитого. Словно очнувшись, я быстро снял с него наручники, спрятал их в рюкзаке среди белья и направился в сторону Дзержинска. По дороге мне встретились лишь несколько грибников, которым было не до меня. В Дзержинске я повернул на Минск. На посту ГАИ сержант нетерпеливо помахал мне жезлом, чтобы я быстрее проезжал и не отнимал его время, нужное ему для разговоров с владельцами более дорогих машин.
Я подъехал к железнодорожному вокзалу с задней стороны и оставил "горбыля" недалеко от багажного отделения. Мне повезло купить билет в плацкартный вагон на "четвёрку". Кассиру я предъявил российский паспорт на имя гражданина Кирсанова Альберта Васильевича с улицы генерала Берзарина в Москве. Потом зашёл на почту и отправил бандероль Сергею Ивановичу. В небольшую коробочку я вложил ключ от "горбыля" и техпаспорт, а также диктофон с признаниями "Пескаря". В записке написал: "Дорогой Сергей Иванович! Прослушав кассету, Вы поймёте, кто подлинный преступник, и что я действовал в порядке самообороны. К Вам придут с расспросами обо мне, и я буду Вам очень признателен, если Вы не будете упоминать, что я изменил внешность. Обо всём остальном говорите чистую правду. Эту кассету никому не показывайте. Через год, если я не отзовусь, можете её уничтожить. Сердечное спасибо Вам. Всего доброго, прощайте".
Только теперь с меня спало напряжение, и я почувствовал огромную усталость. Внезапно сильно разболелась рана на груди. Похоже, мой акробатический прыжок от дуба к "горбылю" со стрельбой в полёте был непосильным испытанием для моей повреждённой грудной клетки. С трудом я забрался в вагон. "Давай, старый пень, пошевеливайся быстрей!" - поторопил меня какой-то молодой голос сзади. Я счёл благоразумным не возмущаться такой наглостью. Я и в самом деле был в эти минуты полной развалиной.
Ночью у меня поднялась температура. Мой жалкий вид привлёк внимание проводницы, и она спасла меня ударной дозой аспирина и анальгина. Хоть я и не сомкнул глаз всю ночь, боясь, что мой рюкзак с нестандартным содержимым может меня покинуть, я вышел на перрон Белорусского вокзала в Москве более или менее бодрым.

Продолжение следует

Обсудить этот текст можно здесь