Portfolio

Анатолий Клёсов

Заметки научного сотрудника

(продолжение, Часть 8)

22. Поездка в США. 1974 год. Английский язык для взрослых.

В ходе обучения ESL нам давали действительно интересный материал. До сих пор помню историю про четырех персонажей, которых звали Everybody, Somebody, Anybody, и Nobody (Каждый, Кто-то, Любой, и Никто). Им дали задание выполнить важное дело, но они не сделали. История заканчивалась так: It ended up that Everybody blames Somebody when Nobody did what Anybody could have done. Нас учили разнице между get laid и laid off (где первое имеет активную сексуальную коннотацию, а второе имеет отношение к безработице). Еще нас учили занятным мнемоническим упражнениям, например, как запомнить последовательность раcположения планет солнечной системы. Для этого была фраза "Many Very Early Men ate Juicy Steaks Using No Plates" ("многие люди в старые времена ели сочные стэйки не используя тарелок"). Из этого складывалось - Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон. Мы, естественно, спрашивали - а как насчет "ate"? Нам отвечали, хитро улыбаясь, что это - астероидный пояс между Марсом и Юпитером. Или говорили - ладно, вот другой вариант - "My Very Educated Mother Just Served Us Nine Pickles" ("моя очень образованная мама только что подала нам девять огурчиков").

Еще - для запоминания Великих озер на севере США нам давали правило: слово HOMES. Оно кодировало названия озер - Huron, Ontario, Michigan, Erie, Superior. Для запоминания первых десяти цифр числа "пи" нас научили следующей фразе: "Now I have a novel procedure to really learn pi" ("теперь у меня есть новый прием действительно выучить число пи". Получается 3,141592652. Хотя там, по-моему, последней (при округлении) должна стоять цифра 3. Мне, впрочем, с тех пор так и не пригодилось. Как и правило для запоминания первых пятнадцати цифр этого же числа - "How I want a drink, alcoholic of course, after the heavy chapters involving quantum mechaniсs" (Как мне хочется выпить, алкоголя, конечно, после трудных глав включающих квантовую механику"). Нас учили разнице в словах breasts (с их анатомической и медицинской коннотацией), tits (с их ветеринарно-сексуальным уклоном) и boobs, что было вполне приличным, типа "перси" на архаичном русском языке.

Но этого принстонским лингвистам показалось мало. Нас решили обучить американскому мату. Этот эксперимент был первым в практике ESL, во всяком случае в Школе Вудро Вилсона в Принстоне. По этому поводу там состоялись несколько заседаний с обсуждением этой революционной идеи. Вердикт был - надо обучить. Иначе они (это значит - мы) не поймут современной американской литературы, кинофильмов, да и разговоров на улицах. Последующая наша жизнь в США показала, что эти резоны были совершенно правильными.

Нам прочитали две лекции по мату и выдали учебные пособия. Лекции были основательными. Лектор рисовал на доске анатомически корректные изображения и называл слова и выражения. Мы старательно конспектировали. В аудитории, помимо нас, сидели еще две дамы из преподавательского состава и время от времени поднимали голос, типа: "Джон, ты забыл еще одно слово для описания pussy".
- Да, Бетти, -отвечал Джон, - thank you, I appreciate it.
И поднимал еще выше уровень наших познаний.

Главных учебных пособия были три. Одно называлось Fuck List, другое - Shit List и третье было книжкой хорошего размера, в русско-английском исполнении. Книжка состояла из пяти частей. Часть первая - слова. Часть вторая - комбинации слов. Часть третья - изощренные вариации слов, которые, видимо, сделали бы честь любому боцману. Часть четвертая - частушки первых пятилеток. Этот временной период узнавался сразу, персонажи - тракторист, колхозница, трактор. Тракторист обычно приглашал колхозницу на экскурсию по осмотру трактора, ну и предлагал немного порулить. Это, так сказать, канва частушек. Часть пятая - сказки Афанасьева. Персонажи - поп, попадья, попова дочка, солдат. Тут уже про канву можно не упоминать.

На самом деле эта часть образования нам здорово помогла. Или, иначе говоря, не прошла даром. Потом, вернувшись в Москву, я на кинофестивале смотрел фильм "Пролетая над гнездом кукушки", с синхронным переводом. На экране возникало отделение психбольницы, и персонажи, судя по синхронном переводу, переговаривались как в известном анекдоте : "Не перестанете ли, любезный Иван Иванович, капать мне на голову оловом?". А с экрана в зал неслось - ю, факин' сановабич, тэйк йор факин' хэндс офф май факин' нэк"...

Fuck List был одностраничным, но емким пособием. Вначале давалась этимология этого достаточно популярного слова, и, как указывалось, это слово является "одним из самых интересных слов в современном английском языке". Описывалось, что это слово используется во многих грамматических категориях - как глагол переходный и непереходный (даются примеры про Джона и Мэри), как наречие (про Мэри), как существительное (опять же про Мэри), и как прилагательное (снова про Мэри). Там же приводились прочие примеры использования этого слова при описании fraud, ignorance, trouble, aggression, difficulty, displeasure, incompetence, suspicion, enjoyment, request и hostility. Я мог бы дать все эти примеры, но только по заявкам читателей. Поскольку это пособие храню до сих пор, тридцать лет спустя.

Второе, краткое по форме, но тоже емкое по содержанию пособие представляло собой около двухсот вариантов выражений со словом shit. Мне особенно запомнилось своей парадоксальностью одно весьма вычурное выражение. Оно звучало так: "May the bluebird of happiness make a shit on your birthday cake". Его в принципе можно перевести на русский, но я этого делать не буду. Скажу только, что в нем упоминается Синяя Птица. Или, как говорят американцы, Синяя Птица Счастья.

23. Поездка в США. 1974 год. Как нас лечили от культурного шока.

С самого первого дня в Принстоне наши гиды постоянно напоминали о том, что мы находимся в состоянии культурного шока. Нас это несколько обижало. Что такое Принстон по сравнению с Москвой или Ленинградом? Или с Киевом? Не говоря уже о Тбилиси! Дыра, да и только. Какой шок?

Потом стало яснее, что под культурным шоком здесь понимают попадание в непривычную среду. Ну ладно, с этим еще можно согласиться. Среда, конечно, непривычная. В первый же день после прилета я вышел прогуляться на улицу, за пределы университетского кампуса. Светофоров поблизости не было, переходов тоже. Вдруг проезжающая по улице машина останавливается и за ней другие. Движение замерло. Я сначала не понял, в чем дело, а потом заметил, что водитель передней машины машет мне рукой, чтобы я перешел дорогу. Я перебежал, и движение снова востановилось. Я был настолько этим впечатлен, что в тот же день написал домой письмо, в котором в подробностях отразил сей крайне необычный факт. Поскольку практически все наши испытали те же самые ощущения, это тема была основной при обсуждений наших впечатлений в первый день и вечер.

Мы обратили внимание, что здесь по зеленым газонам ходят. Более того, садятся, где хотят, ложатся, читают книжки и газеты, достают бутерброды и там же, сидя или лежа, едят. Было непонятно, как им такое разрешают. И не видно привычных нам табличек "По газонам не ходить". Мы спросили у преподавателей, и изрядно их повеселили. Суть ответа была: как это могут не разрешить? Мы же платим налоги, и с этих самых налогов город разбивает газон и его поддерживает. Это - наш газон, всех и мой, в частности. Я его оплатил. Имею полное право.

Это была совершенно необычная постановка вопроса. Как-то раньше никому из нас это в голову не приходило. Мы с детства декламировали "человек шагает как хозяин" и "всё вокруг - моё", но на самом деле не очень-то и моё, как оказывается. Пойди выйди, ляг на газон. Да еще с бутербродом. Мало не покажется. Это - на родине.

Прошло несколько дней, и нам сообщили, что нас повезут на день в Филадельфию для частичного снятия "культурного шока". Надо взять с собой плавки - будем купаться в океане. Ура! А потом, еще через несколько дней, поедем в Нью-Йорк. При словах "Нью-Йорк" наши гиды закатывали глаза, всем видом выражая, что вот уж там будет шок так шок. Мы, в общем-то, примерно знали. Город желтого дьявола, и всё такое. Гангстеры на улицах, беспрестанная стрельба. Грохочущая то ли подземка, то ли надземка. Самоубийцы, стоящие в очереди к Бруклинскому мосту. А Филадельфия - это вроде ничего. Тоже, наверное, дыра, как и Принстон.

В назначенное время рано утром подкатил большой автобус, и меньше, чем через час, мы уже были в Филадельфии. Город оказался на удивление зеленым. Это было крушение еще одного стереотипа - что в американских городах совсем нет деревьев. Я с детства помню рассказ одного советского политического сатирика, в котором жители Нью-Йорка, схватив преступника, сетуют на то, что в Нью-Йорке совсем нет деревьев, поэтому не могут его сразу вздернуть.
В Филадельфии деревьев было много, были даже большие парки. Мы проезжали мимо огромных витрин магазинов, в которых часто было выставлено дамское нижнее белье. Это тоже было непривычно, но в целом понятно. Я не раз читал в наших газетах, что в Америке так специально делают, чтобы жители возбуждались и совершали сексуальные преступления. Правда, было не очень понятно, зачем это нужно владельцам магазинов, да и вообще, ерунда, конечно. Но ведь пишут же...

Мы попросили гидов оставить нас до середины дня одних и договорились встретиться на том же месте в назначенное время. Гидов особенно упрашивать не пришлось, у них тоже были свои дела. А у нас был план - мы еще заранее решили в Филадельфии сходить на фильм категории "только для взрослых". Мы это проходили по нашей программе английского языка. В США фильмы делятся на четыре основных категории. Самая простая, для детей - это категория G, что означает - general audience. Все детские мульфильмы относятся к этой категории. Следующая категория - это PG, и, как вариант, - PG-13, то есть parental guidance (в сопровождении родителей). Это - для детей после 13 лет. Следующая - категория R, то есть restricted. Это означает, что на фильмы допускаются только граждане старше 17 лет. Если моложе - то только в сопровождении взрослых - родителей или старших товарищей. Наконец, категория Х - это фильмы "для взрослых", на которые подростки моложе 17 лет вообще не допускаются, с родителями или без. На самом деле, это - порнографические фильмы, за редким исключением. Исключением был фильм Midnight Cowboy (1969), который единственный в категории Х получил премию Оскара, более того - три Оскара: за режиссуру, сценарий, и за лучшую картину.

Забегая вперед, в 1990-м году категорию Х для художественных фильмов отменили, точнее, заменили на категорию NC-17. Дело в том, что репутация фильмов типа Х очень упала, и многие кинотеатры такие фильмы вообще не показывали. Тем более, что порноиндустрия заполонила крупные города фильмами в производных категориях ХХ и ХХХ. Как правило, фильмы ХХХ - это были порно-садо-мазохистские. Поэтому как только MPAA (Motion Picture Association of America) присваивала новому фильму категорию Х, авторы тут же подправляли фильм, убирали острые места и вновь направляли в комиссию для получения категории R. Ситуацию в 1990-м изменил фильм Henry & June, с Умой Турман. У комитета руки не поднялись выставить ему категорию Х, и вместо этого ввели новую категорию NC-17. С тех пор и повелось, что категорию Х оставили только для порнофильмов, а NC-17 - для художественных, включающих только элементы, которые в принципе и при большом желании можно отнести к порнографическим. NC-17 расшифровывается как Not for Children under 17.

Но я отвлекся, прошу прощения. Итак, Филадельфия августа 1974 года. Так вот, в Принстоне фильмы категории Х не показывал ни один кинотеатр, и мы договорились пойти посмотреть в Филадельфии, чтобы получить представление, что это такое.

Мы в количестве 49 человек оперативно выдвинулись вперед к даунтауну Филадельфии и довольно скоро нашли соответствующий кинотеатр. Несмотря на ранний час, кинофильмы там шли. Как оказалось, 24 часа в сутки. На фронтоне красовались названия двух фильмов. Один имел индекс Х, другой ХХ. Как тут же выяснилось, фильм Х шел за два доллара, а двойной Х - за три доллара. Соответственно, к нашему удивлению, были две кассы. Мы тут же, не размышляя, выстроились к второй кассе, за трояк.

Сцена была совершенно сюрреалистическая. Ранним утром - еще не было девяти утра - к кассе кинотеатра калибра Х, и даже ХХ, выстроилась очередь из 49 человек. Это было достойно занесения в книгу рекордов Гиннеса. Особенно, если учитывать, что, как потом выяснилось, после пары-тройки экспериментов, даже в час пик в таких кинотеатрах больше дюжины человек обычно не сидели. Должен сказать, что почти через год подобная история повторилась в Бостоне, в магазине журналов "для взрослых", куда я привел группу морских офицеров с советского ракетного крейсера. Об этом я еще расскажу. Так что эти события не являлись редкими или случайными. Это - modus operandi советских людей.

Войдя в кинотеатр и немного попривыкнув к темноте, я увидел двух зрителей, сидевших на пару рядов впереди и чуть в стороне. Они были в советской военно-морской офицерской форме, и, видимо, зашли сюда раньше нас. Или сидели уже давно. Я пересел на ряд сзади них, и радостно прошептал - привет своим. Офицеры, судя по затылкам и шеям, напряглись и как-то окаменели. Не повернулись. Потом одновременно привстали и пересели на самый край ряда, к проходу. Я понял, что совершил ошибку. Не надо этого было делать. А я на радостях такого дурака свалял. Надо извиняться. Я опять передвинулся за их спины и прошептал: "Ребята, не беспокойтесь, здесь все свои. Мы из Союза".

Офицеры быстро переглянулись, встали, и, пригибаясь, быстро пошли к выходу. Нырнули под портьеру и вышли.

Чёрт, надо же так. Испортил настроение себе и им.

Ну, а фильм шел своим чередом. С сюжетом было давно ясно, сюжет не был замысловатым и повторялся в нескольких разных вариантах. Было много криков и стонов, и биологические субстанции с обеих сторон хлестали неправдоподобно мощными струями. Причем женщины явно давали фору мужчинам. Что-то здесь не так... Хотя кто их знает, может, в Америке женщины такие... Раскрепощенные, что ли...

И вдруг подсели уже ко мне. Какой-то старичок, кивая на экран, спросил: "Это что, кино такое?"
- Йес, - отвечаю, -а муви.
- А что, - спрашивает, - и дальше так все будет?
- Йес, - говорю, -и дальше.
Старичок хмыкнул, покачал головой, что-то пробормотал, что я не уловил, и отсел. Я проверил свой карман - деньги были на месте.

Потом мы встретились с гидами, опять в автобус, и мы отправились в Атлантик-Сити. Час езды. Мы погуляли по длинному деревянному бордвоку вдоль набережной, полюбовались на вычурные трехметровые деревянные замки, возведенные там же, и нас повезли на пляж. Пляж был отделен от дороги и парковки длинным холмиком, вроде бруствера. Поднявшись на холмик, мы увидели длинную и широкую полосу загорающих. Зрелище было неожиданным и впечатляющим. Слева лежали, сидели и ходили только белые, справа - только черные. Между ними была граница. Никакой разметки не было, но граница была.

Потом, лежа на пляже, мы ехидно спросили нашего гида, мол, что это всё означает? Как это понимать? Сегрегация?

- Хорошенькое дело, - сказала гид. - Вы, когда пошли вниз на пляж, в какую сторону пошли? К черным?

- Зачем к черным? - удивились мы. - К белым, конечно.

- Ну вот и все так же, - спокойно ответила гид. - Никто никого не заставляет, все делают свой добровольный выбор. И те, и другие. Видимо, так комфортабельнее.

Да, действительно.

24. Что такое специфичность ферментативного катализа

Итак, на втором курсе химического факультета я принял решение "идти на ферменты". Говоря языком более формальным, я выбрал специализацию в области ферментативного катализа. Несколько слов о ферментах. В переводе на русский язык с устаревшего международного, фермент - это закваска. Ферментация - это брожение. Это не то, что я выбрал. Я выбрал то, что по немецки называется "фермент", а по английски - "энзим". На русском, как часто бывает, получается смесь. Ферменты - это катализаторы биологического происхождения, но наука о них называется энзимология.

В нашем организме, как и в любых живых микроорганизмах, растениях и животных ежесекундно происходят тысячи и тысячи химических реакций. Сами по себе, вне организма, эти реакции чрезвычайно медленные. Для некоторых требуются годы, для некоторых - десятки или сотни лет. Для некоторых даже тысячи лет. Более того, совсем не обязательно, что за эти годы реакция пойдет в одном, "нужном" направлении. Любая относительно сложная молекула может претерпевать десятки самых разных химических превращений. Короче, будучи предоставленным самому себе, любой организм пошел бы в химическом отношении "вразнос", неконтролируемо, руководствуясь только одним заданным направлением - общим повышением энтропии.

Этому препятствуют ферменты. Ферменты - это биологические катализаторы. Собственно, это катализаторы вполне химические, но помещенные в определенные условия живого организма. Ферменты - это, как правило, белки. Я должен постоянно приговаривать "как правило" - профессия обязывает. Потому что роль ферментов могут иногда выполнять, например, фрагменты рибонуклеиновой кислоты. За открытие этого факта Томас Сек получил в 1989 году Нобелевскую премию. Иногда ферменты включают в свой состав ионы металлов, иногда - углеводы, иногда - органические молекулы небелковой природы, называемые коферментами. Но в любом случае фермент - это ускоритель конкретных химических реакций. Или биохимических реакций, поскольку речь, как правило, идет о реакциях в живой природе. Здесь опять "как правило", поскольку ферменты можно обмануть, подсунуть им органическую молекулу, которой отродясь не было ни в каком организме, но которая имеет привычный для фермента набор химических групп. И фермент привычно разорвет или, напротив, образует химические связи в привычном ему месте. Это свойство фермента называется "специфичностью".

Любой фермент характеризуется определенной специфичностью. Например, если специфичность фермента диктует ему разорвать химическую связь между двумя метиленовыми группами (СH2-CH2), то он, фермент, сделает это и в полиэтилене (- CH2-CH2-CH2-CH2-), хотя полиэтилена в живых системах никогда не наблюдалось. Иначе говоря, два основных свойства ферментов - это активность и специфичность. Активность - это способность ускорять определенные реакции, а специфичность - это способность ускорять определенные реакции.

Почему химические реакции, будучи предоставленными самим себе, часто протекают очень медленно? Потому, что они предоставлены самим себе или в неподходящих условиях (не та кислотность раствора, не та температура, не та концентрация солей), или крайне редки физические столкновения между нужными молекулами, без которых реакция не пойдет. Например, для реакции окисления необходим кислород - если кислорода вокруг нет, то нет и окисления. Например, в вакууме. Или в бескислородной среде. Или в растворителе, в котором кислород принципиально не растворяется. Или если высок так называемый "энергетический барьер" реакции. Молекулы сталкиваются, но сила удара недостаточна, чтобы они вошли "в клинч". Или сталкиваются не под тем углом. Для некоторых реакций не нужно и столкновение молекул, молекула сама по себе может распасться на фрагменты, если ее "подергивания" (как правило, задаваемые температурой) превышают пороговую амплитуду. Но, если температура низка, дергайся - не дергайся, а на нужную амплитуду не хватает. Можно и тысячи лет дергаться, результата не будет.

Ферменты работают по-другому. Принцип работы ферментов - не свобода, а диктатура. Каждый фермент имеет так называемый активный центр, который состоит из "ложа" для молекул превращаемого вещества и атакующих групп, которые "щелкают" по нужным образом ориентированной в "ложе" молекуле. Если угодно, активный центр фермента представляет собой комбинацию дыбы и гильотины. Теперь понятно, почему о свободе здесь нет и речи. Такое устройство фермента позволяет обойти все те причины замедления реакций, о которых я говорил абзацем выше. Кислотность в месте реакции предоставляет сам фермент (подавая или отнимая протон в нужном месте), физическое столкновение обеспечивает сам (дыба плюс гильотина), кислород подает сам или использует для этого вспомогательные коферменты, он же понижает энергетический барьер реакции, поскольку "сила удара" задана самой конструкцией активного центра фермента. Нужный угол столкновения с превращаемым веществом задает сам, как и критическое "подергивание" субстрата (это - превращаемое вещество). Да еще какое "подергивание" - про "дыбу" помните? Там не просто подергивание, там натуральное распятие вкупе с той же "гильотиной".

Все это вместе взятое приводит к ускорению ферментативных реакций по сравнению с "предоставленными самим себе" в миллионы, а иногда и в миллиарды раз.

Понять, как это происходит, описать, какие процессы вовлечены в процесс ферментативного катализа, и в итоге смоделировать эти процессы экспериментально - этим и занимается энзимология. Вот почему наша кафедра на химфаке МГУ называлась кафедрой химической энзимологии. По тому времени, для середины 1970-х годов, это было неортодоксальное название. Оно подчеркивало, что занимаются этим химики, с точки зрения химии, а не, скажем, биологии или математики.

Этим же занимаются специалисты в области ферментативного катализа. Ферментативная кинетика - это описание процессов в терминах скоростей и механизмов реакций, катализируемых ферментами. Это всё и была моя специальность, которую я выбрал на втором курсе химфака.

Но я выбрал несколько другой аспект химической энзимологии. Он имел дело не с самими скоростями ферментативных реакций, а со специфичностью ферментативного катализа. Со скоростями и ускорениями действия ферментов ко времени моего появления в этой области науки, в целом, разобрались. А вот почему ферменты так чувствительны к строению субстратов, которые они превращают, было непонятно.

Приведу пример. Если взять, скажем, метанол (СH3OH), и его окислить кислородом (в формальдегид), то скорость окисления будет равна определенной величине, зависящей от условий реакции (температуре и концентрации реагентов в первую очередь). Если увеличить длину молекулы до этанола (СH3-CH2OH), то скорость окисления (в ацетальдегид) не будет сильно отличаться. Она немного упадет. Если последовательно брать пропанол (CH3-CH2-CH2OH), бутанол (СH3-CH2-CH2-CHOH), пентанол, или амиловый спирт (СH3-CH2-CH2-СH2-CHОН), гексанол (СH3-CH2-CH2-CH2-CH2-CH2ОН) и так далее, вплоть, скажем, до деканола (СH3-CH2-CH2-СH2-CH2-CH2-CH2-CH2-CH2-CH2ОН), то скорость окисления всех этих молекул будет примерно одинаковой.

Ситуация будет совершенно другой, если окисление этих молекул проводить ферментами. С удлинением цепи на каждую метиленовую группу (СН2) скорость ферментативной реакции будет возрастать примерно в десять раз. Иначе говоря, скорость окисления деканола будет в миллиард раз выше, чем скорость окисления метанола.

В этом и выражается специфичность ферментативного катализа. В данном случае - субстратная специфичность. Зависимость скорости ферментативной реакции от химической структуры субстрата. Разработка теории, объясняющей эти и подобные закономерности ферментативного катализа, и была сутью моей докторской диссертации, защищенной в 1977 году. Ее название было - "Кинетико-термодинамические основы субстратной специфичности ферментативного катализа". На разработку этой теории ушло примерно девять лет, начиная с моей дипломной работы, в которой описывались принципы субстратной специфичности двух ферментов - трипсина и химотрипсина. В кандидатской диссертации, через два с половиной года после защиты дипломной работы, описывалось в принципе то же самое, только на более обильном экспериментальном материале. Как я потом подсчитал, анализируя свой лабораторный журнал, вся моя кандидатская диссертация базировалась на экспериментах, которые я провел в течение всего двух недель. Все остальное - подготовительные опыты и неудавшиеся эксперименты. Но фишка в том, что заранее невозможно знать, что получится и что не получится. Знать бы прикуп...

К докторской диссертации в моем осмыслении принципов субстратной специфичности произошел качественный скачок. Помимо трипсина и химотрипсина, я рассматривал еще десятка два других ферментов. Они катализировали совершенно другие реакции - гидролиза, переэтерификации, окисления. Причем катализировали превращения мономеров, олигомеров и полимеров. Как это все свести в одну теорию? Должен же быть какой-то общий принцип... И он нашелся. Я стал анализировать ферментативные реакции не химически, а физически, отвлекаясь от типа самих реакций. Я стал строить энергетические профили ферментативных реакций. И это позволило "уложить" все два десятка ферментов вкупе с сериями их субстратов в одну картину. Этот подход и описан в первом томе моего двухтомника "Ферментативный катализ", вышедшем в 1980 году и упомянутом выше. За это, в частности, мне и была присуждена Государственная премия Союза СССР четыре года спустя.

Можно было в известных традициях академической науки продолжать разрабатывать эту нишу всю оставшуюся жизнь. Это давало бы гарантированное место в науке, гарантированные доклады на конференциях, симпозиумах и научных конгрессах, гарантированную научную школу, гарантированных учеников и все прочие гарантированные атрибуты академического толка. К моей теории придраться было, в общем-то, нельзя. Олесь Михайлович Полторак, профессор химического факультета МГУ, который был моим оппонентом на докторской диссертации и за которым ходила слава не только умнейшего и образованнейшего человека, но и исключительно въедливого критика, от которого пощады ждать не приходится, признался мне перед защитой, что ни к чему не может придраться.
- У вас, сказал, диссертация, как шар, не за что укусить. Все так уложено и подогнано, что просто беда оппонента.

Но меня после защиты понесло на другие темы. Сначала - ферментативный синтез антибиотиков, о чем уже выше писал. Потом - ферментативный гидролиз целлюлозы. Об этом потом расскажу. Это была моя любимая тема. Как вспомню, даже сейчас, много лет спустя - впадаю в мягкость, нежность и сентиментальность. Это - вершина бытия научным сотрудником в отношении предмета своих научных исследований.

(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь