Portfolio

Анатолий Клёсов

Заметки научного сотрудника

(продолжение, часть 7)

19. Поездка в США. 1974 год. Английский язык.

Английский язык нам давали интенсивно. Каждый день была новая тема, и часто не одна. Денежная система в США. Радио, телевидение, газеты, журналы. Американские президенты. Политическая система США. Структура Конгресса. Университеты Плющевой лиги. Американские штаты. Классификация кинофильмов по возрастным категориям. Американские идиомы. Отличие американского языка от британского. Как заказывать билеты на автобус, поезд, самолет. Как разговаривать по телефону.

О последнем - подробнее. В класс входит преподаватель,и несет девять телефонных аппаратов, соединенных параллельно. Один для себя, остальные каждому из нас. Одного из нас - за дверь, с телефоном. Типовое задание - вы в Нью-Йорке, в автобусе забыли портфель. Ваши действия? - Не знаю. А что делать? - Подсказываю - обратиться в Lost and Found. - А как? - В любой телефонной будке есть справочник. Там есть телефон. Звоните. Начинайте.

- Хеллоу. Зис из Сергей Петров.

И дальше преподаватель начинает стегать Сергея вопросами. Автобус какого маршрута? Какого цвета портфель? Что было в портфеле? Когда это произошло? В котором часу? Когда вы обнаружили пропажу?

В разговорах по телефону нас тренировали правильно начинать разговор, правильно заканчивать. I would like to speak with, или I would like to speak to. Как звонить person-to-person или station-to-station, и в чем разница, и сколько нам сэкономит денег выбор правильного из этих двух вариантов. Как звонить по межгороду. Как звонить в кредит. Как звонить за счет того, кому звонишь.

Я получил домашнее задание - придя к себе в общежитие, позвонить в справочную Сан-Франциско и узнать номер телефона советского консульства в том городе.
- Откуда звонить-то? - Там у вас на стене висит телефон. - А деньги, сколько монет бросать? - Справочная бесплатно.

Прихожу, нахожу телефон на стене. Набираю номер телефона справочной Сан-Франциско. Ничего себе - с восточного побережья на западное - и бесплатно. Голос: "Кэн ай хелп ю?"
Произношу по складам, что мне нужен номер телефона советского консульства. В ответ - Тррррррррррррр, цифр десять, и трубку кладут. Чтоб они сгорели. Задание не выполнено. Неужели опять эту пытку? И сколько раз, пока не уловлю и запишу номер?

Вдруг телефон на стене звонит. Что за ерунда? Это же "уличный" телефон. Огляделся - в холле никого. Опять звонит. Снимаю трубку, ощущая сюрреалистичность ситуации. - Хеллоу? - Это вы сейчас звонили в справочную?
- Йес, ит воз ми. - Извините, я слишком быстро продиктовала номер телефона. Записывайте. - И медленно диктует.

What a country!

А начались наши занятия так. В первый день в класс, где собралась наша подгруппа, вошел некто в желтой ковбойке и шортах, на вид - типичный хиппи, и представился как профессор Билл Блэкстоун. - Можете называть меня просто Билл.

Шел всего второй день нашего пребывания в Штатах, и мы еще не очень привыкли к местных порядкам. Мы еще не знали славу Принстона как бастиона либерального высшего образования США, но уже начали чувствовать. Билл в шортах как-то не вписывался в привычный облик профессора. Между тем Билл взобрался на стол и угнездился там по-турецки, подобрав под себя ноги в довольно шаткой позиции. Я не выдержал, вытащил фотоаппарат, навел на Билла и щелкнул. Билл усмехнулся.
- Очень хорошо. Чувствуйте себя как дома. Давайте раскрепощаться. Предлагаю для начала расказать русский анекдот, но по-английски, разумеется

Мы переглянулись. Кто начнет? Я быстро просканировал в голове серию анекдотов, но ни один не подходил. Ни по содержанию, ни в основном по причине непереводимости. Тем более с моим языком. Судя по выражению лиц коллег, у них были те же причины. И вдруг меня осенило - есть один анекдот! Несложный, и словарный набор простой - рука, нога, глаз. Я поднял указательный палец. Этот жест я уже подсмотрел у местных. Билл одобрительно кивнул.

- Well, имеется дом в районе красных фонарей.

- Fun house, подсказал Билл.

- О.К., фан хаус. И там имеется девушка, сидящая у телефона.

- Рисепшионист, - подсказал Билл.

- Да, рисепшионист. И вот телефон звонит. Там мужской голос.

- Ясно, что мужской, - слегка занервничал Билл. - Какой же еще? Ну хорошо, продолжайте. Начало хорошее.

- Йес, говорит рисепшионист, - фан хаус на линии.

- Хай, - говорит голос. - Добрый вечер. Я бы хотел вызвать девушку к себе домой.

- Прошу прощения, сэр, но это невозможно, - отвечает рисепшионист. У нас нет такого сервиса. Наши клиенты приходят сюда сами, ин пёрсон. Лично.

- Well, - говорит голос, - я бы хотел прийти, но не могу. Я инвалид. У меня нет ног.

- Хэндикаппд, - поправил Билл. - Хотя можно и инвАлид. Продолжайте.

- Да, хэндикаппд. - О, ай эм сорри это слышать,- говорит рисепшионист. - Конечно, в таком случае мы пойдем вам навстречу, и направим вам девушку. Можно мне спросить, какую вы предпочитаете - слим ор a стаки уан? Худенькую или толстенькую?

- Честно говоря, мне все равно, - говорит голос. - Я инвалид. У меня нет рук.

- О, ай эм вэри сорри это слышать,- говорит рисепшионист. - Тогда можно вас спросить, а кого вы предпочитаете - блонд или брюнет?

На этом месте Билл стал издавать странные клекочущие звуки. Я продолжил.

- Понимаете, мне все равно, - сказал голос. - Я же говорю, я инвалид. Я слепой.

И тут рисепшионист не выдержала.

- She snapped, -простонал Билл.

- Да, она снапд. Она воскликнула: "Сэр, послушайте, о чем мы с вами говорим? Ног у вас нет, рук у вас нет, глаз у вас нет... Так может у вас НИЧЕГО нет, и девушка вам вовсе не нужна?

- Вот теперь вы меня оскорбляете, - сказал голос. - Чем я, по-вашему, номер набирал?

Раздался рев, и Билл рухнул со стола. Как куль с мукой. Я же чувствовал, что шаткая поза у него была.

Он упал на пол, но приземлился удачно, на руки. Полежав, подергиваясь, несколько секунд, Билл поднялся, объявил перерыв, сказал, что вернется через пять минут, и вышел.

Мне стало нехорошо. Я сразу понял, что он пошел докладывать начальству о моем неприличном анекдоте. Черт дернул меня за язык! Теперь могут депортировать. Как пить дать, депортируют. Надо же, на второй день! Стоило было лететь чёрт-те куда...

Я поднял голову. Коллеги смотрели на меня сочувственно.
- Доносить пошел, произнес кто-то. -
- Да, хреново. Сам спровоцировал, гад, и тут же побежал стучать.
Ну ладно, может, обойдется. Что они, не люди, что ли...

Дверь открылась, и вошла директор наших курсов, довольно немолодая дама, в сопровождении Билла. Билл мотнул в мою сторону головой: вот он.

Да, чёрт, прав я был в своих предчувствиях. Не обманули. Судьба, значит.

Директор подошла ко мне:
- Билл мне рассказал про вашу стори. У меня есть вопрос - у вас там, в России, телефоны дисковые или пуш-баттон, кнопочные?

Я не поверил ушам.

- Ротари, дисковые, - пробормотал я.

Директор со значением кивнула головой, протянула руку и уважительно пожала мою!

Не депортируют!

Когда директор вышла за дверь в сопровождении Билла, наша группа забарабанила в восторге кулаками по столам и устроила детский крик на лужайке: е депортируют!

What a country!

20. Энергетика в Италии. Чернобыль.

В середине апреля 1986 года я в составе делегации ГКНТ (Госкомитета по науке и технике при Совмине СССР) поехал в Италию. Делегацию возглавлял замминистра СССР по энергетике Валерий Козлов. В группе человек из десяти были в основном начальники главков, имеющих отношение к энергетике. Все - люди весьма пожилые, кроме Козлова, которому было лет сорок пять. Это я пишу к тому, что почти все они представляли собой консервативные старые кадры со своей ментальностью. Стоило мне в одном городке, через который мы проезжали, задержаться ко времени встречи, чтобы продолжить наш путь на микроавтобусе, как с коллегами приключилась форменная истерика. Все были уверены, что я решил остаться в Италии, и уже, видимо, примеряли на себя санкции, которые их ждут при возвращении в Москву. Но это было потом, и главное то, что при моем появлении всех обуяло бурное чувство облегчения. Только потом стали ворчать, когда отошли. Это - к психологической обстановке, видимо, довольно типичной при поездках в капстраны в те времена. Мне это было в диковинку, так как я за рубежом - после моей годичной жизни в США - чувствовал себя как рыба в воде и подобной ментальностью не страдал.

Но это, повторяю, было потом, через неделю после прибытия в Италию. А прилетели мы в аэропорт Леонардо да Винчи в Риме. Первое впечатление - карабинеры с собаками - прямо в аэропорту. Багаж у нас на таможне не проверяли, как обычно на Западе. Мои коллеги, не избалованные поездками в страны дальше Болгарии, не могли понять, как это возможно, чтобы было такое доверие к гражданам. Но я объяснил, что это - нормальный ход, и не стоит суетиться и совать всем свои чемоданы для досмотра, никому это не нужно. Хотя похоже, это было нужно в первую очередь моим коллегам, чтобы показать итальянским властям свою закопослушность: мол, ничего недозволенного не ввезли, вот и бумага с печатью, там отмечено.

Нас встретил комфортабельный микроавтобус от министерства энергетики Италии и повез в город. На шоссе впереди была пробка, и наш водитель, видимо, решив ее обойти, выехал на встречную полосу слева, которая была довольно свободной. Мы проехали километра два, но пробка не прекращалась. Потом пошел бетонный разделительный барьер, и мы уже не могли вернуться на свою полосу, так и ехали по встречной еще километра два-три. Потом барьер кончился, но там стоял дорожный карабинер, или как они там называются, наблюдая, как мы подъезжаем к нему из-за горизонта по неправильной полосе. Сделал нам знак подъехать, и шофер, естественно, подчинился. Между ним и водителем состоялся короткий разговор, из которого я понял только слово "НАполи". После этого карабинер махнул рукой, и мы вернулись на свою полосу, и продолжали движение.

Все это время, а именно во время езды по встречной полосе и разговора с карабинером, я, признаться, чувствовал себя не в своей тарелке. Мои коллеги вообще были в шоке. Когда наш водитель вернулся на свою полосу, коллеги зашумели и потребовали от меня, чтобы я выяснил у водителя, в чем дело, почему нас отпустили после такого серьезного нарушения и почему карабинер даже не попросил документы у водителя. Я к тому времени уже стал как бы переводчиком, потому что мог объясняться с водителем по-английски. На мой вопрос водитель ответил, что офицер спросил, не из Неаполя ли водитель. Тот ответил, что нет, из Рима. Тогда офицер спросил, какого же черта водитель так ездит, если он не из Неаполя. И все. Подумаешь, нарушение... Никто же не пострадал, верно?

В городе мы несколько раз заблудились, и наш водитель раз за разом въезжал под "кирпич", то есть под знак "проезд запрещен". Я спросил, не опасается ли он, что его остановят и оштрафуют? - Нет, ответил он, - я же ищу дорогу, и это любой полицейский поймет. Какие ко мне могут быть претензии?

В мой водительский опыт это как-то не укладывалось, что по вождению в США, что в Союзе. Похоже, в Италии свои порядки и отношения с "властью".

В Риме в то время была мода - девушки и женщины носили всё исключительно мятое, жеваное. Нашим энергетикам это очень не нравилось. Женщина должны быть аккуратна, причесана, выглажена. А эти - черт знает что. Общее мнение довольно скоро было выработано: итальянские женщины ставят своей очевидной целью отпугнуть мужчин. Чтобы те и близко не подходили. Чтобы испытывали отвращение.

Рим был интересен, но не буду повторять путеводители. Остановлюсь на одном познавательном моменте. Нас повезли на экскурсию в Ватикан и там, на площади Св. Петра, гид коротко рассказал об истории этого места. По ходу рассказа гид указал на рослых охраников в ярких мундирах, охраняющих папскую резиденцию, и сказал, что по многовековой традиции охранников набирают в Швейцарии. Тут один из коллег-энергетиков хлопнул себя по лбу и воскликнул: "Так вот почему их у нас швейцарами называют!"

В Риме никакой энергетики для нас не было, если не считать подписаний очередных протоколов о намерениях и бесед в тамошнем министерстве. Энергетика пошла позже, когда нас усадили в очередной микроавтобус и повезли зигзагом по стране - от Рима до северной области Реджо-Эмилия. Маршрут был намечен так, что по пути мы посещали не только примечательные исторические места, но и энергетические установки разного способа действия. К ним относились фотоэлектрические генераторы, атомные станции, фермы по производству биогаза.

Проведя в Риме три дня, мы выехали на маршрут. Нас автобус мчался по левой полосе со скоростью 160 км в час. Как жизнерадостно пояснил водитель, по левой полосе обычно едут самоубийцы, по правой - инвалиды, по средней - нормальные люди. Время от времени мы пролетали знак - 120 км/час, обведенный красным кольцом. Но может, это было 150 км/час или даже 180 км/час - из-за скорости было трудно разглядеть. Тем не менее, время от времени сзади быстро нарастала машина, мы уходили вправо, на "нормальную" полосу, пропускали очередного "самоубийцу" и возвращались на свою, скоростную. После полудня мы увидели первую свежеискореженную машину за обочиной. Потом - еще одну. И еще. Мы спросили у водителя, что это значит? Почему полдня такого не видели, а тут сразу - сериями?
- Ланч, -пожав плечами, -ответил водитель. - Вино.

Яркое впечатление оставило посещение острова Джиглио (в переводе - лилия) в Тирренском море. Этот остров расположен совсем рядом с островом Монте-Кристо. На Джиглио нас доставили на катере, и, когда мы сходили на берег, раздался громкий выстрел из пушки.
- Промазали, - мрачно пошутил кто-то из энергетиков.
Но тут же оказалось, что выстрел был произведен действительно в нашу честь. Я про себя решил, что еще одна жизненная веха неожиданно преодолена, поскольку определенно никто и никогда больше не будет меня встречать, торжественно салютуя выстрелом из орудия. В небо, что характерно.

Почти весь остров Джиглио занимал совершенно прелестный городок под красными черепичными крышами, как будто только что сошедший со средневековых стилизованных цветных полотен. У стен городка расположился энергетический центр. В солнечные дни, которых, как нам сообщили, было абсолютное большинство, городок питался от фотоэлектрический панелей, покрывавших немалую площадь. В пасмурные дни питание автоматически перебрасывалось на дизельные генераторы. Точнее, с дизельных генераторов.

С атомными станциями все, в целом, было ясно, и итальянцы понимали, что учить нас там нечему. Было начало двадцатых чисел апреля 1986 года.

Биогаз, который уже несколько лет считался перспективным энергоресурсом, вырабатывался при анаэробной переработке (а попросту говоря - при компостировании ) отходов животноводства. Отходов в самом прямом смысле этого слова. Если навоз крупного рогатого скота находит определенное применение на полях, то свиной навоз - это проблема. Он никому не нужен, мягко говоря. Как удобрение - практически не используется. Он пропитывает почву на свинофермах и вокруг, создавая весьма невыносимый аромат. Но итальянцы, и не только они, но и скандинавы, разработали технологию переработки этого добра в метан и сопутствующие газы, под общим названием "биогаз", и таким образом в ряде случаев не только покрывали энергорасходы ферм, но и оставалось сверх того. Мы осмотрели пару таких ферм на нашем пути для приобретения опыта и для возможной передачи его, напрмер, прибалтам, которым это будет спущено со стороны ГКНТ по принципу: "исполнить и доложить".

В Реджо-Эмилии мы провели еще несколько дней, зачитали доклады на советско-итальянском симпозиуме по энергетике и послушали доклады итальянской стороны (для которых это был итальяно-советский симпозиум), и выехали в Милан для вылета в Москву. Точнее, мы должны были сесть в Борисполе, под Киевом, и уже оттуда, после дозаправки, вылететь в Москву. Было 27 апреля 1986 года.

В аэропорту к нам подошел посол СССР в Италии, который приехал для встечи с замминистра по энергетике Козловым, и что-то сказал ему. Реакция Козлова была невероятной, я такого в жизни никогда не видел, и надеюсь, больше не увижу. Его лицо стало резко белеть и превратилось в пепельно-серое:
- Взрыв на Чернобыльской станции, - повернувшись к нам, сказал он.

Я кинулся за газетами, купил International Herald Tribune и зачитал нашей группе всё, что сумел там найти. На первой странице была карта Европы и стрелы, тянущиеся с точки севернее Киева, веером в Скандинавию. У точки стояло - Chernobyl. В заметке говорилось, что анализ розы ветров, несущих радиоактивные осадки, показал, что источник радиации, по всем данным - Чернобыльская атомная станция.

Мы пошли в самолет. Кроме нас, почти весь самолет занимали итальянцы, направляющиеся в турпоездку в Киев. Многие из них шелестели газетами, обсуждая новость.

Мы сели в Борисполе, как и предполагалось. Когда самолет медленно катился к зданию аэропорта, я напряженно следил из иллюминатора за полем, ожидая увидеть признаки радиационной защиты. Все-таки я химик, и радиационная защита - существенная часть моей военной специальности старшего инженер-лейтенанта войск химзащиты. Но весь персонал на поле не имел даже головных уборов! Ни у кого... Все ходили по размеченным дорожкам с непокрытыми головами.

Нас повели через поле к зданию аэропорта, и я по дороге подавлял желание накрыть голову газетой, которую держал в руке. Все итальянцы с самолета потянулись за нами в аэропорт. Через несколько дней их отправят из Киева обратно в Италию. Но тогда я об этом еще не знал.

Через сорок минут, по плану, мы вылетели в Москву. Из аэропорта мы помчались в ГКНТ, в отдел энергетики, который и оформлял нас в поездку. Там была форменная паника. Нам тут же сказали, что на Чернобыльской станции был атомный взрыв, погибли, видимо, тысячи людей. Пока ничего не ясно, принимаются меры. Езжайте домой и сохраняйте спокойствие. А потом - видно будет.

Войдя в свой дом в Олимпийской деревне и поднимаясь в лифте, я не удержался и спросил соседа по дому, который поднимался со мной, не слышал ли он чего, что там произошло под Киевом?
- Ничего не слышал, сказал сосед. - А что, что-то произошло?

- Да нет, говорю, врут, наверное. Якобы какой-то взрыв.

- Врут, - сказал сосед. - Про взрыв передали бы.

21. Ещё немного об МГУ и о коллегах

Интересно наблюдать творческий путь, то есть путь в науке, да и жизненный путь людей, с кем приходилось близко работать. Память переносит в начало 1970-х годов, в корпус "А", он же Межфакультетская лаборатория биоорганической химии МГУ. Там работали биологи, химики и математики. Руководил Межфакультетской лабораторий сначала академик Белозерский, затем - до настоящего времени - сначала профессор, а сейчас академик РАН Скулачёв. Я не случайно ставлю "РАН", поскольку за последнее десятилетие в России расплодилось немало академий - академия биотехнологии, академия естественных наук (меня как-то умилило - академия естественных наук, секция энциклопедий), академия минерально-сырьевых ресурсов, академия информационных процессов и технологий, международная академия наук высшей школы, международная академия наук о природе и обществе, международная академия авторов научных открытий и изобретений и еще много других. Всего более 70. Похоже, академиком в России теперь стать много проще, чем генералом. Может, проще, чем лейтенантом.

Так вот, начало 1970-х годов. Корпус А, четвертый этаж, комната 408. Отдел биокинетики. Он состоял из трех комнат: кабинет заведующего отделом И.В.Березина (комната 407), 428-я, и наша, 408-я. Я сижу за столом, обрабатываю данные эксперимента. Мой дипломник, студент пятого курса Витас Швядас, забравшись на стул, залезает рукой до плеча в нутро перегоревшего дистиллятора воды, подвешенного высоко на стене. Швядас - спортивная знаменитость факультета, баскетболист, член сборной химфака. Еще один дипломник, Веня, сидит на табуретке и наблюдает за Витасом. Мне приходит в голову шутка, достаточно жестокая - напугать Витаса, балансирующего на стуле, с рукой в электрической сети, пусть в данный момент отключенной. Я сильно хлопаю рукой по столу и громко восклицаю: "А-а-а!!!". Витас невозмутимо продолжает ковыряться в проводах, а Веня падает с табуретки. У этой истории есть три обстоятельства. Во-первых, мне до сих пор неловко за эту "шутку", настолько неловко, что до сих пор ее помню. Во-вторых, по причине, видимо не связанной с более слабой нервной системой Вени, его на кафедре не оставили, а Витаса - оставили. В третьих, Витас ныне доктор химических наук и профессор, и еще двадцать лет назад стал лауреатом Государственной премии СССР. Как раз за работы по ферментативному синтезу антибиотиков, о чем я упоминал выше. А дипломник Витаса, а потом мой аспирант Алексей Марголин сейчас живет недалеко от меня в том же городе Ньютоне в штате Массачусеттс и является вице-президентом биотехнологической компании в соседнем городе Кембридж, тоже пригороде Бостона. Им всем я в свое время читал в МГУ лекции по ферментативной кинетике, хотя был сам всего на два-три года старше.

Среди моих студентов был Александр Клибанов, тоже года на два моложе меня. Он уехал в США в 1977 году, сначала в Сан Диего, затем перебрался в Бостон и стал работать в Массачусеттском технологическом институте, или MIT. Сейчас он дважды академик - член Национальной Академии наук США и Академии инженерии США, заведует довольно крупной лабораторией в МIT. В связи с ним примечателен следующий давний эпизод. Я узнал о том, что Саша уезжает из Союза, от кого-то другого. Мы работали на строительстве здания нашей кафедры химической энзимологии в парке, прилегающем к главному зданию МГУ, рядом с биофаком, и кто-то из работающих со мной на крыше сотрудников мне об этом сказал. Я был поражен - почему другие знают, а я нет? Саша ведь мой приятель... Кстати, в то время я был невыездным и всего как два года назад вернулся из США. По последующему признанию Саши, именно мои рассказы о США окончательно укрепили его решение уехать. Я купил торт и поехал к нему домой.
- Саша, - говорю, - что за тайны такие - от меня?
- Да, - отвечает, - я не говорил умышленно. Вот представь, начнут тебя таскать в связи с моим отъездом. Знал? - спросят. А ты честно ответишь, что не знал. И прикидываться не надо будет.

Интересны обстоятельства, при которых Саша раскрыл свои планы отъезда. Его вызвал наш заведующий кафедрой И.В.Березин, к тому времени декан Химического факультета и член-корреспондент АН СССР, и сообщил о том, что в ближайшее время Саша получит повышение - станет не младшим, а старшим научным сотрудником.
- Не надо, Илья Васильевич, - сказал Саша.
И.В.Березин поразился: "В чем дело, почему нет?"
- Понимаете, - сказал Саша, - я вот-вот подам заявление на отъезд за рубеж. Для вас лучше, если я уеду младшим сотрудником, а не старшим.

И.В., помолчав, заметил: "Понимаю. Спасибо, Саша, желаю успеха."

Вспоминается еще эпизод, связанный с Клибановым в бытность работы его в корпусе "А", в середине 1970-х годов. К нам на только что образовавшуюся кафедру химической энзимологии пришел новый сотрудник, Алексей Михайлович Егоров, биолог по специальности. Он был крайне пробивным человеком, и наш заведующий кафедрой, он же декан химфака МГУ И.В. Березин, ценил Егорова за способность выбить деньги для кафедры, стройматериалы для строительства нового кафедрального корпуса, да и как толковый биолог Егоров кафедре был нужен. Одна проблема - Егоров был крайне бесцеремонным человеком и не обращал внимания ни на какие этикеты, свойственные академическому, да и вообще научному сообществу. Он сразу поставил себя "выше коллектива", и из-за этого у него с тем самым коллективом часто происходили трения.

Однажды к нам на кафедру приехала делегация из США, и Егоров водил ее по кафедре и по отделу биокинетики корпуса "А". Клибанов в то время все еще работал в комнате 428 корпуса "А". Проходя с делегацией по корридору, Егоров открыл дверь в 428-ю комнату, в которой в одиночестве трудился Клибанов, но делегацию не завел. Обернувшись к делегации, Егоров громко сообщил, что сюда заходить не стоит, здесь only small people.

Можно себе представить, с каким кипением (small people!) Саша рассказал мне в тот же день об этой истории.

Кстати, А.М. Егоров сейчас - академик Академии медицинских наук (АМН) России, директор Института антибиотиков АМН.

Впервые после отъезда Саши я встретил его в 1984 году, когда приехал в Бостон через девять лет после своей работы в середине 1970-х. Точнее, это он меня встретил - в аэропорту, и привез к себе домой, где я жил неделю, пока был в Бостоне. Он к тому времени уже занимал прочную позицию в MIT. Как и Александр Варшавский, мой однокурсник, с которым мы когда-то играли в футбол на летних работах в Коломне. В середине 1980-х Варшавский бежал из Союза через Финляндию (куда приехал на конференцию) на весельной лодке в Швецию, где пришел в Посольство США. Потом он руководил лабораторией в том же MIT, был избран - в один год (в 1995 году) с Клибановым - членом Национальной академии наук США и сейчас заведует кафедрой в Калифорнийском технологическом институте, или Калтехе. "Из Стокгольма сообщают", что Варшавский находится на шортлисте кандидатов на Нобелевскую премию. Он, в частности, открыл убиквитин, белок, который выполняет исключительно важные функции в живых системах. Более конкретно, это белок (точнее, полипептид) играет в клетках роль "домашней хозяйки", и наводит там порядок тем, что метит дефектные белки, которые надлежит из клетки убрать. Убиквитин ковалентно приcоединяется к этим белкам и выворачивает их структуру так, что они становятся чувствительными к разрушению другими ферментами и последующему удалению из клетки.

Чтобы показать, с каким энтузиазмом работы Варшавского были встречены "научной общественностью", просто процитирую научные премии, которые он получил за работы по убиквитину всего лишь за три года: 1998 год - премия Национального института здоровья (здешний аналог Минздрава СССР), в том же 1998 году - премия Новартис-Дрю (совместная премия компании Новартис и университета Дрю), 1999 год - международная премия Гайрднер (Канада), 2000 год - премия Шубитца (Чикагский университет) по раковым исследованиям, в том же 2000 году - премия Хоппе-Зейлера (Германского биохимического общества), в том же 2000-м - премия Слоан по раковым исследованиям (присуждаемая Дженерал Моторс), еще в 2000 году - премия Ласкера по фундаментальным исследованиям в области медицины. 2001 год - премия Вольфа, опять 2001 год - премия Горвитца. 2002 год - премия Уилсона, самая высокая премия Американского общества клеточной биологии. Это - уже устаревшие данные, но полагаю, и этого достаточно.

Мы устраивали вместе и, само собой, с нашими женами посиделки в Бостоне, которые после нескольких бокалов вина неизменно переходили в вечера воспоминаний. После того, как Варшавский перебрался на Западное побережье, мы продолжаем довольно часто встречаться "нашим" узким кругом - Клибановы, Марголины, Торчилины и мы с женой, не пропуская Рождества, Нового года, Старого Нового года, Дня благодарения, а также летних семейных выездов на пляжи Кейп Кода, в полутора часах езды от Бостона.

Володя Торчилин был наш коллега по Корпусу А, он работал в соседней 427-й комнате, на кафедре химии полимеров, и тоже занялся ферментами. Потом он, став доктором наук, работая уже в Кардиоцентре на Рублевском шоссе, вместе с Березиным и Чазовым получил Ленинскую премию за разработку терапевтического ферментного препарата. В начале 1990-х годов он с семьей переехал в США и начал научную жизнь сначала. Ленинская премия здесь вряд ли бы кого-то заинтересовала. Сейчас Владимир Торчилин - заведующий кафедрой фармакологии Северо-Восточного университета в Бостоне. Еще он пишет прозу. Возможно, читателю попадались его книги "Повезло" и "Время между".

Мы все каждый раз собираемся с удовольствием. Шутка сказать, мы знаем друг друга уже больше тридцати лет. Но, судя по всему, пока друг другу не надоели.

(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь