| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |

 

Владимир Усольцев

Возвращение лесного человека

 

Глава 3.
Волчатник

- Гена! Гена! Что с тобой?! Да проснись же!
- А? Что?
- Страшно мне, Гена. Ты же которую ночь во сне кричишь.
- Я? А что я кричу?
- Да всё про козла какого-то да валета. Валет, валет, мочи козла! Слова какие-то непонятные, не то сойку, не то Зойку зовёшь…
- Фу ты. Ничего не помню, ничего не понимаю. Снится что-то, наверное.
- Ой, неспроста это, Гена. Ты же раньше никогда во сне не кричал. А сейчас чуть ли не каждую ночь.
- Пройдёт, Галя. Говорят, такое со всеми бывает. Может, мама меня вспоминает.
- Вот и я думаю. Надо бы тебе на могилку сходить.
- Хорошо, Галя. Сегодня же схожу.


Генке казалось, что ему удалось утаить от жены своё потрясение от встречи с бандитами возле заимки. Но вот незадача - он почти каждую ночь снова и снова переживал свою битву во сне. А тут ещё и кричать начал сонный. Так недолго и выболтать всю эту страшную историю и до смерти перепугать Галю. Надо и в самом деле могилу матери посетить. Давно ведь не был. Может быть, и вправду душа успокоится.

- Да, схожу прямо сегодня. Суходол уже во всю цветёт, наломаю большой букет и поставлю.
- Вот и хорошо, давай спать…

Крепко выспавшись, встав позднее обычного, Генка позавтракал на скорую руку и заторопился на радиоузел. Убедился, что всё работает, как положено, послушал последние известия и отправился в сторону кладбища. Совхозное кладбище расположилось под сенью небольшого островка высоких сосен, выделявшихся на безлесном плато у подножья Маяка. Генка пошёл короткой дорогой, перейдя Усолку вброд на мелком песчаном перекате, неся в руках сапоги и брюки. Под горой проходит дорога в сторону Таловки, а по верхней обочине дороги обильно и ароматно цветёт кашка. Генка аккуратно, не спеша, нарезал пышный букет, не обращая внимания на возмущённое гудение пчёл и шмелей, кишащих в усыпанных мелкими цветочками кустах.
С волнением поднимался он в гору к соснам. Уже скоро пять лет, как мать умерла от разрыва сердца, и он никак не мог с этим смириться. Он не дослужил в армии ещё до положенного отпуска, как ему пришлось срочно приезжать на похороны. Но пока он добирался с Дальнего Востока до дома, мать успели похоронить без него. И оттого что он не мог попрощаться, чувствовал он себя виноватым, хотя разумом понимал, что виноват не он, а сама судьба, забросившая его на край земли. А тут, как нарочно, по всей железной дороге велась электрификация путей, чтобы заменить паровозы на электровозы, и Генкин поезд прибыл в Канск с опозданием на двое суток. Так и стал Генка внезапно сиротой. Отец его погиб на фронте, и каким он был, Генка толком и не помнил. Ему не было и пяти лет, когда отец был мобилизован.
На высоком плато всегда дует лёгкий ветерок, и сосны над могилами непрестанно пошевеливают ветвями. И поэтому никогда здесь не бывает полной тишины. Всё совхозное кладбище не насчитывает и трёх десятков могил. Да и совхозу-то всего тридцать лет, не с чего появиться большому кладбищу, как в Дзержинске, которому уже далеко за двести, если не все триста лет. Большинство могил - простые холмики с дощатыми коническими столбиками, украшенными жестяными звёздами. Дерзким вызовом смотрятся несколько могил с крестами в изголовье. Некоторые могилы огорожены аккуратными заборчиками из штакетника.
Удачное место выбрали жители совхоза для кладбища. Островок зрелых сосен смотрится как природный храм, по красоте не уступающий пейзажам знаменитых художников из школьных учебников. И всякий посетитель кладбища начинает ощущать себя под высоким куполом свода из зелёных ветвей, словно в кафедральном соборе. С бьющимся сердцем подошёл Генка к холмику материнской могилы и не удержал слёз. Стесняться было некого. Только суслики вдалеке пересвистывались, да скандалили в ветвях две сороки. Приступ горя схлынул, Генка утёр глаза. Заметив фрачный наряд скандалистки-сороки, подумал: "Чудная эта птица, сорока. Одежда, как у дипломата, а характер, как у сварливой скотницы".
Укрепив букет у подножия столбика, Генка присел на небольшую скамеечку и начал рассказывать матери о своей встрече с бандитами. Рассказывал в уме, не открывая рта. Рассказывал подробно, во всех деталях. "Не виноват я, мама. Ни в чём ведь не виноват. А признаваться никак нельзя. Сразу посадят. Хорошо, если не расстреляют за троих-то", - закончил Генка свой рассказ. Ку-ку, ку-ку - громко донеслось из ближнего леса на правом склоне Маяка. Генка начал считать по привычке: "Кукушка-кукушка, сколько мне жить?". И кукушка старательно отсчитывала Генкины года без остановки. Насчитав до шестидесяти, Генка перестал считать и заулыбался. "Ой, самое главное-то я забыл! В феврале, мама, у тебя будет внук или внучка", - поделился Генка своей новостью, о которой сам узнал недавно.
Генка почувствовал покой и умиротворение. Тёплый солнечный день, на небе редкие барашки облаков, стрёкот кузнечиков, свежий чистейший струящийся воздух - какая красота! Взглянув на часы, Генка заторопился назад. Пора включать колокол.
Больше Генка во сне не кричал и о бандитах почти не вспоминал. А если и вспоминал, то казалось ему, что случилась эта история вовсе не с ним, а с кем-то посторонним.

* * *

Спустя три недели после стычки с бандитами, Генка вновь направился к своей заимке. Там ничего не изменилось. Следы бандитов и его самого во мху практически исчезли. Мох выровнялся, и уже невозможно было уверенно сказать, что три недели назад здесь кто-то был. Проверил Генка и бандитскую могилу. Он сам ещё мог видеть, что на этом месте копали, но постороннему об этом уже не догадаться.
С лёгким сердцем Генка взялся за работу. Перекрыл тонкомером потолок сруба и поставил стропильца для крыши. Теперь ему предстояло самое трудное - надрать дранку. Он никогда этого не делал и не видел, как её дерут. Но дед Зайцев ему всё подробно объяснил и дал ему специальный широкий клин. Постепенно Генка приспособился и к этой работе, потребовавшей сноровки, и получилась у него вполне приличная дранка. Каждые субботу и воскресенье Генка проводил на заимке, а Галя подменяла его в радиоузле, благо, что делать там почти ничего не надо было. Вскоре заимка была защищена от дождя двумя слоями дранки, а потолок был утеплён толстым слоем мха.
В совхозной мехмастерской Генке изготовили разборную печурку, которую он сам тщательно сконструировал. Отдельные детали - отрезки стального уголка и раскроенные листы жести - он перенёс на себе и на месте собрал печку, соединив детали болтами. Между топкой и внешним жестяным обводом Генка наложил камней, чтобы печка подольше держала тепло. За камнями Генке пришлось потопать изрядно. В часе ходьбы на север из земли торчали несколько гранитных скал, а поблизости можно было наковырять из-под слоя мха обломки гранита. Почти два дня понадобилось Генке, чтобы сделать пять ходок с мешком с камнями. Зато печка получилась на славу! Жестяную трубу с двумя коленами он вывел через предусмотренное окошечко в восточной стене, плотно набив между металлом трубы и древесиной сруба густо замешанную глину.
Хотел Генка сделать в избушке нормальный пол из плах, но старик Зайцев посоветовал сделать пол из глины. Генке с трудом верилось, что такой пол может быть тёплым, но старик Зайцев его убедил.

- Ты, паря, чай не знаешь, что за старым часом вся Расея на глиняных да земляных полах жила, и не мёрзла. Если хочешь, чтобы пол был тёплый, утепляй потолок. Тепло-то оно завсегда наверх стремится, а ты его туда не пущай, дай наверх мху побольше, набей его до самой крыши. Вот тепло-то у тебя в доме и останется и пол согреет.
- Ой, деда, что-то не верится.
- Не верится, не верится… Ты смотри, чтоб щелей по стенам возле пола не было, и будешь босяка бегать.

Генка рискнул последовать совету. Да ему и самому интересно было проверить, так ли это? Глину пришлось ему также носить в мешке, благо далеко за ней ходить не надо было - всего метров триста на север. Там также лежала опрокинутая, видимо, той же самой бурей лиственница, и рядом с её корнями обнажилась хорошая красная глина почти без песка. Генка насыпал толстый ровный слой внутри избушки, очистив поверхность ото мха, и старательно утрамбовывал его ногами и толстой толкушкой из берёзы. Долго пришлось Генке месить таким образом глину, но, в конце концов, пол получился плотный и ровный. И даже красивый. "В крайнем случае, можно будет настелить лёгкие трапы, - подумал Генка, - или даже плахами покрыть".
В совхозной столярке ссыльный Нигруца за бутылку водки нарезал и отфуговал ему заготовки на дверь и окошечко вместе с косяками из хорошо просушенных сосновых плах, и Генке не стоило большого труда в два приёма перенести их к заимке на себе.
К середине сентября избушка была полностью готова. Дверь легко и плотно закрывалась без щелей, а окошечко имело двойное остекление и могло открываться. Хорошая получилась заимка! Генка мог в ней ходить в полный рост, не цепляясь за потолок. В левом переднем углу стояла печка, вдоль южной стены под окошечком стоял крепкий топчан. Не хватало ещё стола и полок на стены. Но уже сейчас избушка могла служить своей главной цели - дать возможность отдохнуть и отогреться охотнику.

* * *

Каждый раз, возвращаясь с заимки, Генка подстреливал одного глухаря - копылуху или даже косача, которых в его бору было несметное количество. Их можно было стрелять, не выходя из избушки. Стоит только подождать часок-другой, и стайка копылух обязательно появится неподалеку. Казалось, что присутствие Генки птицам никак не мешает. Негромкая его "тозка" их также не пугала. Окончание строительства заимки Генка отметил, подстрелив сразу трёх глухарей - две копылухи и одного косача-трёхлетку. Вернувшись в деревню, он отдал косача деду Зайцеву.

- Вот спасибо, сынок! Порадовал старика! А то мне эти пескари уже поперёк горла стоят.

Старик промышлял рыбалкой. Каждый день проводил он несколько часов с тремя удочками на берегу Усолки и налавливал, как минимум, пять дюжин пескарей. Тем в основном и питался - пескариной ухой или жаренными на сковороде пескарями. А зимой - тоже пескарями, только вяленными. Когда-то, ещё перед войной, он охотничал. Старинная одностволка так и висела у него на стене над высокой постелью.

- Ты, паря, скажи, где охотишься?
- Да там, - неопределённо махнул Генка.
- Ну-ну, говорить не хочешь, и не говори, правильно. Каждый свой интерес беречь должон. Только я догадываюсь - вон там, - старик показал направление, часа четыре надо идти, там самые глухари.
- Ну, Вы, деда, всё знаете.

Дед точно показал направление на Генкину заимку.

- А дальше, поди, на медведя мечтаешь податься?
- Да Вы что, деда, мысли что ли читать умеете?
- А что их читать? Я и сам был молодой. Знаешь, паря, я-то родом из Чемурая. Ну, там нам до медведя поближе было. Я и сам по молодости далеко в тайгу забирался…
- Ну и поохотились на медведя?
- Ась?
- Подстрелили медведя?
- Да не… Сам чуть ноги унёс.
- А что так? Патроны отсырели?
- Да какие там патроны. Там не медведь страшен.
- А кто же? Бандиты?

Генка прикусил себя за язык. Очень не хотелось ему бандитов вообще вслух вспоминать, а тут сорвалось.

- Да какие там бандиты. Там ни бандитов, ни партизан, ни белых отродясь не было…
- Неужто тигры уссурийские?
- Хуже, паря. Там человек лесной живёт.
- Какой такой лесной?
- Да вот такой. Никто его не видел, а если кто и видел, то это уже не жилец.
- Так как же тогда о нём стало известно?
- А так вот и стало, что никто об этом не знает.
- Кроме Вас.
- И я не знаю.
- Так о чём же Вы рассказываете?
- Это я, паря, сам догадался, что там такой лесной человек живёт.
- А почему? Как?
- Ну вот, представь себе. Уходят люди на медведя и пропадают. С концами.
- Ну и что, причём тут лесной человек?
- А при том, что охотники так пропадают, что ничего от них не остаётся. Ничего.
- Ну, так в этом ничего удивительного нет. Тайга-то вон какая, ушёл и пропал…
- Да не-е. Когда просто пропал, то рано или поздно что-нибудь находится. Сапоги там или ружьё, скелет.
- Ну, а когда пропавшего не находят, тогда конечно ничего не найдётся.

Генка начал улыбаться, а дед Зайцев обиженно разгорячился:

- Да ты послышь, чудо-человек. Когда кто-то просто пропадает, то рано или поздно, слышь, тебе говорю, рано или поздно, от него что-то находится.
- Да о том, кто без следа пропал, просто ещё рано говорить. Он позднее найдётся.
- Не найдётся!
- А почему?
- Да потому что кто-то его схоронил, и всё. Теперь уже никак не найти.

Генка почувствовал укол в сердце.

- Я вот, паря, думаю, что бандиты те тоже так пропали. На лесного человека наткнулись, и он их схоронил.

Генка еле сдерживал дыхание, его бросило в жар, но старик не замечал волнения Генки и продолжал:

- Когда я был молодой, у нас старики рассказывали, что в тайге, за Абаном, живёт лесной человек, который к себе никого не подпускает. Кто к нему близко подойдёт, всё, пропал. Вроде такая сказка была. Я в неё, когда молодой был, не верил.
- А сейчас поверили?
- Да не сейчас, а уже давненько.
- А как?
- Да так, что у нас два человека так пропали ещё до колхозов. Ушли на медведя и пропали. Оно всё время люди пропадали, но их находили. А этих двоих - нет. До сих пор не нашлись.
- Ну и что?
- А то, что я сам один раз чуть не пропал.
- Как?
- Да так же. Пошёл на медведя, полный патронташ картечи и пуль. Следы нашёл и по следам пошёл.
- Ну и?
- Да не спеши ты! Иду, значит, и чувствую, что пьянею.
- Как пьянеете?
- Да как пьянеют? Как от самогонки. Весёлый стал, ноги заплетаются, в глазах двоиться начало. Плясать захотелось. А потом я все патроны-то и расстрелял. В воздух.
- На радостях?
- Ну, как это по пьяному делу бывает, дурь всякая в голову лезет.
- Ну и дальше что?
- А как последний патрон-то выстрелил, чуть-чуть мне просветление настало. Что же это я, думаю, делаю? С ума, что ли, сошёл? И так страшно мне стало, что я бегом назад. А ноги-то не идут ровно, бегу и падаю. Ружьё выронил. Только хотел его поднять, как слышу: "Не трожь ружжо!". Тут я наутёк и рванул. И сразу весь хмель из головы вылетел. И словно вообще ничего со мной не было. После самогона-то знаешь, как голова трещит. А тут - хоть бы хны.
- Ну и ну!
- Вот я и задумался. Раз я так опьянел, значит, там кто-то какой-то дурман пьянящий напустил. И голос-то я ведь хорошо слышал. Значит, правду старики про лесного человека говорили. Только человек может так другого человека погубить и концы спрятать.
- А может быть, Вам, деда, померещилось? Газ какой там из земли, например, может выступать, Вы опьянели, вот Вам и послышалось.
- Может быть, я и сам порой о таком думаю. Но почему пропавшие люди не находятся?

Генка пожал плечами, не зная, верить деду, или нет. А вдруг дед просто от старости уже бредит?

- Так что тех трёх бандитов из Решёт точно лесной человек схоронил. Их и самолётами искали, и войска в тайгу посылали, ну ты сам знаешь, а те исчезли, и всё… Он где-то там живёт. Если от твоего глухариного места ещё денёк в том же направлении пройти, аккурат на это проклятое место наткнёшься.
- Да-а, всё может быть. - Генка решил, что сейчас лучше с дедом не спорить.


* * *

Накануне Октябрьских праздников в райцентре прошли соревнования по стрельбе. Генка вновь занял первое место, выбив невероятных 95 очков из обыкновенной винтовки - собственной "тозки". Председатель райсовета ДОСААФ, отставной пехотный подполковник пригласил Генку после соревнований к себе в кабинет.

- Ну, Гена, поздравляю! Есть у старых солдат ещё порох в пороховницах?
- Так точно, есть!
- Молодцом, Гена, молодцом. Ты, наверное, ждёшь, когда же твоё ружьё появится?
- Так точно! Жду.
- Ну, так можешь больше не ждать. Деньги с тобой?

Генка в душе рассчитывал на такой оборот и на всякий случай взял с собой сэкономленный капитал.

- Со мной!
- Вот и здорово! Сейчас мы всё и оформим.

Генка возвращался с соревнований ликующий. Победа его совсем не волновала. Ликовал он от своего нового ружья - сказочной двустволки, для которой он тут же прикупил и пахнущий новой кожей патронташ, и сотню патронов - картечь и пули поровну.
Через день - праздник. Колокол должен работать целый день, и Генка поручил Гале следить за работой своей техники, а сам рванул с новым ружьём на заимку на лыжах. Только к обеду добрался он до места. Быстренько растопил печку, и через пятнадцать минут в избушке уже было тепло. Перекусив взятыми с собой бутербродами, и попив второпях чаю, Генка вышел наружу опробовать ружьё. Он ещё летом затесал бок поваленной лиственницы и на затесине начертил углём круг с широким пятном по центру. Это должно стать мишенью для пристрелки пулями. Фр-р-р - послышался звук взлетающей стайки копылух, которая расселась неподалеку от Генки на высокой сосне, метрах в ста пятидесяти от него. В нём проснулся охотничий азарт. Он бесшумно зарядил оба ствола картечью и стал осторожно приближаться к глухарям. Подойдя метров на семьдесят, решил стрелять. Но как стрелять? Привычный к винтовке, Генка колебался, куда ему целиться - между двумя близко сидящими птицами, или в одну из них? Решил целиться в левую глухарку и выстрелить правым стволом-получоком. Выстрел оглушительно грянул, плечо ощутило сильную отдачу, стая косачей поднялась и заметалась над сосной. Две копылухи и несколько веточек и обломков коры повалились вниз. Генка поспешил к дереву и подобрал добычу, довольный результатом. Его немного удивило сильное рассеяние картечи, зацепившей и вторую птицу. Отнеся трофеи в избушку, он приступил к стрельбе пулями по мишени.
С пятидесяти шагов он мог ещё хорошо прицеливаться, выглядывая мишень между деревьями. Опираясь левым плечом о ствол могучей сосны и тщательно целясь в центр своей мишени, послал одну за одной пять пуль из правого "пулевого" ствола. С бьющимся от волнения сердцем поспешил к мишени. Уже издалека он увидел, что мишень крепко пострадала. В круге размером с небольшое блюдце зияли 5 глубоких больших отверстий. В центральном чёрном пятне легли две пули. Это, конечно, совсем не та точность, к какой он привык при стрельбе из "тозки", но и пули здесь были во много раз более грозные.
Начало смеркаться, и Генка занялся хозяйственными делами. Вскоре ощипанная и выпотрошенная глухарка варилась в большой кастрюле на печке, а Генке пришлось открыть окно, чтобы в избушке не было сильно жарко.
Керосиновая семилинейная лампа давала достаточно света, чтобы читать. Генка открыл "Волка среди волков" Ганса Фаллады, но чтение не шло. Его распирало ощущение восторга. Он один в роскошном лесу, где он полный хозяин. У него теплая уютная избушка, у него замечательное ружьё. Его ждут новые приключения, и он доберётся до медвежьей тайги! В счастливом возбуждении Генка доварил глухаря, с аппетитом поужинал и завалился на топчане. Только сейчас он смог читать. В конце концов, его сморил сон, он задул лампу и заснул. Ему снились медведи, парами падающие под его меткими выстрелами с деревьев. "Отдай ружжо!" - раздался скрипучий голос. Он обернулся и увидел лешего, какого он недавно видел в детском кино. Генка направил на него двустволку, но стволы её безвольно опустились, словно были они из теста, к земле. "Отдай ружжо!". Генка в страхе проснулся. Было тихо, и едва можно было что-либо видеть. Рассвет только-только начинался. Ружьё тускло поблескивало стволами в углу. Генка успокоился и вновь задремал.
Когда он проснулся, было уже светло. В избушке было по-прежнему тепло, хотя печка уже остыла. Выйдя из избушки и направившись к своей аккуратной будочке, Генка обратил внимание на свежие следы, пересекавшие ложбинку. Он подошёл к ним и присвистнул. Это были следы двух взрослых волков. В стаи собираться, вроде бы, рановато. Странно, почему волки оказались в паре? Управившись со своими делами в будочке, Генка, подходя к избушке увидел, что волки подходили к ней со стороны окошка довольно близко, а потом ушли за поваленную лиственницу.

- Давайте, приходите сюда почаще, мне как раз шкуры на унты нужны, - вслух произнёс он и зашёл в избушку.

Второй день был посвящён дальнейшей пристрелке ружья. Генка находил всё более отдалённые цели и старался поразить их пулей и почувствовать непривычный прицел нового ружья. Генка понял, что на расстояния больше ста метров пулями лучше не стрелять, а картечью и подавно. Но до ста метров Генка мог уже уверенно надеяться, что поразит хоть козу, хоть волка. Не говоря уже о медведе.

* * *

Жизнь шла своим чередом. Генка каждую субботу уходил на заимку с винтовкой и двустволкой за спиной. Там он снимал парочку глухарей и присматривался к козьим следам. Пора бы уже и козлятинки отведать. Постепенно он привык к двустволке, и уже предпочитал охотиться на глухарей именно с ней, подкупив патронов с дробью.
В начале декабря подстрелил он и первую козу. Освежевал тушу недалеко от избушки в таком месте, чтобы его можно было видеть из окошка и при случае через окошко стрелять. Поздним вечером, собираясь спать, он заметил при ярком свете луны возле брошенных останков козы серые тени. Волки! Похоже, та же парочка. Он, не дыша, взял в руки винтовку, очень осторожно зарядил её. Волки чуток насторожились, но не убежали. Тогда он аккуратно пропустил ствол сквозь проём окна и в неудобном положении, стоя на коленях на топчане, изготовился к выстрелу. Полная луна давала достаточное освещение, чтобы можно было хорошо прицелиться, и Генка своего не упустил. Один волк рухнул, а второй стремительно исчез за деревьями. Генка оделся, взял на всякий случай двустволку с картечью в стволах и пошёл к подстреленному волку. Это был матёрый самец с мощными клыками. Впопыхах, прямо на месте, Генка начал снимать с него шкуру с роскошным мехом. Внезапно недалеко впереди раздался волчий вой. Вскоре к поющему волку подсоединился второй голос откуда-то сзади. Генка стал нервно озираться. Но ничего не было видно. Быстро закончив работу, Генка скрутил шкуру в клубок и заспешил в избушку. Туша волка осталась как приманка. Генка долго ещё следил за нею из окна, но волки к ней не подходили, и Генка с сожалением лёг спать, закрыв окно.
Под утро Генка проснулся и осторожно выглянул в окно. Тушу старательно раздирали два волка, а третий суетился рядом, не решаясь присоединиться к своим сотоварищам. Генка осторожно открыл окно. Волки что-то почуяли и насторожились. Он замер. Два волка отступили от туши, а третий решил, что настал его час. Это было его роковой ошибкой. Винтовка была уже заранее заряженной, и её удалось выставить в окно совершенно бесшумно. И вновь Генке пришлось снимать шкуру - теперь с молодого волка - при свете Луны, не столь уже ярком.
В этот день невыспавшийся Генка заспешил домой пораньше - с таким грузом идти было тяжело. Волчьи шкуры он отдал немцу Шустеру, совхозному сапожнику, умеющему их выделывать, и заказал себе унты на будущую зиму.

* * *

К Новому Году ударили морозы, и Генка заколебался, стоит ли рисковать и идти на заимку по такому холоду. Но, представив себе уют избушки при топящейся печке, аромат глухариного бульона, тишину замороженного бора под толстыми снежными шапками, он решительно засобирался в дорогу и прихватил с собой несколько ярких стеклянных шаров - украсить ёлочку возле избушки. Просторные прочные валенки, толстые шерстяные носки, ватные стёганные брюки, напущенные сверху на валенки, толстый свитер, ватная телогрейка и просторный полушубок поверх всего, собачья шапка должны были защитить его от любого мороза. Широкие и длинные армейские лыжи не давали ему проваливаться в глубоком снегу, исписанному следами зайцев и коз. Изредка попадались следы волка. Следов человека не было вовсе. Старые следы Генки за прошедшие три недели несколько раз накрыло прошедшими обильными снегопадами.
Генкина избушка утонула в снегу. Крыша напоминала шляпку огромного белого гриба. И дверь на треть оказалась под снегом. Пришлось Генке вначале прокапывать проход ко входу, благо лопата стояла наготове возле поленницы. В избушке был почти такой же мороз, как и снаружи. Но в печурке лежали приготовленные заранее дрова, и растопка - сухие смолистые лучинки и сосновая хвоя. И уже через минуту загудел огонь, и благодатное тепло стало наполнять избушку.
Ёлочка, росшая возле гранитной глыбы у ключа, которую Генка намеревался украсить яркими шарами, почти полностью оказалась под снегом. Украшать было нечего, и шары были определены над столом в избушке. Стало стремительно смеркаться. Уже не поохотиться на глухарей. Но в этот раз Генка взял с собой китайский фонарик и два комплекта батареек, а также несколько лампочек в запас. Дома он сделал специальную деревянную прокладку для плотного крепления фонарика к стволам "ижевки" снизу. Генка приладил фонарик, крепко примотав своё устройство к стволам изолентой. Вот теперь можно попробовать поохотиться и в темноте. Но тут он почувствовал, что надо бы зайти в избушечку на отшибе. Там тоже надо откопать вначале дверь. Не одевая полушубка, лишь в телогрейке, он вышел на мороз и вспомнил, как он пробирался, трясясь от страха со своего отхожего места к срубу при встрече с бандитами. Сейчас по такому морозу бандитов быть не должно, но могут быть волки - тоже бандиты, особенно в это время.
Он вернулся в избушку и взял "ижевку", зарядив оба ствола картечью. Прихватив лопату, проваливаясь по пояс, он добрался до своего туалета и торопливо стал освобождать дверь. Он так и уселся с открытой дверью, ожидая появление волков. Но всё обошлось. Стояла полнейшая тишина. В полном безветрии дымок из трубы поднимался точно по отвесу вверх. Вернувшись в избушку, Генка перезарядил двустволку, заменив картечь на дробь. Потом стал на лыжи и пошёл попытать счастья, надеясь вспугнуть глухарей.
Свет фонарика на чистом снегу казался ослепительно ярким. Вот и удача! Совсем близко от него из снега вырвалась стайка глухарей и уселась на ближайшей сосне. Грохот выстрела прокатился долгим рокотом удаляющегося эха. В такой мороз любой звук слышен далеко-далеко. Генка подобрал добычу - тяжёлого косача в пышном наряде - и тут услышал отдалённое завывание, доносившееся с запада. "Волки! Где-то за Усолкой, наверное, очень уж тихо" - подумал он. Но тут раздался громкий вой, словно в двадцати метрах с противоположной стороны.
"Это где-то рядышком. Эти могут и в гости пожаловать, и их наверняка немало", - как бы безучастно отметил про себя Генка. В подтверждение его мыслей к первому голосу присоединился второй, третий, четвёртый. Перезарядив ружьё опять на картечь, он заспешил к избушке, спасаясь от холода. Странное чувство не то страха, не то беспокойства заставляло его озираться по сторонам и оглядываться назад, раздвигая тьму ярким снопом света.
Вернувшись к избушке, он снял лыжи и воткнул их в снег рядом со входом. Уже стоя на пороге, он ещё раз прошёлся лучом света по молчаливому бору за собой. И вдруг в туманном свете метрах в ста мелькнула пара жёлтых огоньков. Генка напрягся и задержал луч в том направлении. Пара огоньков появилась снова, вот уже две пары. Немного в стороне появилась третья пара, едва заметная. Луч переместился в ту сторону, и пара огоньков засветилась намного ярче, а рядом возникла ещё одна. "Ну, теперь надо ухо держать востро, - промелькнуло в голове. - Во-первых, надо дров поднести и снега натопить". Не выпуская ружья из руки, Генка набрал небольшую охапку полешек и занёс в избушку. Такой манёвр он повторил три раза. Теперь дров до утра хватит. Зажёг лампу, и в избушке стало светло. Также с ружьём в руке, стал набирать снег котелком прямо у двери и вываливать его в кастрюлю, стоящую на печи. Волки между тем куда-то исчезли. Натопив достаточно воды, Генка занялся глухарём.
Тишину нарушил близкий волчий вой. Вскоре начался настоящий концерт, от которого по спине бежали неприятные мурашки. Минут через пять концерт прекратился. Послышалось рычание, какое бывает, когда в своре собак назревает драка. Не было только лая. Из окошка нельзя было что-либо увидеть - стёкла покрылись толстым слоем инея. Генка открыл окно. В избушку зримо потёк холодный воздух. Выставив двустволку в окно, Генка включил фонарик и увидел милую пастораль: полдюжины волков расположились метрах в тридцати, словно устроились на отдых. Часть волков полулежала, часть сидела на задних лапах, в настороженной позе. Волки, похоже, не собирались разбегаться. Генка залюбовался красивым зрелищем, стараясь угадать, кто в этой стае атаманша, привередливая и страшно агрессивная в это время волчица. Вскоре это стало ясно. Волчица сидела в центре стаи, к ней время от времени по очереди подходили ухажёры и получали от неё злобный отпор с грозным рычанием. Тут Генка заметил, что ещё несколько волков крутятся неподалеку, то отбегая, то подбегая.
Ему было понятно, что если не убить волчицу, то стая его просто не выпустит с заимки. Они будут выжидать и бросятся в согласованную атаку при первой возможности. И всё его оружие может оказаться бессильным, пока будет жива невеста-волчица. Волки пришли по его следам, и Генка с облегчением подумал, что ему повезло. Уйди он искать глухарей в другую сторону, и не было бы у него возможности наблюдать за стаей из укрытия. А теперь надо воспользоваться моментом! У него мелькнула мысль перезарядить ружьё пулей, чтобы не портить шкуру зарядом картечи, но так можно спугнуть волков с отличной для выстрела позиции.
Выстрел разорвал тишину и долгим множественным эхом возвращался назад из глубин бора. Волки заметались вокруг распластавшейся волчицы, и Генка успел поймать на мушку ещё одного ошалевшего зверя. Второй выстрел сдул волков, словно ветром. Генка перезарядил ружьё, надел фуфайку и вышел наружу. Пробившись сквозь глубокий снег к волчице, огляделся вокруг. Волков и след простыл. Тогда он забросил ружьё за спину и потащил за собой сразу двух застреленных зверей. Шкуры снимать ему пришлось в избушке, чтобы не окоченеть от мороза, который явно приближался к пятидесяти градусам. Волчьи туши он отнёс подальше в лес.
Только теперь он почувствовал острый голод и занялся приготовлением ужина из глухаря. Наевшись до отвала, посмотрел на часы. До Нового Года оставалось полчаса. Разморённый Генка уснул ещё в старом году, а бор приветствовал наступление Нового Года канонадой трещавших от мороза деревьев.

 

 

Обсудить этот текст можно здесь