| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |

 


Владимир Усольцев

Возвращение лесного человека.


Часть 1.
Месть последнего шамана.

Глава 1.
Удавшийся побег.


Отслужив срочную, Генка вернулся домой. Пощеголяв пару недель в отутюженном мундире с отдраенной до зеркального блеска пряжкой ремня и в сияющих сапогах с цокающими подковками, отойдя от каждодневных пьянок за возвращение, устроился Генка на работу. Хорошая ему досталась работёнка, руководящая. Стал он начальником совхозного радиоузла, размещённого в том же новом брусчатом доме, где располагалась и почта. Начальствовал он над видавшим виды громоздким усилителем, окрашенным во внушающий уважение официальный серый цвет. Подчинялись ему и все репродукторы, которые в обязательном порядке имелись в каждом доме, а также здоровенный динамик-колокол на макушке столба тут же у почты. Колокол включался в середине дня всего на два часа: это Генка жалел собственные уши и уши прочих жителей совхоза. Когда бывали интересные передачи, ну вроде той, когда читалась "Судьба человека" Шолохова, колокол исправно трудился и сверх двух часов до самого конца постановки.
Ещё до армии пристрастился Генка к охоте и был он отменным стрелком. В армии у него открылся новый талант: оказался он непробиваемым футбольным вратарём, прыгучим, как кошка. Чтобы забить ему "одиннадцатиметровый", надо было пушечным ударом попасть точно в "девятку". Вернувшись из армии, Генка здорово усилил совхозную команду, ставшую с его приходом сильнейшей в районе. Однажды увидел его тренер Красноярского "Локомотива", рыскавший по закоулкам края в поисках талантливой футбольной молодёжи. Он вцепился в Генку, как клещ, и сулил ему золотые горы, если он переедет в Красноярск и начнёт играть за "Локомотив". Но Генка о переезде и слушать не хотел. Жизнь в совхозе его вполне устраивала: работа не пыльная - сам себе начальник, никто не контролирует. Пользуясь свободой, он частенько уходил на охоту в рабочее время. Как лицу начальственному, ему дозволялось иметь малокалиберную винтовку, и это негромкое оружие исправно обеспечивало Генку козлятиной. В отличие от других охотников из руководящих лиц, также имевших "мелкашки", он никогда не мазал и бил коз наверняка с такого далека, когда козы ещё не могли его почуять и не помышляли спасаться бегством.
Зимой Генка женился и был счастливее всех на свете.

* * *

В конце мая, как обычно, пришло летнее тепло, и лес за два дня покрылся густой зеленью. У реки буйно зацвела белыми кружевами черёмуха, и жара сразу спала, словно был черёмуховый цвет снегом. Тихими вечерами тянулся с реки дурманящий аромат, волнуя кровь у всего живого. Вот таким вечером и началась эта история.
Совхозный трудовой народ уже вернулся с работы домой, поужинал и настроился идти в клуб на "Бродягу" - повторно завезённый по настойчивой просьбе совхозных жительниц индийский кинофильм, как тишину разорвал хрип Генкиного колокола: "Внимание, внимание! - Генкин голос слегка дрожал от волнения. - Просим всех взрослых жителей совхоза явиться сегодня к восьми часам в клуб". Генка трижды повторил свой призыв, после чего колокол хрюкнул пару раз, и из него полились надоевшие всем частушки "Ярославские ребята". После частушек Генка трижды повторил своё объявление, и колокол опять смолк. До восьми часов оставалось меньше часа, и первые откликнувшиеся на Генкин призыв уже толпились у клубного крыльца. На крыльце с озабоченным видом стояло совхозное начальство - директор Владимир Васильевич и парторг Николай Павлович. Рядом с ними стоял незнакомец - майор милиции с портупеей и кобурой. Озабоченные лица этой троицы и форменная одежда вооружённого милиционера вызывали ощущение тревоги у собирающейся толпы.
Закончился детский сеанс, и галдящая детвора с шумом вывалила с задней стороны зала. Николай Павлович распахнул двери в клуб и громко крикнул: "Проходите, товарищи! Занимайте места!". Начальство вошло первым и направилось на сцену через читальную комнату, а собравшийся люд постепенно заполнил зал. На всех мест не хватило, и народ плотненько заполнил проходы в зале так, что яблоку негде было упасть. Начальствующая троица сидела на сцене за небольшим столом, накрытым тёмно-красной тканью. На столе стоял пузатый графин с водой, с нахлобученным сверху опрокинутым гранёным стаканом. Все трое то и дело посматривали на часы, приподнимая левые руки. Наконец, поднялся Николай Павлович и зычно крикнул: "Прошу тишину, товарищи!". Гул в зале быстро стих, и громогласный парторг продолжил: "Товарищи! Мы собрали вас в связи с чрезвычайным происшествием, о котором вы должны знать во избежание беды". Зал вздохнул и зашелестел в волнении. Парторг повысил голос: "Спокойно, товарищи! Беды никакой нет и не будет. Но осторожность необходима. Что случилось, об этом вам расскажет товарищ из милиции майор Кирсанов Иван Трифонович. Прошу соблюдать тишину и внимательно его выслушать".
Майор встал, оправил китель, вновь взглянул на свои часы, откашлялся и заговорил неожиданно высоким, едва ли не женским, голосом: "Товарищи! Вследствие непредвиденных обстоятельств и, прямо скажем, халатности некоторых должностных лиц, из рабочей зоны лагеря строгого режима для особо опасных преступников-рецидивистов в Решётах… Все, наверное, слышали, что есть такой лагерь в Решётах". "Слышали, знаем", - раздалось из зала нестройным хором. "Так вот, - продолжил майор, - из этого лагеря неделю тому назад совершили побег три особо опасных рецидивиста. Им удалось разоружить конвой, и они имеют с собой автоматическое оружие и пистолеты".
Зал встретил слова майора новой волной тревожного шума. Майор сделал паузу, и зал быстро затих, готовый слушать дальше. "Принятыми мерами преступники были блокированы в Нижне-Ингашском районе, но под покровом ночи и тумана им удалось вырваться из кольца. Через семьдесят часов после побега они обнаружили себя в Долго-Мостовском районе, где ограбили сельский магазин, убив продавщицу". Зал ахнул. Раздались женские причитания. Парторг строго постучал невесть откуда взявшейся школьной указкой по графину и восстановил тишину, а майор продолжил: "Ранним утром вчерашнего дня они совершили нападение на сельский совет в Абанском районе. При этом погибли ещё два человека". Снова шум, снова всхлипы, звон бокала под ударами указки парторга и вновь напряжённая тишина.
"Товарищи! Действия подразделений войск органов внутренних дел по обезвреживанию преступников сильно осложняются характером местности: тайга есть тайга. Возможно, что они какое-то время, пользуясь тёплым временем года, будут в ней скрываться. Но ясно одно, что преступники рано или поздно будут пытаться прорваться в густонаселённые районы. Пока они движутся в северо-западном направлении. Но в любой момент они могут сменить направление и двинуться в сторону железной дороги". Майор сделал паузу, осмотрел притихший зал и деловито продолжил: "По имеющимся сведениям, преступники могут двигаться и по территории, прилегающей к вашему населённому пункту". Зал вновь живо отреагировал шумом и вскриками женских голосов. Майор поднял руку: "Тихо, товарищи! Не надо паники! Это только предположение. У преступников широкий выбор. Они могут двигаться как в сторону железной дороги на юг, так и в сторону Енисея на запад или в район Мотыгино на север. И, если только они пойдут на юг, то тогда могут оказаться вблизи вас".
Напряжённая тишина в зале сменилась лёгким шелестом. Слегка успокоившиеся слушатели начали комментировать свалившуюся на них новость, перешёптываясь между собой. Парторг вновь нетерпеливо постучал по графину, восстанавливая тишину.
"Товарищи! Мы информируем вас для того, чтобы вы в ближайшее время без нужды не отлучались из домов, не перемещались по дорогам, не отпускали детей и сами не ходили в лес за ягодами…". "Во даёт! - раздался из глубины зала знакомый всем голос скотника Митрича. - Да какие сейчас ягоды!". Но зал не поддержал Митрича и не поднял майора на смех. До смеху ли тут!? Майор чуток стушевался и продолжил: "Компетентными органами принимаются меры по обезвреживанию преступников. В Дзержинское и Тасеево направляются войсковые подразделения. Возможно, что и вблизи вашего совхоза будут установлены посты с целью предотвращения проникновения преступников в совхоз".
Майор несколько раз повторился, что не надо поддаваться панике, что преступники будут в ближайшее время обнаружены и обезврежены и что не следует без нужды отлучаться за пределы населённого пункта. Если же кто заметит вблизи совхоза неизвестных лиц, следует немедленно сообщить о них в контору совхоза или на почту, откуда это сообщение будет незамедлительно передано, куда следует.
Потом выступил парторг и повторил призывы майора. На том собрание в клубе закончилось, и начался киносеанс.

* * *

Тревога поселилась в совхозе. Замолк Генкин колокол. В иные дни его слышно за много километров, и, ориентируясь по нему, бандиты могли бы прийти прямо в совхоз. Но работа в совхозе не остановилась. Трактористы выезжали на поля, аккурат надо было культивировать посевы кукурузы. Совхозные машины выезжали в Канск и в райцентр. В клубе вечерами обсуждались новости о появлении на окраине Дзержинска военного палаточного лагеря и о военной колонне, проследовавшей с длительной остановкой в центре Дзержинска в сторону Тасеева. Но дни шли за днями, и ничего не происходило, разве что пару раз к совхозной конторе ненадолго подъезжал военный ГАЗ-69. Никаких военных постов возле совхоза так и не появилось. По совхозу пошли разговоры, что бандиты всех одурачили и пошли на Ангару тайгой, а там их никто не поймает.

* * *

Через неделю после того собрания в клубе Генка собрался в лес на свою заимку. Прошлым летом он облюбовал себе удобное местечко далеко - километрах в двадцати с гаком от совхоза - в светлом могучем бору, за которым дальше на север и северо-восток начиналась нетронутая бесконечная тайга. В бору было полно глухарей и коз и, главное, не было там людей. Кто ж пойдёт в такую даль? Чернику и бруснику можно собирать и за лесопилкой вблизи совхоза, да и за козами далеко ходить не надо. Но Генка ходил на охоту не столько ради добычи, сколько ради ощущения свободы. Облюбованное им местечко кружило ему голову приятными чувствами. Был он там единоличным владельцем всего лесного великолепия, и никто не мог ему там указывать.
Генка долго выбирал себе подходящее место для заимки и выбрал, в конце концов, и вправду самое лучшее. В небольшой ложбинке из-под розоватой гранитной глыбы бил ключ и через несколько метров опять уходил под землю. О существовании этого ключа никто не знал. Как ни вглядывался Генка в мягкий мох и в кусты голубики по склонам ложбинки, никаких следов человека так и не обнаружил. И звери сюда на водопой не ходили, предпочитая, видимо, другие источники. А вода в ключе была чистая и вкусная и совсем не солёная. Где-то в глубинах земли в наших краях лежит соль, не зря и речка наша называется Усолкой, и не в каждом ключе попадается такая чистая вода без соли. На вершине восточного склона ложбинки лежала опрокинутая бурей огромная лиственница, вывернутые корни которой задрали вверх пласт рыжей глины, стоявший, как стена. Пониже этой стены и поставил Генка прошлым летом небольшой, но для охотничьей заимки просто роскошный, сруб, который можно было увидеть только вблизи.
И была у него мечта. Неслыханная мечта для жителей совхоза и окрестностей. Мечтал Генка поохотиться на медведей. А медведей-то вокруг совхоза вовсе нет. А вот если от Генкиной заимки ещё десятка полтора километров в настоящую тайгу протопать, то начинаются там уже медвежьи владения. И Генка туда однажды сходил на разведку, и медвежьи следы видел. Но с мелкашкой на медведя не пойдёшь, и планировал Генка купить себе осенью, скопив деньжонок, сказочное ружьё - бескурковку двенадцатого калибра ИЖ-54. Председатель ДОСААФа обещал ему по блату, как лучшему районному стрелку, к осени такое ружьё раздобыть. Генка бредил новой двустволкой - хромированные стволы, ореховый приклад! - и постоянно представлял себе, как будет он её пристреливать после покупки. В правый ствол - жакан, в левый - картечь "четвёрку". С такими боеприпасами никакой медведь не страшен! И виделось Генке новенькое ружьё, какого ни у кого из совхозных охотников нет. Двенадцатый калибр, это же пушка настоящая! В совхозе популярны одностволки максимально шестнадцатого калибра. Тоже серьёзное оружие, но разве его сравнить с ИЖ-54?!
Генка выехал рано - вслед за восходом солнца - на велосипеде. К раме с правой стороны через мягкие тряпичные прокладки прочными тесёмками аккуратно была привязана его верная мелкашка в чехле - косачей пострелять. С левой стороны рамы был плотно подвязан завёрнутый в мешковину плотницкий инструмент - топор и ножовка. На багажнике лежала примотанная обычная полевая сумка из кирзы, в которой было уложено извлечённое из погреба сало, пачка плиточного чая и порезанный хлеб. На спине у Генки пристроился солдатский вещмешок с картошкой, несколькими луковицами и парой брикетов перловой каши. Нагружённый таким образом, покатил Генка по спящему совхозу за речку, где свернул налево в сторону Мокрого Ельника. Возле лесопилки дорога раздвоилась, и Генка повернул в гору. Подъём был недолгий. Дальше дорога была ровной, и Генкин велосипед катился по ней быстро и весело. В лесу тревожно щебетали невидимые птахи, обеспокоенные незваным гостем на сверкающих спицами колёсах. Километров через пять с дороги исчезли следы тракторов и автомобилей, и дальше вели поросшие свежей травой следы от телеги лесничего, заезжавшего сюда по своим делам. Ещё через несколько километров исчезли и тележные следы. Так далеко не заезжал и лесничий. Дальше вела едва угадываемая тропинка, по которой ходили за черникой и брусникой самые отчаянные совхозные жители. Генка слез с велосипеда и толкал его рядом с собой. Когда исчезли последние признаки тропинки, и под ногами остался нетронутый мягкий мох, Генка спрятал велосипед в кустах голубики недалеко от приметной лиственницы, единственной на всю округу, поросшую могучими соснами. На обратном пути Генка легко найдёт свой велосипед по этой примете.
Генка расчехлил свою "тозку" - тяжёлую, но меткую винтовку ТОЗ-8, извлёк инструмент из мешковины и аккуратно завернул в неё винтовочный чехол. Свёрток положил под колесо велосипеда. Перебросив ремень винтовки и полевую сумку через левое плечо, с топором и ножовкой в руках, зашагал Генка дальше на северо-восток по одному ему известным ориентирам.

* * *

Не прошло и двух часов пешего хода, как Генка прибыл на место. Солнце уже высоко поднялось над макушками сосен, роса испарилась, и заметно потеплело. Генка не был у своей заимки с прошлого года. По-хозяйски оглядев сруб, он удовлетворённо кивнул. Всё было в порядке, под срубом уже было сухо. Освободившись от поклажи, Генка присел передохнуть на нижний венец в дверном проёме своего недостроенного терема, чем-то напоминающего избушку бабы-яги.
Ему пришлось основательно попотеть над ней в прошлом году. В одиночку трудно было валить могучие деревья и разделывать их на аккуратные брёвнышки по три с половиной метра длиной. Но молодой и сильный Генка управился с этой работой. Старик Зайцев, главный совхозный умелец по заточке пил, сделал ему отличную плотницкую ножовку с хорошим разводом, и Генка умудрялся перепиливать ею поваленные стволы в два присеста с одним перекуром. На восьмивенцовый сруб ушло девять стройных сосен и две лиственницы. Стойкая против гнили тяжеленная лиственница пошла на нижний венец. После прошлогодней Генкиной работы вид окрестностей заимки на первый взгляд не изменился: Генка повалил деревья с умом, вдалеке друг от друга, чтобы не возникла на месте повала проплешина. Ещё три сосны - самые прямые и бессучковые - были заготовлены и распилены для щипания дранки на крышу. Вершинки поваленных деревьев Генка порубил и поколол на дрова, аккуратные поленницы которых стояли у глухой - без оконного проёма - северной стены сруба. Мелкие сучья и щепки, оставшиеся от его плотничанья, были сожжены и не засоряли округу. Генка начал сводить на нет и оставшиеся после повала пни, чтобы они не торчали, как бельмо на глазу, и не портили вид, но успел сравнять с землёй лишь пять из них. Чувствуя себя владельцем окрестностей, хотел он содержать их в образцовом порядке.
Генка любил аккуратность во всём. У него даже почерк был на загляденье: все буковки получались ровные, с одинаковым наклоном и с красивыми завитушками. Таким - склонным к порядку - он уж, видимо, уродился. А когда Генка побывал в недавно построенном доме лучшего совхозного шофёра Карла Карловича Фишера, очень изумился он невероятной чистоте на усадьбе хозяина-немца. И решил Генка, что и у него всё будет в таком же порядке. Молодая жена его, Галя, нарадоваться не могла, видя, как Генка наводит блеск в доме и во дворе. С такой же ревностью относился Генка к порядку и в своих охотничьих владениях.
С чего начинается порядок? Ясное дело - с отхожего места. И первое, что сделал Генка на своей заимке, было именно оно, это самое место. Вместе с топором и ножовкой принёс он в первый же выход на свою заимку и заточенную лопату. Отсчитав сорок шагов от намеченного для избушки места на север, начал он свою стройку. Над аккуратной ямой едва ли не в свой рост - копалось ему легко, в охотку, вот он и заглубился от души - положил перекрытие из протёсанных с одной стороны лиственничных брёвнышек, с достаточной щелью посередине. Со временем предполагал Генка поставить над этим местом обычный домик из жердей и дранки, чтобы иметь защиту от дождя, но пока удовлетворялся тем, что не придётся ему бегать от куста к кусту при нужде и осквернять свою территорию.

* * *

Генка запалил костерок и вскипятил в перезимовавшем на поленнице походном котелке чай. Подкрепившись шматком сала, начал работать. Надо было нарубить тонкомер на потолок, и Генка направился к делянке молодого соснового подроста метрах в двухстах на юг от сруба. Свалив пять подходящих, вытянутых ввысь, сосен-подростков, Генка их распилил по размеру и начал перетаскивать к срубу. Больше одного тонкомера зараз не унести: неудобно и тяжело. Притащив с натугой первый комелёк на место, Генка направился не за очередным тонкомером, а к отхожему месту. Яма хорошо перенесла зиму и не осыпалась. Удовлетворённый увиденным порядком, Генка присел и замечтался о своей будущей двустволке.
Внезапно с левой стороны, не так далеко, раздался хлопотливо-сварливый крик сойки. Прокричав несколько раз, невидимая сойка перелетела на другое дерево и продолжала оглашать округу пронзительным голосом. "Какой-то крупный зверь заявился, - подумал Генка. - Или козы". Ненадолго смолкнув, сойка затрещала снова чуть южнее. В этот момент Генке померещился сдержанный человеческий голос. Генка замер и стал вслушиваться. Через минуту вновь раздался едва слышный - несомненно, принадлежащий человеку - голос. Словно кто-то разговаривал сам с собой. "Кого могло сюда занести? - этот вопрос возник в Генкиной голове как чистое любопытство, молниеносно сменившееся на ужас догадки: "Бандиты из Решёт!".
На какое-то мгновение у Генки всё закружилось в голове, и он явственно почувствовал тошноту. На руках выступил липкий пот, язык пересох. Никогда Генке не было так страшно. Он оцепенел, как ему показалось, на целую вечность. Но вот оцепенение постепенно спало, и Генка начал соображать. Он осторожно поднялся, натянул штаны и затянул ремень, стараясь не звякнуть пряжкой. Слух его обострился до предела, и он различил сквозь лёгкий шум леса едва слышный голос второго человека. О чём эти люди говорили, понять было невозможно, но было ясно, что они переговариваются на расстоянии друг от друга, как грибники или ягодники.
Генка, крадучись, на полусогнутых ногах, стараясь ступать совершенно бесшумно, пошёл к своему срубу. Эти сорок шагов показались ему десятком километров. Войдя в дверной проём, он тут же бросился к стоявшей в углу "тозке". Сердце его бешено стучало, колени тряслись. Но, ощутив в руке знакомое цевьё, Генка почувствовал облегчение. Рывком схватив с полочки оконного проёма пачку с патронами, Генка вытряхнул их на руку и, недолго подумав, начал их протирать от толстого слоя смазки концом оставшейся не заправленной в штаны рубахи. Сойка тем временем стрекотала уже возле соснового молодняка, где Генка только что работал. "Это они шли на звук ножовки", - сообразил он и подумал, что ему приспичило идти на отхожее место весьма кстати.
Генка ссыпал не протёртые толком патроны в правый карман штанов, заложил один из них в патронник "тозки" и осторожно закрыл затвор. Теперь стоит и оглядеться. Крадучись, держа "тозку" в опущенной правой руке, он пошёл по склону вверх и вглядывался в сторону молодого сосняка. Как раз там, где он только что работал, он внезапно увидел давно не бритого мужчину в очень странной одежде: нарядный тёмно-синий костюм с брюками, заправленными в сапоги, на голове светлая кепка. И тут Генка заметил, что мужик несёт за плечом автомат Калашникова стволом вниз. Сомнений не оставалось. Это именно бандиты из Решёт, и одеты они в костюмы из ограбленного сельмага. И шёл увиденный Генкой бандит явно по Генкиным следам прямо к срубу.
Генка попятился назад и намеревался уже вчистить, что есть мочи, как услышал резкий окрик слева сзади: "А ну замри! Руки вверх!". Генка рывком повернулся и увидел ещё одного бандита в таком же наряде с показавшимся Генке ослепительно белым воротом рубахи поверх ворота парадного костюма. Бандит стоял у поваленной бурей лиственницы, метрах в двадцати от Генки, и целил в него из пистолета, широко улыбаясь. Сзади снизу из-за сруба, куда Генка собирался бежать, раздался голос третьего бандита: "Ты там не дури! Возьмём поросёнка без шухера". "Вот и все трое", - с каким-то удовлетворением и совсем без страха подумал Генка. Генка присел и двумя вратарскими скачками переместился вправо вперёд, уклоняясь от линии прицеливания бандитского пистолета. Его правая рука с "тозкой", невидимой бандитом, сама собой взлетела вверх, левая тут же привычно подхватила цевьё, и Генка, не успев толком приложиться к прикладу, повинуясь какому-то инстинкту, спустил курок. Негромкий хлопок, у бандита скачком расширились и снова сжались ноздри, и он молча рухнул, словно подкошенный.
Генка в два прыжка оказался у сруба в проходе рядом с глиняной стенкой из корневища поваленной лиственницы.

* * *

В голове у Генки наступила поразительная ясность, страх исчез полностью, а сам он превратился в какого-то бесчувственного робота. Единственным чувством оказалось в этот момент сострадание к бандиту, разлёт ноздрей которого наверняка вызвала пуля, влетевшая ему в самую дюбку носа. Генка поёжился от представления, как это должно быть неприятно получить прямой удар по носу. Но и здесь мозг отреагировал сухо, по-деловому. Об этом бандите можно больше не беспокоиться, он мёртв. И теперь нужно сконцентрироваться на оставшихся двоих. Один из них с автоматом, а что за оружие у второго и где он, пока не ясно. Ясно одно, что просто так уже не убежать. Убегающего Генку может легко подстрелить тот бандит сзади.
Сзади из-за сруба раздались проклятия: "Ах ты, козёл! Да я ж тебя сейчас живьём сожру!". Спереди послышалось топанье сапог подбегающего бандита и стало слышным его тяжёлое дыхание. Генка, прижавшись спиной к южному углу сруба, хладнокровно перезарядил винтовку. "Задний бандит наверняка слышал клацание затвора, если он не глухой. А раз так, то он будет насторожен и на сближение со мной едва ли так сразу рискнёт. Значит, надо встретить того с автоматом. Он запыхался и прицельно стрелять не сможет", - так размышлял Генка, хладнокровно и расчётливо, словно распределял деньги на месяц вперёд после получки.
С "тозкой" наперевес, Генка выскочил из своего укрытия и тут же прикрылся от нападения сзади стеной сруба, стоя совершенно открытым против первого бандита. Тот был уже не далее полусотни метров. Увидев Генку, бандит остановился и приложился к автомату. Раздалась короткая очередь, и где-то сзади вверху запели срикошетившие от ветвей пули. В этот момент уже Генка изготовился к выстрелу, но бандит, словно одумавшись, быстренько лёг на землю. Его стало почти не видно из-за низкой поросли черничника. Но на бандите была светлая кепка, послужившая Генке роскошной мишенью. Генка хладнокровно прицелился под кепку и, не обращая внимания на новую очередь, первая пуля которой смачно цвакнула в верхний венец справа от него, выстрелил, уверенный в точном попадании. Кепка кивнула вниз и замерла. Генка успел ещё заметить, как автомат бандита лениво завалился набок.

* * *

Привычными движениями, чисто автоматически, Генка перезарядил "тозку". Сзади, совсем рядом, раздался крик последнего бандита: "Ты как там, Валет, замочил козла?". В наступившей тишине Генке казалось, что он слышит дыхание бандита, крадущегося вдоль сруба с западной стороны. Генка бесшумно скользнул снова в проход между срубом и стеной из старого корневища. Здесь он был в безопасности. Вслушиваясь в тишину, Генка соображал, что делать дальше. Сейчас важно понять, чем вооружён бандит. Ему очень хотелось бесшумно шмыгнуть за корневище и, прикрываясь им, как щитом, уйти прочь. Но что будет дальше? Третий бандит рано или поздно попадётся, и тогда окажется Генка двукратным убийцей. И не избежать ему тюрьмы, хоть плачь. "Превышение пределов необходимой обороны" - такая статья была Генке известна от ссыльного молдаванина Нигруцы, который оттрубил несколько лет с последующей ссылкой за то, что, обороняясь от бандитов с ножами, одного из них убил подвернувшимся под руку арматурным прутом.
"Нет, надо убивать и третьего, иначе спокойной жизни не видать, - рассуждал Генка. - Да и заслужил этот гад смерти. А дай ему уйти, неизвестно, сколько народа он ещё загубит". Генка понял, что другого выхода, как воевать дальше, у него нет. Понимал он, что и у бандита нет другого выхода, как стараться убить Генку. Если Генка останется жив, он обязательно поднимет тревогу, и бандита вновь блокируют, и удастся ли ему уйти из кольца блокады ещё раз, бабушка надвое сказала.
Два смертельных врага прижимались к противоположным стенам сруба и искали пути к разрешению ситуации в свою пользу. В тишине резко раздался крик сойки. Сойка уселась на вершине ближайшей к срубу сосны и начала свой обычный переполох, перепрыгивая с громким стрёкотом с ветки на ветку. Воспользовавшись шумом, Генка шмыгнул к заднему краю корневища. Сойка ещё сильнее застрекотала, и Генка сделал ещё один бросок за корневище. Теперь у него был прикрыт тыл не только срубом с поленницами, но и корневищем, и он мог занять более удобную позицию подальше от сруба, где у него с его пристреленной "тозкой" было бы явное преимущество. Генка, крадучись, на полусогнутых ногах, то и дело оборачиваясь назад, поднялся на восточный склон, обогнул вершину распростёртой лиственницы и заметил лежащего безвольным мешком первого убитого им бандита. Вглядываясь в сторону сруба, он прошмыгнул к трупу. Подобрал, не упуская сруб из вида, наполовину утонувший во мху пистолет Макарова, плавно снял его с боевого взвода и осторожно засунул пистолет за пояс на животе. Переведя дыхание, осторожными перебежками от дерева к дереву стал описывать дугу вокруг заимки с юга, стараясь не спускать со сруба глаз.
Сойка перелетела на соседнюю сосну и продолжала свой скандал, подсказывая Генке, что бандит по-прежнему караулит Генку у сруба. Генка ликовал и нахваливал в мыслях сойку: "Молодец, сойка! Трещи погромче".
Вскоре Генка оказался в секторе, откуда он мог видеть западную стенку своей избушки, у которой должен был прятаться бандит. Ещё пара перебежек, и Генка заметил бандита, одетого точно так же, как и другие два. Только кепки на нём не было. И тут Генка понял, почему бандит был без кепки. Кепку он снял, насадил на палку и осторожно стал высовывать её из-за южного угла сруба, надеясь, очевидно спровоцировать Генку на выстрел, полагая, что Генка по-прежнему прячется за противоположной стеной. Бандит был хорошо виден Генке по пояс. Он явно нервничал. Осторожно высовывая кепку вперёд, он то и дело оборачивался назад. При этом он непроизвольно размахивал автоматом. Так Генка понял, что у него за оружие.
Огромное облегчение охватило Генку. Теперь он мог прострелить голову бандита, как мишень в тире. Он проверил целик "тозки", прислонился левым плечом к стволу сосны, выбрал свободный ход спускового крючка, взял голову бандита на мушку, затаил дыхание. Выстрел получился, как и должно было быть. Бандит рухнул, как и первый, словно у него моментально отказали все мышцы тела.

* * *

Генка подошёл к обстрелявшему его из автомата бандиту. Тот уткнулся лицом вниз, и рядом с его головой запеклась небольшая лужица крови. У бандита оказалась переброшенная через плечо, туго набитая, новенькая полевая сумка - явно украденная в том же сельмаге. Генка подобрал автомат, по армейской привычке машинально повернул скобу предохранителя вверх и с чувством опустошения пошёл к срубу. Недалеко от дверного проёма лежал другой бандит в невообразимой позе с перекрученными ногами. И у него оказалась такая же полевая сумка. Автомат валялся рядом. Генка его поднял, поставил на предохранитель и прислонил оба автомата к стенке. Сидя на нижнем венце в дверном проёме, Генка впал в беспамятство. Сойка привела его снова в чувство, улетев прочь и восстановив тишину, нарушаемую лишь слабым шелестом леса под лёгким летним ветерком.
Генка очнулся и вздрогнул. Теперь он - убийца, но этого никто пока не знает. И надо всё сделать так, чтобы никто и не узнал. Страстное желание действовать охватило его. "Почему у бандитов с автоматами были и тяжёлые сумки, а у того с пистолетом, сумки не было?" - первое, что подумалось Генке. Он подошёл к трупу у лиственницы и стал озираться вокруг. Пройдя метров сорок вспять по следам бандита, хорошо заметным во мху, он увидел впереди большой рюкзак. Вот теперь стало всё ясно. Преодолев искушение посмотреть, что там, в рюкзаке, Генка надел его на себя. Вернувшись к срубу, Генка вытащил из щели между рядами поленницы лопату. Стальное полотно лопаты за зиму покрылось тонким слоем ржавчины. Не рискнув оставить "тозку" в избушке, Генка, обвешанный рюкзаком, двумя полевыми сумками, двумя автоматами, с пистолетом за поясом, с лопатой и "тозкой" на плече потопал на юго-восток. Пройдя километра полтора, он выбрал густую поросль молодого подроста сосны, посреди которой нашлось небольшое чистое место. С остервенением начал он копать могилу. Через час просторная яма больше метра глубиной была готова. Генка бросил на дно канавы рюкзак и сумки, оба автомата и пистолет и присыпал их слегка землёй. Вернувшись к ближайшему трупу, Генка перевязал голову бандита лоскутами, вырванными из его пиджака, чтобы она не кровила. С трудом водрузив на себя обмякшее тело, Генка едва не бегом, покряхтывая, не выпуская верную "тозку" из руки, понёс его к могиле.
Через три часа бандиты были надёжно закопаны, могила снова укрыта аккуратно снятым слоем мха, и постороннему взгляду было бы трудно догадаться, что на этом месте кто-то копался.
Вернувшись к заимке, Генка машинально развёл костёр и просидел у костра весь вечер и всю ночь, тупо таращась на языки пламени и подбрасывая в костёр дрова, не осознавая, что он делает.
Утром Генка пришёл в себя. Ополоснувшись холодной водой из ключа, он опять почувствовал тягу к действиям. Нашёл то место, с которого по нему стреляли из автомата, и обшарил на четвереньках каждый квадратный сантиметр поблизости. Найдя семь стреляных гильз, Генка успокоился. Больше ни одной гильзы здесь быть не должно. Генка закопал гильзы, уйдя далеко на север.
Вернувшись к заимке, Генка разделся и осмотрел свою одежду со всех сторон. Следов крови видно не было. Тем не менее, он выстирал с мылом свои брюки и рубаху и повесил их на сруб сохнуть. В пулевое отверстие в верхнем венце он забил и аккуратно срезал заподлицо плотный сосновый шкант, и дырка от пули стала практически не видна. Потом это место будет закрыто дранкой, и никто не узнает, что обстреливалась Генкина избушка из автомата. Мох с тех мест, где натекла кровь, Генка спалил на костре, а образовавшиеся проплешины накрыл вырезанным свежим мхом с других мест.
Закончив ликвидацию следов вчерашней войны, Генка через силу заставил себя перенести заготовленный тонкомер и очистить место порубки. Ближе к вечеру Генка направился домой. Дома он прикинулся приболевшим и только через три дня вернулся в своё нормальное состояние.

Войска ушли из Дзержинска и Тасеева недель через шесть, и снова заговорил Генкин колокол посреди дня, а по окрестным сёлам распространился слух, что бандитам побег удался и разбойничают они теперь где-нибудь в тёплых краях, где есть, кого грабить.


Глава 2.
Золото киргизского хана.


Много киргизской крови унесли в год барса притоки Кем-реки . Хоть и были восставшие киргизы прекрасно вооружены дальнобойными луками и острыми минусинскими саблями, не выдержали они натиска организованной мощи воинов монгольского хана Джучи, любимого сына великого кагана Чингисхана. Словно смертоносный вихрь пронеслась по киргизским землям конница монгольского воеводы Буки, перешедшая могучую Кем-реку по льду. Во многих юртах киргизов находили воины Буки самородное золото, и один из пленников признался под пыткой, что добывают киргизы золото где-то на севере в распадках Енисейского кряжа. И там же - в безлюдной тайге - хранят они издревле втайне от докучливых уйгуров и монголов большую золотую казну. Задумался Бука и решил во что бы то ни стало завладеть казной киргизов. И оставил он для поисков золота сильный отряд - сто пятьдесят лучников - под командованием грозного батыра Оркана, а сам с основными силами поспешил вернуться, пока не сошёл лёд с Кем-реки. Переждав весну, разоряя редкие стойбища киргизского племени коттов, перешёл отряд Оркана на мелководном перекате Кан и направился на север.
Весть о приближении Оркана пришла к хранителю золотой казны Тараю вовремя, и успел он вывезти караваном из двух дюжин вьючных лошадей всю казну на север, на берег Ангары. Очень спешил Тарай, но были всадники Оркана быстрее. Вот-вот догонят они караван с золотом. И отправил Тарай половину своей охраны - двадцать лучников навстречу отряду Оркана, чтобы напасть на авангард монголов из засады и задержать их продвижение, насколько удастся.
По прибытии на берег Ангары, приказал Тарай срубить три дюжины больших сосен, связать из них два плота и спустить их пустыми на воду. Пятерым своим людям велел он двигаться с конями по берегу вниз по реке вслед за плотами и оставлять за собой как можно более заметный след, а сам повёл свой отряд по кромке воды вверх, не оставляя следов. Три часа спустя всадники Оркана были на берегу Ангары. Они были бы здесь раньше, но горстка верных воинов Тарая, напавшая, не страшась верной смерти, на отряд Оркана из засады, задержала продвижение монголов на целый час, унеся с собой в царство духов не менее полусотни врагов. Все следы свидетельствовали, что ушёл Тарай с казной более лёгким путём вниз по реке на плотах. Послав на всякий случай пятерых всадников в разведку вверх по течению, бросился Оркан вдогонку за плотами по берегу. Разведка вскоре вернулась с докладом, что вверх по реке никто не уходил.
Так оторвался Тарай от преследователей. Труден был путь без отдыха. Лошади выбивались из последних сил, когда Тарай приказал устроить привал, покормить лошадей половиной взятого в дорогу запаса овса и пустить отощавших животных пощипать траву. Ночь выдалась лунная, и Тарай велел продолжить движение по берегу, уже не пряча следы в воде. Торопился Тарай. Если Оркан разгадает его хитрость, то вскорости он может оказаться у него в пятах. И молил Тарай духов, чтобы ушёл Оркан до самой Кем-реки и думал, что уплыл Тарай на север. Уже рассвело, когда отряд киргизов подошёл к устью Чуны . Сделали привал и скормили последний овёс лошадям. Тарай распорядился делать плоты.
Драгоценный тяжёлый груз был перенесён на пять плотов, а самый ослабший конь был забит и освежёван. Туша разрублена на части, и на каждом плоту запылал костер, и ароматно запахли котлы с варящейся кониной. Часть отряда вела по берегу лошадей, которые тянули плоты на длинных, сплетённых из конского волоса, верёвках. На каждом плоту два воина отталкивались ото дна шестами и не пускали плоты к берегу. Изредка путь преграждали упавшие в воду деревья, но отряд быстро устранял препятствия и упорно продвигался на юго-восток. Кони, почувствовав облегчение, весело шагали, потряхивая гривами и беспрестанно обмахиваясь хвостами, отгоняя начавших допекать комаров.
На следующий день отряд свернул в приток Чуны Маньзю . Вскоре пришлось оставить плоты и переложить груз на коней - берега Маньзи были сплошь покрыты густыми зарослями черёмухи, и тянуть плоты лошадями с берега стало невозможно. Четыре дня продвигался отряд на юг, не удаляясь далеко от реки. На четвёртый день тайга сменилась светлыми лесами, стали появляться широкие луга, на которых сильно отощавшие кони могли восстановить затраченные силы. Один Тарай знал, куда он движется. Скоро должна появиться высокая гора, на вершине которой камлает старый ассанский шаман Агей, общаясь с духами. Тарай намеревался просить совета у Агея, где можно было бы надёжно спрятать казну, чтобы никто её не нашёл. В этих местах обитало племя ассанов, но было их так мало, так далеко друг от друга были их стойбища, что никаких признаков обитания человека возле Маньзи отряд Тарая до сих пор не встретил. К исходу пятого дня продвижения на юг Тарай увидел то, что искал. Над высоким правым берегом поднималась плоская, поросшая лесом вершина отдалённой горы, а дальше на юг величественно вздыбилась коническая безлесная вершина. Это и была священная гора шамана Агея .
Став лагерем на лугу у берега, отряд Тарая заночевал. Когда на небе зажглись звёзды, с горы послышались глухие удары бубна. Засветился огонёк костра. Агей был на месте. На следующий день отряд пересёк Маньзю по песчаной отмели под белыми скалами, красиво отражавшимися в заливе, и, обогнув широкую заболоченную пойму, подошёл к пологому восточному подножью святой горы. Оставив отряд у подножья, Тарай с двумя лучниками поднялся на вершину. От увиденного с горы простора захватило дух. На север уходило бескрайнее тёмное море тайги, на запад - светлые смешанные леса, а на юг простирались обширные луга, окаймлённые берёзовыми лесами. Святая гора стояла словно под охраной двух похожих друг на друга гор поменьше - одна севернее , другая южнее . Несомненно, что духам должна быть по нраву такая царственная гора, которую сопровождают два стражника.
"Мир тебе, путник", - раздался звонкий голос из-за спины. Тарай обернулся, но никого не увидел. Старый шаман, наверное, прятался за стволами, но известно, что он умеет обращаться в дерево или даже в папоротник, и никто не сможет увидеть его, если шаман сам не захочет показаться.
"Долгих лет тебе, о досточтимый Агей", - ответил Тарай и велел своим людям вернуться к отряду под горой. Когда его спутники исчезли из виду, Тарай негромко произнёс ключевые слова, доказывая, что он принадлежит к посвящённым, и с ним Агей может разговаривать доверительно. Агей словно выпорхнул из-под старого пня и предстал перед Тараем во всём своём обрядовом облачении, как будто собирался камлать.

- Мир тебе, Тарай, я знаю, зачем ты пришёл, - произнёс шаман отрешённо.
- От Агея у духов нет тайн. Они поведали ему о моём приходе, - удовлетворённо ответил Тарай, не подавая виду, что изумлён таким приветствием.

"Наверное, шаманы оповестили своими бубнами всех шаманов вокруг, что Тарай будет нуждаться в помощи. Хотя, кто его знает, может быть, это и вправду духи, хранившие его в трудном пути, поведали о его прибытии Агею", - подумалось Тараю.
- Позволь выразить почтение мудрому Агею скромным даром, - Тарай достал из-под полы золотой браслет в виде свернувшейся в два кольца змеи и с поклоном передал шаману.
- Пусть духи хранят тебя в твоих делах, Тарай, - шаман с достоинством, не выражая никаких чувств, принял подарок и надел его на левую руку.

После этой официозной процедуры Агей деловито объяснил дальнейший путь Тарая. Ему следует идти на северо-восток. Через два дневных перехода его встретит шаман Чемурай. Тот укажет место, где можно будет надёжно спрятать казну, не опасаясь, что её кто-то обнаружит. Сами духи будут охранять золото киргизов, и никогда оно не достанется чужакам.
Отряд тронулся в путь и, достигнув ручья, о котором говорил Агей, остановился на ночлег. Между тем светлый смешанный лес сменился на роскошный сосновый бор. Гигантские, прямые стволы подпирали небо. Глухари, словно гонимые добрыми духами, сами подлетали к отряду и садились на нижние ветви сосен, чтобы быть подстреленными.
На следующий день бор сменился кедровой тайгой. Отряд медленно продвигался вперёд, по пути вброд по песчаному дну преодолел речушку Абан , и, когда начало смеркаться, послышались звуки бубна. Это был, несомненно, Чемурай.

* * *

Старый шаман Агей оказался прав. Чемурай был именно тот человек, кому можно было доверить охрану ханской казны. Был он ещё молод и силён. И как ловко он общался с духами! Весь отряд был покорён искусством шамана. Во время ночного камлания слетали все воины Тарая вместе с ним, обратившись в сов, в глубины тайги и увидели они жилище духа подземных вод. Жил этот дух в уютной пещере под большой гранитной скалой с неприметным входом. Дух пообещал Чемураю, что он примет казну на хранение и не позволит никому её унести. Даже духи неба не смогут взять у него золото киргизов. А люди и подавно.
После камлания весь отряд безмятежно уснул, а шаман всю ночь до рассвета общался с духом ночного неба и добился обещания его покровительства. Отныне всякий, кто пойдёт разыскивать золото киргизов, будет обманут звёздами. Дух ночного неба будет переставлять их с места на место, и будут искатели золота блудить по тайге напрасно.
После пробуждения повёл Чемурай отряд Тарая на север, туда, куда они вчера летали, будучи совами. По пути воины оживлённо обсуждали вчерашний полёт и пощёлкивали языками, выражая восхищение мастерством шамана. На место прибыли уже ближе к вечеру. Увидев большую скалу, все ахнули, узнав её. Вот и вход в пещеру. Но вход прикрыт валуном и совсем не виден. Чемурай приложился к верху валуна и напрягся. Валун неожиданно легко сдвинулся с места, открыв узкую щель входа. В глубине пещеры находилась впадина в форме чаши, явно сделанная руками человека. В середине чаши на небольшом возвышении горел самый настоящий огонь - небольшое голубоватое пламя, колеблющееся под сквозняком. Где-то с другой стороны в пещере есть отверстие, и поэтому здесь легко дышится и не ощущается запаха дыма. Тарай последовал за Чемураем с содроганием сердца, боясь ненароком обидеть духа подземных вод. Пещера оказалась просторной, как большая юрта.

- Это вечный огонь духа, - пояснил шаман. - Он горит здесь с того дня, когда дух народился на свет.

Стены пещеры были неровные, с глубокими нишами.

- Вот здесь можно сложить казну, - указал Чемурай на самую большую нишу в заднем углу пещеры.

Вскоре драгоценный груз был заботливо уложен, валун у входа поставлен на место и подпёрт ещё одним валуном, который с трудом подкатили воины Тарая. Теперь случайный одиночка не сможет открыть вход в пещеру.
Обратный путь Тарай проделал с ликованием в сердце. При прощании с Чемураем, он ещё раз поручил шаману свято хранить тайну клада. И, если никто за ним не придёт по поручению киргизского хана, а Чемурай будет готовиться к уходу в мир духов навсегда, он должен поручить своему преемнику охранять клад и ждать гонца от самого хана, который сможет сказать ему ключевые слова. Тут Тарай прошептал Чемураю на ухо слова, которые должны подтвердить, что за золотом пришёл не самозванец.
Попрощавшись с Чемураем, Тарай направил свой отряд назад к святой горе, откуда он намеревался идти напрямик по благодатной равнине с обширными лугами в приканскую степь, где обитало его родное племя кеттов, надеясь, что монголы оттуда уже ушли. Во время ночлега он услышал отчётливые звуки бубнов Чемурая и Агея. Бубны переговаривались совсем недолго, словно что-то помешало их разговору, но Тарай не придал этому значения, уснув с приятным чувством исполненного долга.

* * *

Хитрый батыр Оркан догадался, что Тарай его обманул лишь на берегу Кем-реки. Исполненный гнева, велел он тут же казнить пятерых разведчиков, которые не нашли следов Тарая в верхнем течении Ангары и ввели его в заблуждение. С оставшейся неполной сотней всадников повернул он вдогонку за Тараем. Теперь важно найти его следы и настойчиво его преследовать. Так рано или поздно он настигнет Тарая и завладеет киргизским золотом. После разгрома киргизского прииска узнал Оркан от уцелевших киргизов после страшных пыток, сколько золота увёз с собой Тарай и с каким отрядом он ушёл на север. И зная о своём превосходстве в силах, предвкушал Оркан свой будущий триумф, когда привезёт он золото и передаст его самому хану Джучи.
Возликовал Оркан, обнаружив следы отряда Тарая на берегу Ангары. И неотступно, как сама смерть, шёл Оркан за Тараем, не теряя следа и постепенно сокращая расстояние. Подивился Оркан хитрости и мудрости Тарая, сделавшего такую петлю и идущего в сторону монголов. Если бы прошёл хороший дождь и смыл следы, то никогда бы Бука не догадался, что Тарай пошёл таким маршрутом. Но стояло знойное сибирское лето, и дождя не предвиделось ещё долго.
Стоянку Тарая на берегу Маньзи перед встречей с Агеем Оркан обнаружил вечером. Он решил дать коням отдохнуть на широкой луговине, богато поросшей сочной травой и сделать остановку на том же месте. Верный своей привычке при каждом привале высылать разведку вперёд, послал он и в этот раз пятёрку воинов проследить, сколько можно, куда направился Тарай дальше. Разведка подошла к подножью святой горы, когда уже совсем стемнело и идти по следу стало невозможно. Отряд уже повернул назад, как послышался звук бубна. Командир разведчиков принял решение мгновенно: надо схватить шамана! Он наверняка знает, куда пошёл Тарай. Трое воинов спешились и бесшумно поднялись на вершину святой горы по лесистому восточному склону. Через час связанный шаман был доставлен в стан к Оркану.
Оркан умел развязывать языки самым стойким пленникам, но старик Агей безучастно перенёс все страшные пытки, словно тело его было из дерева, а не из плоти. Оркан даже не заметил, как молчащий истерзанный старик умер, не сказав ни слова, и продолжал терзать уже мёртвого. Велев выбросить труп Агея в Маньзю, раздосадованный Оркан долго не мог уснуть и проснулся поздним утром с тяжёлой головой. Разведчики доложили ему, что, поднявшись на гору, они слышали откуда-то с северо-востока очень слабый звук ещё одного бубна. Интуиция подсказывала ему, что второй шаман обязательно должен знать о Тарае и что они скоро обязательно встретятся. И Оркан морщил себе лоб, какую же пытку придумать для шамана, если он умеет не ощущать боль?
Отряд Оркана быстро продвигался по следам киргизского каравана. Заночевав у того же ручья, Оркан продолжил преследование, предвкушая скорую встречу с обречёнными беглецами. Солнце уже покатилось под гору, когда передовой разъезд Оркана наткнулся на возвращающийся отряд Тарая. Из пятерых разведчиков назад вернулся лишь один. Оркан развернул свой отряд в цепь и пошёл навстречу. Тарай попытался увернуться, повернув на север, но кони Оркана были свежее, и вскоре отряд киргизов оказался в окружении. Посыпались монгольские стрелы, пущенные скорее наугад, чем прицельно, но и они нашли свои жертвы: три всадника были убиты, а четыре подраненных коня забились в судорогах.
А небо между тем затянули мрачные грозовые тучи. "Сейчас хлынет ливень и скроет все наши следы", - с удовлетворением подумал Тарай и распорядился не даваться в руки врага живыми. Тарай сам пристрелил из лука придавленного раненым конём своего верного воина. Потом с криком - делай, как я! - полоснул себя по горлу острым кинжалом. Поступку мужественного Тарая последовали все оставшиеся воины, и Оркан разразился страшными проклятиями в адрес "диких киргизов". Пытать было некого, а с неба лился проливной дождь, после которого не найти уже никаких следов. Хоть и недалеко где-то должно быть золото киргизов, но как его взять?
Попрятавшись под деревьями, пытались воины Оркана спастись от дождя, но всё было бесполезно. С неба лились потоки воды, и весь отряд монголов промок до нитки. Когда дождь утих, Оркан погнал отряд дальше на северо-восток. Напрасно вглядывались следопыты в землю. Никаких следов обнаружить было нельзя. Путь преградила небольшая речушка. Перейдя её и выбравшись из поросшей кустами долины, Оркан распорядился устроить привал. Высланный на разведку разъезд вернулся вскоре без каких-либо новостей. Могучий светлый бор из высоченных сосен казался бесконечным, только к северу он начинал густеть.
Только запеклась над кострами конина, и только приготовились воины приступить к трапезе, тишину разорвал громкий бой бубна, звучавшего отчётливо с севера. Казалось, что до бубна совсем близко. Оркан послал десяток воинов схватить шамана, предвкушая удовлетворение от предстоящей встречи с ним. Через некоторое время бубен смолк. Отряд вернулся ни с чем. Но только всадники спешились, как бубен загудел вновь. В этот раз был он значительно дальше. Бубен отбивал колдовской ритм всё быстрее и быстрее, и Оркан решил схватить шамана прямо сейчас, пока он в трансе. Послав опять десяток воинов вперёд, Оркан распорядился всем сниматься с места и идти вслед за передовым отрядом. Ему не терпелось встретиться с шаманом, как можно скорее. Бубен бил беспрерывно, но расстояние до него, казалось, никак не сокращалось. Оркан рассвирепел и всё время поторапливал отряд.
Светлый бор кончился, лес потемнел, под копытами коней зачавкала вода. А бубен выбивал чарующий ритм всё быстрее и быстрее, разогревая кровь в жилах преследователей. Расстояние до бубна заметно сократилось. Ещё чуть-чуть, и шаман будет схвачен. И только шаман сможет указать путь к золоту. В этом Оркан не сомневался. Между тем сильно стемнело. Небо, затянутое тучами, то и дело вспыхивало дальними зарницами. От зарниц слепли глаза, и преследователи двигались в азарте вслед за бубном, не видя ничего вокруг.
Авангард отряда радостно закричал, увидев в одном из отблесков зарницы шамана. Бубен ненадолго замолк и зазвучал внезапно южнее. Оркан сразу послал пятерых ближайших всадников наперерез. Но кони у этой пятёрки заартачились и не хотели идти вперёд. Лишь под ударами плёток удалось подчинить коней. И тут Оркан понял, что он попал в ловушку. Раздалось отчаянное ржание и проклятья всадников: "Трясина! Здесь трясина!". Послышалось громкое чавкание. Спереди тоже послышались отчаянные вопли тонущих в трясине. "Назад!" - распорядился Оркан и сам повернул коня. Но перед ним случилось что-то невообразимое. Стрела с горящим наконечником описала дугу и упала впереди. Яркая вспышка ослепила всех, раздался хлопок, всех обдало жарким воздушным потоком. Кони заржали и бросились от вспышки врассыпную, один за другим попадая в трясину. Из потревоженной трясины с громким чавканьем выделялся горючий газ и с шумом взрывался.
Кони взбесились, людей охватила паника. Оркан понял, что из этого пекла ему уже не вырваться. Он не успел даже ужаснуться, как оказался в болоте придавленный сверху чужим конём.
Наутро Чемурай осмотрел место вчерашней трагедии. Трясина поглотила всех монголов. На врезающейся в болото длинной косе твердой почвы, куда заманил их вчера Чемурай, он подобрал брошенные или обронённые предметы - щиты, колчаны, луки, шлемы и побросал их в болото. Но один кинжал он не стал выбрасывать. Это был кинжал самого Оркана - простая рукоять из оленьего рога, но лезвие - из настоящей дамасской стали, какую Чемурай видел в молодые годы у купцов-арабов. Недалеко от кинжала нашёл Чемурай и драгоценный золотой браслет, подаренный накануне Тараем Агею.

(продолжение следует)

 

 

Обсудить этот текст можно здесь