| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |

 

Дмитрий Хмельницкий

Очень избирательная память

 

"Красная Армия пришла в Германию не для того чтобы ее захватить, а для того, чтобы уничтожить национал-социалистический режим". Эта фраза прозвучала на научной конференции в Берлине осенью 2000 года. Конференция была посвящена проблеме русско-немецких национальных отношений и интеграции русских эмигрантов в Германии. В ней участвовали историки, социологи и этнографы из России и Германии. Фраза была реакцией на довольно робкие попытки русских участников напомнить о том, что в России ничего похожего на послевоенную немецкую денацификацию не произошло и потому совесть советских людей пока отягощена прошлым. Сказанное было очевидной и привычной аксиомой, никак не рассчитанной на обсуждение. Тем не менее автор этой статьи политически некорректно возразил: "Красная Армия пришла в Германию для того, чтобы уничтожить национал-социалистический режим, а кроме того все остальные режимы, в том числе и демократические, и захватить как можно больше территории. Что и выполнила с успехом". Реакции не последовало. Ни с русской, ни с немецкой стороны. Участники конференции оказались просто не готовы дискутировать на эту, казалось бы, ключевую тему.
За последние полвека сложились правила хорошего тона в отношении советско-немецкой истории. Залогом высокоморального подхода стало постоянное напоминание немцам о преступлениях нацистов и категорический отказ припоминать что-либо неприятное советским людям об их собственном прошлом. Распад СССР, воссоединение Германии и наплыв сюда эмигрантов из России ситуацию только усилили. Недавняя партийность или заслуги на поприще идеологической борьбы вообще перестали играть какую бы то ни было роль в общественном сознании обеих сторон. Советские ветераны войны искренне считают себя вправе объяснять немецким школьникам, что фашизм - это плохо, совершенно не рискуя нарваться на встречный вопрос о том, как они сегодня расценивают свои собственные политические взгляды той поры. Большинство просто не поняло бы, чего от них хотят.
А ведь это действительно интереснейший вопрос - что представляли собой советские солдаты, разгромившие в 1945 году вермахт и оккупировавшие пол-Европы? Каковы были их идеи, психология, мораль, образ мыслей, намерения?
Основную массу солдат и младших командиров Красной Армии составляла молодежь рождения 1918-1927 годов. Это в большинстве своем изначально лояльное поколение - так называемые комсомольцы тридцатых. Не все были комсомольцами, но все прошли не просто советскую, но сталинскую, жестко идеологизированную школу тридцатых годов. Были ли они сознательными коммунистами? Ни в коем случае. Как раз осмысление руководящей идеи было строжайше запрещено. Верностью идее называлось фанатическая вера в вождя и в любое сказанное им слово. Набор бессмысленных сталинских заклинаний образца тридцатых годов не имел ничего общего даже с догматическим советским марксизмом двадцатых. Смыслом учения была вера в то, что сталинский режим лучший в мире, а любой советский человек изначально выше и благороднее любого иностранца. И, следовательно, "...будущая война, с любым капиталистическим государством будет войной справедливой, независимо от того, кто эту войну начал". Так инструктировал своих подчиненных-журналистов главный редактор "Красной звезды" еще в июне 1940 года. Это же внушала молодежи советская пропаганда во время финско-советской войны 1939-1940 гг. С такими мыслями входили красноармейцы в Прибалтику, Польшу, Румынию, Финляндию в 1939-1940 годах.
Молодые солдаты выросли в обстановке непрекращающихся террористических кампаний с миллионами жертв - против крестьян в 1929-1933 гг, против интеллигенции в 1930-35 гг, против партийного аппарата в 1935-38 гг, против всех слоев населения в 1937-39 годах. Их родители и родственники были либо жертвами, либо участниками террора. Социологам и психологам еще предстоит разбираться, как могла сочетаться искренняя вера в правоту советской идеи с чудовищным жизненным опытом и непрерывным страхом за собственную жизнь и жизнь близких. Ясно, что вполне здоровой такую психику назвать трудно.
Жестокость и абсолютное презрение к человеческому достоинству - норма советских общественных отношений конца тридцатых годов. Пытки во время следствия и зверства в лагерях были не наказанием преступникам, а способом поддержания дисциплины. Для поддержания дисциплины среди свободного населения Сталин пользовался принципиально теми же методами. Тем более, что переход человека из свободного состояния в положение заключенного определялся случаем и государственным планированием. Лагерный срок за двадцатиминутное опоздание на работу в мирное время и запрет менять место работы предельно облегчали этот процесс. По принятому перед войной дисциплинарному уставу, командир имел право применять силу и оружие для принуждения неповинующихся приказу и для восстановления дисциплины. Это было воспринято в войсках как официальное разрешение рукоприкладства. Заместитель наркома обороны маршал Кулик выразился по этому поводу так: "Плакать над тем, что где-то кого-то пристрелили не стоит" ("Другая война. 1939-1945", М.,1996, с.193) Сами командиры тоже не были в безопасности. Жуков еще во время боев на Халхин-Голе имел обыкновение без суда расстреливать провинившихся офицеров. То же он проделывал и во время войны. Разумеется, что такие полномочия он имел от Сталина. И надо полагать, не он один. Известно, что Сталин охотно поощрял мордобой среди высших офицеров. Он знал, что делает. Человек сам лишенный чувства собственного достоинства будет особенно охотно подавлять его в других.
Солдаты прекрасно знали, что их жизнь не стоит ничего. Что командиры их жалеть не будут. Заградотряды начала войны, стрелявшие в спину отступавшим, варварские методы ведения войны, взятия городов к праздникам с засыпанием немецких окопов собственными трупами - все это делало их шансы выжить за несколько лет войны призрачными. Дисциплину можно было поддерживать только еще большим страхом. Деятельность особых отделов во время войны не ослабела, а усилилась. Неосторожно сказанное слово грозило солдату не лагерем, а верной смертью. Либо быстрой - расстрелом, либо с отсрочкой - в штрафбате. Сдаваться в плен было запрещено уставом. Пленный автоматически считался предателем. Побег из плена и возврат к своим сулил не спасение, а новые издевательства и в лучшем случае - штрафбат.
По опыту афганской и чеченской войн мы хорошо представляем себе, как ужасно действуют на психику солдат даже несколько месяцев непрерывных боев. Люди быстро превращаются в неврастеников и убийц, нуждаются в психиатрической реабилитации. В вермахте солдату полагался ежегодный отпуск. И дополнительный, если он попадал с ранением в госпиталь. В Красной армии отпуска не были предусмотрены вовсе. Солдат призыва 1939 года, если ему посчастливилось уцелеть, мог воевать без отпуска вплоть до 1945 года. Что происходило с его психикой - судить опять же психиаторам.
Командование, конечно, понимало, что дикий многолетний стресс и непрерывное подавление инстинкта самосохранения требуют компенсации. Возможность к этому появилась после того, как ход войны был переломлен в пользу союзников и Красная Армия вышла за предвоенные границы.
Еще один промежуточный вопрос - как должны были относиться красноармейцы к населению освобожденных ими от нацистов территорий? Общение с иностранцами до войны было смертельно опасным. Каждый иностранец - потенциальный шпион. Даже иностранные коммунисты, которых в конце тридцатых стреляли сотнями. Знакомство с иностранцем, как и переписка с заграничными родственниками, автоматически делало шпионом и советского человека. Страх перед общением с иностранцами никуда не делся. Но избежать контактов во время оккупации было невозможно, поэтому командование старалось, чтобы он дополнился ненавистью и презрением. Это было легко сделать на немецких территориях, так как нацисты скотским обращением с "восточными народами" дали формальный повод для ненависти и мести.
Население советских территорий, побывавшее под немцами, тоже теряло право на сочувствие со стороны солдат, так как находилось в контакте с врагом. Любой человек, продолжавший работать в оккупации, учитель или рабочий, автоматически попадал под обвинение в сотрудничестве с врагом и оказывался в лагере. НКВД немедленно по освобождении территорий начинал просеивать все население через мелкое сито. О сочувствии к перенесенным страданиям речь даже не шла.
Одно из немногих документальных свидетельств того, как вела себя Красная Армия на занятых территориях, принадлежит крупному югославскому коммунисту (а впоследствии - антикоммунисту) Миловану Джиласу. Осенью 1944 года Красная Армия освободила Белград и заняла северовосточную часть Югославии. Для югославской компартии немедленно начавшаяся волна насилия по отношению к мирному населению стала очень неприятным сюрпризом и переросла в политическую проблему. За короткое время были собраны данные - 121 случай изнасилования, из них 111 с последующим убийством и 1204 случая ограблений с нанесением телесных повреждений. Не так мало, если учесть, что территория занятая Красной армией, была невелика. Высшие штабы Красный армии отказались реагировать на протесты - "создавалось впечатление, что они намеренно смотрят сквозь пальцы на насилия и насильников". Руководство компартии во главе с Тито было вынуждено обратиться к начальнику советской миссии в Югославии генералу Корнееву, но получили оскорбительный отказ. Джилас сказал во время встречи, что население сравнивает поведение красноармейцев с поведением английских офицеров. Реакция Корнеева: "Самым решительным образом протестую против оскорблений, наносимых Красной армии путем сравнения ее с армиями капиталистических стран."
Когда через несколько месяцев Джилас во главе делегации оказался на приеме у Сталина, тот разыграл целый спектакль: "Он лил слезы, восклицая: "И эту армию оскорбил никто иной, как Джилас!...Знает ли Джилас, который сам писатель, что такое человеческие страдания и человеческое сердце? Разве он не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь кровь и огонь и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберет какой-нибудь пустяк?" (Милован Джилас. Разговоры со Сталиным. Франкфурт/Майн, 1970, с.89-91). У красноармейцев не было оснований испытывать к югославским крестьянам особо отрицательные чувства. Что происходило на территориях, население которых красноармейцам полагалось ненавидеть, можно судить по событиям в Восточной Пруссии. Ничем неограниченный произвол, деревни, в которых не оставалось ни одной неизнасилованной женщины, грабежи, убийства.
Нет сомнения, что на мирное население оккупированных территорий красноармейцев натравливало само командование. Эта была награда за тяготы не только войны, но и всей предшествующей жизни. Люди, выросшие в постоянном унижении, наконец, получили возможность почувстовать себя победителями, хозевами. Получить моральную и материальную компенсацию за все. И остаться благодарными командирам. Гораздо более серьезным проступком, чем насилие и мародерство, было в глазах советского командования и органов мирное и тесное общение солдат с местным населением. Браки советских людей с иностранцами были тогда запрещены. Роман советского солдата с местной девушкой рассматривался, как измена Родине со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Отношение рядовых красноармейцев к местному населению соответствовало действиям официальных властей. Сразу после "освобождения" НКВД разворачивал на оккупированной территории такой же террор, какой недавно пережил СССР. Нужных НКВД людей похищали из западных зон оккупации. Бывшие нацистские концлагеря - такие, как Бухенвальд, Заксенхаузен, Баутцен и многие другие были превращены в филиалы ГУЛАГа. Людей - отнюдь не нацистских преступников - массами арестовывали, пытали, отправляли в лагеря, немецкие или советские. Например, из 24 немецких школьников арестованных в 1945 г. по 58 статье за "создание незаконной группы" только 13 дожили до 1954 года. Часть растреляли, часть погибла в Заксенхаузене. Именно за этим пришла в Германию и Восточную Европу Красная Армия. Вряд ли эту деятельность можно назвать антифашистской. А исполнителей - антифашистами. Сложность сегодняшней оценки той ситуации состоит в том, что советские солдаты-победители абсолютно не ощущали противоречия между формально благородными "антифашистскими" лозунгами и страшной реальностью, которую они принесли на "освобожденные" земли. Они вообще практически ничего не понимали.
Эта статья - не обвинение в адрес советских солдат-фронтовиков. Они были первыми жертвами страшного, отнюдь не антифашисткого режима. Режим развратил их, кидал им подачки, льстил - и одновременно уничтожал миллионами. Гибель почти четырехсот тысяч солдат в бессмысленном с военной точки зрения штурме Берлина практически после конца войны, сотни тысяч военнопленных, отправленных в ГУЛАГ прямо после освобождения, жуткий лагерь для солдат-инвалидов на Соловках, бесправие, нищета... Они за свое неведение и простодушие заплатили сполна.
Плохо то, что за полвека миф о советском антифашизме никуда не делся. Он по-прежнему обеляет память Сталина и его помощников, мешает понять историю и оскорбляет память миллионов жертв советского "антифашизма".

 

Обсудить этот текст можно здесь