Portfolio

Борис Бернштейн

Дальняя разминка

Автор и создатель популярной телеигры "Что? Где? Когда?" Владимир Ворошилов скоропостижно скончался в субботу на даче в Переделкино. Причина смерти 70-летнего телеведущего - сердечный приступ. Передаче "Что? Где? Когда?" недавно исполнилось 25 лет.

Сообщение радио "Свобода", 10-03-2001 21:38.

Володя Ворошилов был моим студентом.
В те времена, в пятидесятые годы, многие ребята из России и других республик приезжали в Таллинн за высшим художественным образованием. Причин было несколько. Первая была та, что в наш институт поступить было легче, чем в московский Суриковский или или ленинградский Репинский. Секрет был простой: в Эстонии не было в то время художественного училища, а из России приезжали со средним специальным образованием; при этом главное на вступительных экзаменах тогда было одно - надо было уметь хорошо рисовать, и жесткая муштра российских училищ тут была как нельзя кстати. Эстонцам трудно было конкурировать с приезжими. Другая причина - по российским училищам бродили темные слухи, что в прибалтийских институтах больше свободы. Словом, в институте были большие группы студентов из России, позднее потянулась молодежь из других республик; одно время была крупная украинская колония, позднее - молдавская.

Володя Ворошилов был в одной из первых русских групп, которым я преподавал длинные курсы истории искусства и эстетики; всего учебы было шесть лет - шестой год был дипломный, а пять лет подряд студенты вынуждены были слушать меня по разу, а то и по два в неделю. Так что мы с Володей встречались часто. Этим я вовсе не хочу сказать, что своей образованностью он обязан мне. Напротив, я в этом сомневаюсь. Обычно в начале и даже в середине семестра я бывал охвачен пламенем просветительской страсти, но к концу семестра огонь утихал, а пепел экзаменов бывал ужасен. Именно тогда меня посещали мысли об отмеренных сроках и о тщете человеческих усилий. Я даже помню, что на экзамене по искусству XIX века Володя кое-чего не знал, не из искусства; а из самой истории, да еще такое, о чем в великой игре спрашивать стыдно, засмеют…
Нет, нет, своей образованностью он был обязан себе.

За долгие годы преподавания мне попадались студенты самого разного характера и качества. Иных я не смогу вспомнить даже под пыткой. Были одаренные художественно, и это хорошо, но мне, не только критику, но историку и теоретику, интересны были еще и умники. Таких за все годы было немного, их-то я помню, а с некоторыми переписываюсь до сих пор. Володя был один из умных и способных, все вместе.
И специальность он выбрал самую интеллектуальную: театральную декорацию - сценографию, если по-нынешнему - где одной живописью не обойтись. Вид занятий был по мерке личности.
Трудно вспомнить его курсовые работы - прошло скоро полвека, не требуйте от меня невозможного. Хорошо хоть, что я помню его дипломную работу и скандал, сопровождавший ее защиту.

Он представил на защиту эскизы декораций и костюмов к спектаклю по пьесе Оливера Голдсмита "Ночь ошибок". В те времена уже это было вызовом - хрущевская оттепель растопила только кромку ледника. Западная пьеса, восемнадцатый век, - все это выглядело сомнительно и пахло намеренным уходом от актуальных проблем советской современности, не говоря уж об интеллигентском снобизме. Почему было не взять полноценную пьесу Вирты или там Корнейчука?
Председателем Государственной Комисии в тот год… Кстати, почему Государственной? Почему наш институт назывался Государственный Художественный и т.д., почему я кончал Государственный университет, посещал Государственную филармонию и Государственные академические театры? Разве с ними конкурировали частные, или хотя бы кооперативные, или межколхозные университеты? Католические художественные институты или православные консерватории? Я думаю, дело тут было не в смысле, указание на государственность в этом случае было очевидной бессмыслицей. Решающей была акустическая и тем самым эстетическая сторона дела: слово звучало величественно, державно, левитановски (я не художника имею в виду); вслушайтесь только в центральную группу "СУДАРСТВ" или, еще лучше, "УДАРСТВ", чего стоит одно только Р после величественного А, вот это АРР! А взрыв четырех согласных подряд!

Для наибольшей объективности оценок, исключения жульничества и приписок (в чем подозревался каждый советской гражданин и каждая институция, и не зря) Государственную комиссию по приему Государственных экзаменов и защите дипломных работ в Государственных институтах должен был возглавлять посторонний авторитетный художник или ученый. В тот год, когда Володя Ворошилов защищал диплом, небо послало нам из Москвы скульптора С.Алешина, фигуру нешуточную, он участвовал еще в исполнении ленинского плана монументальной пропаганды в восемнадцатом-девятнадцатом годах, был упомянут во всех историях советского искусства и мог считаться сакральным объектом.

Итак, защита.
Расставив для обозрения стенды с эскизами и макеты декораций, Володя, как и полагалось, рассказал о своем понимании пьесы, о видении будущего спектакля и о процессе работы над дипломом. Я должен напомнить, что в те времена истолковывать старинные пьесы на современный манер было не принято, декорации и предметная среда должны были отвечать духу и стилю эпохи, а актерам полагалось выходить на сцену одетыми, это во-первых, и даже одетым по моде того времени, к которому действие было отнесено автором. Сценограф должен был разбираться в этих вещах - и в своей вводной речи Володя показал, что разбирается превосходно. Но, говоря о костюмах, он допустил неосторожность. Что касается костюмов, сказал он, то я пересмотрел много материала, но когда я открыл альбомы с репродукциями Хогарта, я нашел там все, что нужно. Для верности, однако, он напомнил, что Хогарт был современником Голдсмита. Я же, тоже для верности, напомню, что Уильям Хогарт - один из величайших английских мастеров XVIII века и что в его картинах и гравюрах, нередко сатирических, развернута единственная в своей достоверности картина нравов тогдашней Англии.

После дипломника, как полагается, выступили руководитель и рецензент; оба высоко оценили работу. И тогда поднялся для выступления сам Председатель Государственной комисии, знаменитый скульптор, чей проект памятника Карлу Марксу был удостоен критических замечаний самого Ильича. В этом месте своих слов у меня нехватает; я буду заимствовать: вид Алешина был ужасен, он был как божия гроза.
"Что же это такое! - загремел он. - Дипломник выполнил эскизы маслом! А кто ввел эту моду - писать театральные эскизы не темперой, а маслом? (В этом месте была выдержана трагическая пауза). Художник-импрессионист Коровин, сурово осужденный советской общественностью! (Еще одна театральная пауза). Как теперь по таким эскизам будут исполнять декорации?!" (Риторическая пауза…)
Зал скептически замер. Художник-импрессионист Коровин, заодно с остальными импрессионистами, уже переставал быть идеологическим пугалом, а в Эстонии - и подавно. Кроме того, эскизы декораций делаются не для технических исполнителей, а для фиксации общей пластической концепции спектакля; исполнители же в эскизы не смотрят, а получают специальные подробно проработанные образцы.
Да и вообще, в импрессионизме ли дело?

Первое, что пришло мне в голову, не имело касательства ни к какому направлению в истории искусства. Чтобы объяснить эту догадку сегодня, требуется еще одно отступление: я должен буду опубликовать некое известие, несмотря на сомнения, которые меня при этом одолевают. Дело в том, что, ну, как бы это сказать поделикатней, ну, словом, вот так - в студенческие годы фамилия Володи была не Ворошилов, а Калманович, вот. Студент Владимир Калманович. В Эстонии в те годы - а поступал он к нам году в 1953 или 1954 - носителей такой фамилии принимали в Государственные учебные заведения, было, было такое. А героическую фамилию на "ов" он взял к концу учения; если я верно помню, это была фамилия жены. И вообще, фамилия эта не от полководца произошла, а от глагола "ворошить". Да и выбора, вероятно, не было.

Если кто-либо собирается задним числом осудить Калмановича за то, что он стал Ворошиловым, то на мою поддержку он рассчитывать не должен. Способы борьбы с абсурдным и беспощадным режимом были столь же разнообразны, как были разнообразны цели. Великая цель взорвать режим мало кому приходила в голову в 1950-е годы, а если приходила, то в идеальной форме, поскольку планы реализации идеи были абсурдны сами по себе. Я полагаю, если еврейский юноша ставил себе цель выжить и реализовать себя, то это само по себе уже было вызовом власти, которая ставила себе противоположную цель. Каждый использовал подручные средства, т.е. те, которые были под рукой. Вот и все.
Но бьют, как известно, не по паспорту. В бумагах написано Ворошилов, а лицом чистый Калманович, да и поведением тоже. Хочет показаться умнее других, и вообще - выделывается; все не как у истинно советских людей…
Таковы примерно было мои предположения о причинах гнева исторического скульптора.

Между тем, председатель Госкомиссии продолжал громить.
- Вот, дипломник поленился, не захотел изучить эпоху, костюмы, как полагается… Доверился какому-то художнику!
Тут в зале произошло движение, а сидевший рядом с Алешиным наш молодой тогда ректор тронул его за рукав и стал что-то шептать. Но председателя было уже не сбить.
- Тут мне говорят, что это знаменитый художник. Много нынче знаменитых развелось…
Это было, конечно, смешно: Алешин публично сел в лужу. Но и не смешно тоже. На бумаге не воспроизвести интонационную кривую последней фразы, вельможно - пренебрежительно - брюзгливо-брезгливую, с повышением голоса и растянутым ударением на первый слог - мнооога нынче… - настоящих-то знаменитых мы знаем, небось, сами оттуда.

Нелепость и безграмотность обвинений, мерзкое барство, а пуще всего - очевидная жидоедская подоплека алешинской выходки придали мне духу. Я оказался не один, за Володю заступился его руководитель, еще кто-то стал возражать… Володя в ритуальном заключительном слове тоже огрызался. Словом, как говорили в те времена, "был дан отпор" и госкомиссия "не пошла на поводу" у председателя.
Володя успешно защитился, получил диплом и уехал в Москву. Мы потеряли его из виду.

Спустя годы на экранах появилась игра - и как-то выяснилось, что ее затеял и ведет Владимир Ворошилов. Я говорю "как-то выяснилось", потому что у нижеподписавшегося очень долго не было телевизора; народный аппарат появился у нас в доме поздно, где-то в конце восьмидесятых, когда стало возможно смотреть передачи из Финляндии. Известие о Ворошилове принес мой коллега, у которого телевизор был.
Несколько игр, в разные времена, я видел. Этого мало, и то, что я решусь сказать, - не более чем замечания случайного прохожего, хотя и заинтересованного.

Взрослый и знаменитый Ворошилов - это игра, сейчас ее даже стали писать с большой буквы: Игра. Как только слышишь это слово, сразу на память приходят два классика ХХ века - Герман Гессе и Иохан Хейзинга. Последний в своей непревзойденной книге, одной из самых гуманных, какие я знаю, представил образ беспорочно играющего человечества. Это он говорил, что игра есть добровольное действие или занятие по доборовольно принятым, но совершенно обязательным правилам, с целью заключенной в нем самом, сопровождаемое сознанием "иного бытия", нежели "обыденная" жизнь. Нигде более сознание иного бытия не бывает столь острым, как на театре; неудивительно, что игру "Кто, где, когда?" придумал человек насквозь театральный, а особый поворот ей придал человек насквозь интеллектуальный. Гессе рассказал, сколько жизни требуется, чтобы стать Магистром игры. Владимир Ворошилов явил себя народу уже готовым Магистром; как он себя готовил - я не знаю. Но, более того, он явил себя даже и не магистром, а кем-то бесконечно большим: богом Игры. Он был ее создателем - и присвоил себе атрибуты Творца. Первым из них было божественное всезнание. Он знал все, совершенно все, не могло быть ничего такого, чего бы он не знал; он не был носителем знания, он был самим Знанием. Абсолютное знание ставило его вне мира играющих, вопрошающих, отвечающих, угадывающих, вспоминающих - что и было подчеркнуто его невидимостью. Это словно бы про него говорил Моисей: "глас слов Его вы слышали, но образа не видели, а только глас." Глас приходил извне пространства игры и потому был непререкаем - как гром.

Тут все было продумано и доведено до последней шлифовки. В отличие от других историй творения, Владимир Ворошилов сотворил совершенный мир. Это было столь же блистательно, как и опасно, поскольку его невозможно было улучшить. Мир игры мог либо деградировать, либо расти количественно.

Вырожденные формы мы увидели в многочисленных подражаниях и вариантах, где состязание в сообразительности уступило место более или менее успешным раскопкам в овощехранилищах памяти. Вообще-то, иметь хорошую память полезно, но все помнить вовсе не требуется - надо знать, где искать. К тому же, подражания никак не могут состязаться с Игрой в отношении зрелищности.
Количественно обогащалась сама Игра - именно за счет пышного, тропического разрастания зрелищного начала. Театральный темперамент постановщика и декоратора переливался через край и его собственная игра подтопляла берега главной Игры. Так мне показалось, когда я смотрел поздние передачи.

Так или иначе, а творение Владимира Ворошилова остается уникальным и нераздельно слитым с его личностью. Уход создателя означало конец Игры; они вместе стали историей.

Обсудить этот текст можно здесь