Portfolio

Анюта Евсеева

Бизнес-ланч в одиннадцать

(продолжение)

Старик Йорген курил на крыльце. Он, прищурясь, смотрел вдаль: где на французской территории, среди виноградников виднелся старинный замок.
- Прекрасен месяц июнь… - то ли спросил, то ли сообщил он.
- Да, - согласилась я, - люблю июнь.
- А как в это время в России?
- Тепло, - ответила я. - Переменная облачность, временами дожди.
- А снег? - снова спросил Йорген. - Много его там у вас?
- Да, - ответила я, - особенно в июне.
Старик засмеялся.
- Вполне возможно, ведь у вашей страны богатая фантазия. Это здесь снега летом - никак не дождаться.
- Может быть, в этом и прелесть Швейцарии? - предположила я.
- Может быть, - он вздохнул. - Вы всё время одна, - заметил он, - не хотите с кем-нибудь познакомиться? Тут в общем-то хорошо относятся к русским женщинам.

Пришла очередь старика Йоргена тыкать меня мордочкой в мокрый песок, и не успела я ответить, что мне всё равно, как здесь относятся к русским женщинам, а намного важнее, как я отношусь к русскому мужчине, причём, к единственному на всём белом свете, как появился Ганс. Он прошёл к машине, не обращая на нас никакого внимания, открыл дверь машины, Шанс прыгнул на заднее сиденье. Ганс сел за руль и махнул нам рукой.
- Я не одна, - ответила я, глядя вслед серебристому мазерати.

Иногда я ловлю себя на мысли, что разговариваю сама с собой. Вернее, так думает Соня, которая часто застаёт меня бормочущей что-то себе под нос. На самом деле я вовсе не разговариваю сама с собой, а общаюсь. Ведь кто сказал, что для общения необходимо сидеть друг напротив друга? Можно беседовать и на расстоянии. Я уверена, что он слышит меня, так же, как я слышу его.
Иначе как бы я знала, чем он завтракает?
Обычно это два яйца всмятку, чашка кофе со сливками и круассан. Именно догадка о круассане привела меня в Париж, где я обращалась во всевозможные инстанции по розыску проживающих во Франции русских, но почему-то о нём ни у кого не было сведений.
- Возможно, ваш друг сменил фамилию, - предположил чиновник.
- Зачем? - удивилась я. - К тому же, если бы он сделал это, я бы узнала первой.
- Каким образом? - удивился чиновник.
- Он сообщил бы мне.
- Почему же он вам не сообщит, где находится? - изумился чиновник.
Я не ответила. Чиновник - есть чиновник, ничего ему не поможет, но мне-то доподлинно известно, что во Франции завтракают преимущественно круассанами.

Кондитерская Берты уже была закрыта. Часы показывали шесть, город опустил ставни, словно затаился, и теперь стал похож на экзотический цветок, который закрыл лепестки на ночь.
Звук шагов заставил меня обернуться: хромой певец с Большого моста медленно возвращался домой.
- Грюцце! - поприветствовал он, коснувшись шляпы.
- Добрый вечер, - ответила я.
Он удивлённо поднял брови, и, кивнув, прошёл дальше.
Я встречаю его почти каждый вечер, и каждый раз он удивляется тому, что я отвечаю по-русски.
Пройдя десяток шагов, певец остановился.
- Вы не знаете, в Базеле можно купить инвалидную коляску? - поинтересовался он.
- Нет, к сожалению. Что-то не так?
- Говорят, больше платят, - и снова коснулся шляпы, прощаясь.
Собрался идти, но опять задержался.
- А вы знаете, почему на мясных лавках, торгующих кониной, нет вывесок и ставни наиболее плотные? - спросил он.
- Никогда не думала об этом.
- Они стесняются, - улыбнулся певец и пояснил, - стыдятся торговать мясом благородных животных.
- Но, тем не менее, торгуют.
- Традиция, - многозначительно произнёс хромой певец с Большого моста и скрылся из вида.

Каждый день я прохожу по Фолькентштрассе и привычно ищу глазами того, кого потеряла. Я ищу его везде, где бы ни оказывалась. Это стало моей неизменной привычкой, слившись с ритмом моих шагов, с темпом всей моей жизни: заглядывать в лицо каждому, у кого чёрные кудрявые волосы, всматриваться во все синие глаза, вздрагивать, заметив сутулую спину, и устремляться следом…

Иногда мне кажется, он всё ещё где-то летит, всё ещё не определился с посадкой.
Я не сошла с ума от ожидания, терпеливо жду встречи, продолжаю искать и ощущаю его присутствие в каждом городе, где бы ни находилась.
Тоска - материальна, её можно пощупать, но она упруга и плохо поддаётся, если решить придать ей форму. Она самостоятельно оборачивается то подушкой, то раскрытым окном, то букетиком фиалок, то бокалом шампанского, то летящим высоко в небе самолётом. Но чаще всего она является ко мне силуэтом сутулого мужчины, который удаляется от меня по терминалу.
Я знаю, что встречу его однажды, я в это верю. Встречу случайно, быть может, не сразу узнаю и на мгновение захлебнусь собственным вздохом, как случается с ребёнком, пришедшим в восторг…

Каждый раз, уходя из дома, я прикрепляю к двери записку: "Буду после шести", потому что больше всего боюсь, что он когда-нибудь придёт и меня не застанет.
Охотно верю - мир тесен, и найдётся тот, кто подскажет ему мой адрес. Например, он позвонит моей матери, и мать, обознавшись, примет его за Бога, и воскликнет:
- Господи! Ну, конечно же, я знаю её адрес! Боже! Куда я его подевала…

- У меня для тебя новость, - сообщила Соня, выходя мне навстречу, - из Парижа!
Убеждена, новость может быть только из Парижа, ведь там ежеминутно появляется что-нибудь новенькое. Париж без новостей - это не Париж, а какой-нибудь сонный Аппенцель, где до сих пор лечат травами, заговорами, возвращают мужей приворотами, снимают порчу заклятиями и, главное, - свято верят в то, что и привороты, и заговоры, и заклятия помогают снять порчу, вернуть мужа и вылечиться.
- Там пройдёт концерт, - радостно сообщила Соня, - угадай, кто будет выступать!

Моё сердце забилось, и теперь стучало быстро, быстро. Я знала, что это когда-нибудь случится, верила! Недаром мне вспомнился Аппенцель. Однажды я побывала там, причём, у чукотского шамана. Вообще-то я не очень разбираюсь в принципах шаманского воздействия, но - как мне кажется - чем непонятней, тем вернее. Тем более что шаман оказался на Западе совершенно невероятным образом. Ещё в семидесятые годы, когда о том, чтобы уехать в другую страну и речи не могло быть, тем более, если ты шаман, он перелетел на Аляску при помощи самодельной катапульты, откуда-то из-под Магадана. Пролетел по воздуху почти десяток километров и, как ни в чём ни бывало, приземлился на другом континенте. А до Швейцарии, рассказывают, дошёл пешком.

Шаман прочитал любовь в моих глазах, громко бил в старый бубен, ходил вокруг меня кругами до тех пор, пока у него не закружилась голова, и он не упал. Потом поднялся.
Он рядом, - сообщил чукотский шаман, - ближе, чем ты думаешь!
Этой информации мне было вполне достаточно.

- Я приготовлю ежевичный сорбет, - прошептала я, - надо его чем-то удивить, порадовать, понимаешь! Или… или может мне одеться как-то необычно? Посоветуюсь с Кларой. Она что-нибудь посоветует. Шляпку, например? Как думаешь?
Соня подняла руки, то ли сдаваясь, то ли меня успокаивая.
- Подожди со шляпкой. Ещё не факт, что он там будет. Но есть реальный шанс, так как в объявлении написано, что играют эмигранты из России, пианисты.
- Конечно, он, - воскликнула я. - А кто же ещё?
- Там не указаны фамилии.
- Неважно. Ведь он из России! Эмигрант! Пианист. Все сходится!
- Их тысячи, - сказала Соня.
- Кроме него, там некому играть, - ответила я. - Его гениальность не могли не заметить французы.
- Слишком престижная площадка.
- А на какой же ещё ему выступать? - поразилась я. - На лестничной? Или на строительной? - Я засмеялась. - Мы поедем туда вместе!
Соня вздохнула.
Телефонный звонок прервал нашу беседу.
- Добрый вечер, фрау Полин, меня зовут Маркус. Ваш телефон мне дала Шейла из Театра моды Клары Шильке. Она сказала, что в России вы разоблачили серьёзного преступника. Я журналист, и хотел бы сделать с вами интервью для популярной…
- Это сумасшедший дом, - вздохнула я.
- Не понял? - переспросил журналист.
- Я немедленно выезжаю в Париж, - сообщила я.
- Через неделю, - поправила Соня.
- Надолго? - спросил Маркус.
- Возможно, на всю жизнь.
- Мне не с кем оставить Птичку, - сообщила Соня, - просить фрау Тересию?
- Где вас найти в Париже? - не унимался Маркус.
- Сниму квартиру и сообщу в Театр! - я положила трубку. - Ну и Шейла! Удружила! Журналист ещё откуда-то взялся на мою голову!
Соня понуро молчала.
- Кстати, чуть не забыла! Ты не знаешь, где можно купить инвалидное кресло? - спросила я.
- Думаю, поездом будет быстрее, - мрачно ответила Соня и вышла из комнаты.

Вечерами я тороплюсь в постель, ведь практически ежедневно мы выходим друг с другом на связь. Перед тем, как заснуть, я настраиваюсь на его волну и, словно в радиоприёмнике, ловлю сигнал.
Вот мы приходим в какой-нибудь шикарный ресторан, и вокруг нас порхают официанты в белых костюмах, кто-то подносит мне зажигалку, кто-то поправляет букет, оглаживает скатерть…
Здесь бывают только миллиардеры и кинозвёзды со всего мира. Возможно, это "Ла Тур Даржан" или "Талеван", или что-то вроде этого.
Я разглядываю бриллианты за соседними столиками.
"Вижу Фигу!" - шепчу я с восторгом.
Ты смеёшься.
"Что же необычного в фиге? Нам её показывают ежедневно. Хорошо бы хоть раз в жизни увидеть что-нибудь, кроме этого".
"Ты не понял! Луиш Фигу сидит за соседним столиком", - я показываю тебе на звезду мирового футбола.

К нам подходит метрдотель, и я замечаю, что пиджак ему великоват. Очевидно, он недавно на своей должности, и ещё не успел подогнать пиджак под свой размер. Метрдотель торжественно подаёт нам меню и, поклонившись с невероятным чувством собственного достоинства, интересуется:
"Не желаете ли попробовать новое блюдо от Пьера Ганьяра?"
"Может, мы сегодня разделаем омара?" - предлагаешь ты, хорошо зная мою слабость.
"Но только, пожалуйста, с красным вином…"
И я стыдливо опускаю глаза, зная, с каким презрительным взглядом мне к омару подадут красное…

- Кш-кш-кш! - Соня ищет по дому своего безногого кота. - Птичка, где ты!

…Внизу, на первом этаже ресторана дивно звучит рояль, и нас устраивает этот приглушённый звук, ведь мы оба не выносим громкой музыки.
- Почему тебя так долго не было? - спрашиваю я. - Разве можно исчезать надолго?
- Томас Ле Соньер, - прислушиваешься ты.
- Я скучала.
- Интересно, это он сам?
- Искала тебя.
- Я устраивался в этой жизни, - отвечаешь ты. - Чтобы не разочаровывать тебя бесконечными фигами.
- Слишком долго!"
Я почувствовала, что не в силах сдержать слёзы, и заплакала.

- Птичка! - не унималась Соня за дверью. - Иди скорее ко мне. Ну куда ты спрятался!

Я потянулась в постели, ноги упёрлись во что-то толстое, тёплое и мохнатое.
- Мяу! - Птичка вывалился из-под одеяла и с испуганной рожей, уставился на меня.
- И что я теперь должна делать? - поинтересовалась я у кота. - Вставать и открывать тебе дверь?
Кот промолчал.
Вообще-то мне кажется, что Птичка больше симулирует, чем страдает. На своих двоих он передвигается быстрее любого другого двуногого существа. Особенно, когда Соня зовёт его пообедать, Птичка оказывается у миски ровно через секунду, в какой бы части этого большого дома он ни находился. Наглый кот бывает допущен даже в хозяйские комнаты, у него, похоже, льготы ветерана Отечественной войны 1812 года, и мне странно, что его имя отсутствует в списке героев.
- Здесь ты не останешься! - сообщила я Птичке и, схватив его за шкирку, вышла с ним в тёмный коридор.

В глаза ударил свет карманного фонарика. Я прикрыла лицо ладонью и остановилась, пытаясь разобрать, кто здесь.
- Ваша мать знает о том, что вы стонете по ночам?
Впервые об этом слышу! Хозяйка дома фрау Тересия почему-то считает, что каждая мать должна быть в курсе всего, что происходит с её детьми. У неё трое близнецов, и ежедневно она обзванивает каждого и спрашивает, что он собирается сегодня делать. Сначала я думала, что сыновья - подростки и учатся в каком-нибудь далёком колледже. Велико же было моё изумление, когда они съехались к фрау Тересии на день рожденья, и я увидела троих совершенно одинаковых пожилых мужчин, которые с криком "Мама!" припали к её груди.
- Моя мать не общается с людьми, - торжественно ответила я. - Ей совершенно безразлично, кто и чем занимается. А тем более - стонет по ночам.
- Ей, что, нет дела до собственной дочери?
- Никакого. Моя мать общается только с Богом.
Фрау Тересия уважительно склонила голову.
- Она - католичка?
- Ни в коем случае!
- А кто же? - искренне изумилась хозяйка. - Какую религию она исповедует?
- Атеизм.
Фрау Тересия отпрянула.
Зачем я буду ей рассказывать, что моя мать общается с Богом исключительно по телефону, и при этом нисколько не сомневается, что Бога не существует.
"Боже мой! - кричит она ему обычно, - как я же я устала! Господи! Как мне всё это надоело!"
Ни к кому другому моя мать никогда не обращалась.

- Что у вас в руке? - наконец, заметила кота фрау Тересия.
- Птичка.
- Господи! Вы же его задушите!
- Господь не может задушить безногого кота. Он всемилостив, - сказала я, выпуская Птичку, - не исключено, что вы сами стонете по ночам, фрау Тересия?
- Это невозможно. Я не могу слышать собственные стоны!
- Можете! Ваша душа просыпается и слышит, как стонет ваше спящее тело, вспоминая бури молодости.
- Какие ещё бури! - смутившись, воскликнула фрау Тересия. - На что вы намекаете?! Я - вдова! У меня никогда не было никаких бурь! Но я чётко слышу стоны каждую ночь на чердаке.
- Это раненый! - подсказала я. - Он прячется там с войны!
- С какой ещё войны? - не поняла фрау Тересия.
- С любой.
- Здесь никогда не было никакой войны! - возмутилась фрау Тересия.
- Но раненый об этом не знает.

Фрау Тересия почему-то растеклась по стене коридора в разные стороны и стала плоской. Голова её странным образом вытянулась и теперь напоминала огурец. Не может быть, чтобы её так потрясли мои слова! Ведь я пошутила! Я уже протянула к ней руку, чтобы удержать, не позволить ей расплыться и бесследно исчезнуть, но быстро поняла, что это игры света и тени, потому что открылась дверь, и Соня вышла в коридор.
- Кто-то стонет по ночам на чердаке, - сообщила она, беря Птичку на руки. - Нашёлся, наконец-то!
- Эка невидаль, - усмехнулась фрау Тересия. - Удивить нас хотели?
- Ничего страшного, Соня! - успокоила я. - Это одиннадцать израненных Вальденсов.
- Кто ещё такие? - устало спросила фрау Тересия. - Беженцы из России?
- Вовсе нет. Это родственники большой Берты из кондитерской, - объяснила я, возвращаясь к себе в комнату и закрывая дверь.
Я легла поверх одеяла, уставившись в потолок, по которому, словно по небу облака, гуляли тени деревьев. Интересно, кто всё-таки стонет по ночам на чердаке в доме 14 на Фолькенштрассе?

Утром, на противоположной от Театра стороне улицы появился незнакомый автомобиль. Это был раздолбанный фольксваген-гольф, такой грязный, что непонятно, по каким болотам его носило прежде, чем он заехал сюда. Стекло было то ли опущено, то ли и вовсе разбито, а внутри я разглядела незнакомых парней. Один из них курил, а второй так пристально разглядывал меня, что мне стало не по себе, и я поспешила войти в Театр.

Внутри стояла непривычная тишина, которая показалась мне даже чем-то зловещей. В комнату фрау Шпильке дверь была настежь распахнута, а там почему-то сидела Катрин и болтала по телефону.

Старик Йорген играл сам с собой в гигантские шахматы. Он мрачно кивнул мне и снова погрузился в игру.
- Знаешь новость? - крикнула Катрин.
В этот момент за спиной что-то грохнуло, так громко, что услышал даже полуглухой Йорген. Он ринулся к дверям, пытаясь заслонить собой нашу безопасность.
- Стойте, пожалуйста! Сегодня нет представления!
Но в фойе уже ворвались - это были те самые парни из фольксвагена, только их оказалось не двое, а трое. Они ринулись ко мне.
Я инстинктивно отступила, пытаясь сбежать, но не успела.
Сверкнули вспышки фотоаппаратов, перед носом у меня оказался микрофон. Один из парней включил телекамеру.
- Это - Полин! Она приехала из далёкой, холодной России! - бодро начал один из парней. - Россия - страна, известная своим криминалом. Весь мир буквально вздрагивает от ужаса, когда слышит, на что способна русская мафия. Полин не побоялась вступить с ней в борьбу. Но всем известен факт, что российские власти прикрывают мафию, так как сами являются её составной частью. Работают в её подчинении. Вместо того, чтобы арестовать преступника, власть намеревалась арестовать Полин, и теперь она вынуждена скрываться в нашей стране…

По мере того, как парень нёс эту околесицу, вытягивалось лицо у старика Йоргена. Актрисы, осветители, рабочие Театра - все высыпали в фойе. Они смотрели с изумлением и лёгким испугом. Я растерянно развела руками, показывая, что не имею к этому бреду ни малейшего отношения и совершенно не виновата в том, что происходит.
- Прекратите! - крикнула я парням, снова заметив вспышку. - Кто вам дал право снимать меня без моего разрешения?!
- Я - Маркус, Полин! Вы же дали согласие! - он продолжал снимать.
- Вы или авантюрист или склеротик! - пытаясь закрыть объектив ладонью, крикнула я. - И никогда я не давала вам никакого согласия! Я сказала, что уезжаю в Париж!
- Но вы уже приехали!
- Ещё не уехала! Но собираюсь! И причём тут Париж! Какое он имеет отношение к вашему вранью?
Снова щёлкнула вспышка фотоаппарата.
- Прекратите! Или я вызову полицию. Где Шейла?
- Вам что, трудно рассказать, как вы задержали преступника? - заорал в ответ Маркус. - Шейла мне обещала! А вы! Я ждал сенсацию! Может быть, я всю жизнь ждал сенсацию! А вы хотите отнять у меня всё!? Будущее! Планы!!!
- Я?!!
- Вы!!! Хотите отнять у меня гонорар! Славу! Место работы!
- Не имею к этому ровным счётом никакого отношения! - всерьёз возмутилась я.
- Вы хотите погубить мою жизнь! - обиженно крикнул Маркус.
- Слушайте, идите отсюда!
- Вы холодная и жестокая! - чуть не плача, пробормотал он.
- Давайте-ка, уходите! - я пошла в наступление.
- Вот и дам! - неожиданно пригрозил Маркус.
- Нечего мне тут угрожать! - вспылила я. - А то вызову полицию.
- А вызывай! - резко крикнул Маркус. - Подумаешь, напугала!

И они неожиданно быстро покинули Театр.
Я перевела дыхание.
- Вот паразиты! - виновато глядя на собравшихся, произнесла я.
И тут работники и актрисы нашего Театра, и старик Йорген вместе с ними, дружно зааплодировали. Все они улыбались и подбадривающе кивали.
Мне стало совсем неловко.
- Что, крепко я его? Так не надо было?
Аплодисменты стали громче.
Старик Йорген похлопал меня по плечу.
- Я и не знал, что вы - герой! - почтительно сообщил он.

Смутившись окончательно, я оглянулась по сторонам, и наконец-то поняла, что в этой дружной компании не хватает Клары.
- А где фрау Шильке? - спросила я.
Аплодисменты стихли.
Старик Йорген многозначительно повёл бровями и вернулся к шахматам.
Все разошлись по комнатам.
Со мной осталась только Катрин.
- Что-то серьёзное? - спросила я.
- Серьёзнее некуда! - ответила она. - Старуха сломала свою костлявую ногу!
- Как? - удивилась я. - Клара никогда не ходит пешком!
- На этот раз пришлось, - хмыкнула Катрин. - Похоже, мы лишились серебристого мазерати, а вместе с ним и Ганса. Хорош красавчик? Угнал Кларину машину!
- Чего ты плетёшь! - удивилась я. - Этот подонок действительно угнал мазерати?
- Угнал или нет - не знаю, - призналась Катрин. - Но вчера после того, как ты ушла, Клара просидела здесь до позднего вечера. Потом, когда уже стемнело, пошла домой. Мы предложили ей такси, но Кларе, видишь ли, приспичило прогуляться. А уже ночью Клара позвонила Шейле и сказала, что сломала ногу. Старуха очень подавлена. Больше ничего не знаю. Шейла просила тебя туда подъехать.
- Шейла! Эта Шейла! - возмутилась я. - Слушай, но ведь история с Кларой пахнет чем-то не очень симпатичным.
- Она пахнет шантажом, - прошептала Катрин. - Потому что вместе с мазерати и Гансом пропал Шанс.
- Вот это да! - я вспомнила, как они вдвоем садились в машину. - Ганс взял его в зоопарк... С ведома Клары…
Катрин покачала головой.
- Мерзавец, - тихо сказала она. - Съездишь к ней?
- Да, - ответила я. - Только сначала позавтракаю.
И я направилась к выходу.
- Куда спешим? - поинтересовался старик Йорген, отвлекаясь от шахмат.
- Бизнес-ланч, - улыбнулась я, - тороплюсь занять столик у окошка, пока газета "Тан" не распахнула там свои крылья.
- Иногда мне кажется, что вся наша судьба - бизнес-ланч, - старик Йорген, поджав губы, смотрел прямо перед собой.
- Что вы имеете в виду?
- А то, что бесполезно заглядывать в основное меню ресторана, если вам полагаются только сардельки с горошком и чашка кофе.
- Вы пессимист, герр Йорген?
- Оптимизм порождает иллюзии. Но ведь нет ничего страшнее расставания с ними. Это самое тяжкое испытание для человека. Будьте реалисткой, Полин. И тогда не придётся страдать.

- Доброе утро, герр Ванн! - он опять занял мой любимый столик. - Доброе утро, фрау Берта! Какая приятная погода сегодня. На небе ни одной тучки. Спасибо за крендель, дорогая фрау Берта, как вы запоминаете вкусы своих клиентов!
Берта подала мне каппучино.
- Ай, фрау Полин…
- Что случилось, дорогая фрау Берта? Вы опять начитались газет? - спросила я, не переставая думать о Кларе.
- Это правда, что русские дети совсем не получают витаминов?
- Дети? Витаминов? - переспросила я, удивившись. - С чего вы взяли?
- Читала, - гордо ответила большая Берта.
- Нетрудно было догадаться. И что же?
- Пишут, что в России совсем не продают овощей. Или продают, но непригодные для пищи. Например, морковь…
- Например, морковь, фрау Берта, продаётся трёх видов. Можно выбрать совсем дешёвую, но с усами, волосами, клочьями навоза и куском грядки со следами мужских ботинок по ней прошедших. Можно выбрать подороже, с усами и навозом, но без следов ботинок. А можно купить ещё дороже, но в пакетике и подобранную друг другу по размеру, если кого-то волнует именно размер моркови, а не её вкусовые качества.
Берта обиделась.
- Раньше мне казалось, что счастье в любви, - глядя в стену, произнесла она.
- И несчастье тоже, - кивнула я, допивая каппучино.
- Фрау Шильке, похоже, влипла в нехорошую историю? - неожиданно сказала Берта.
Я замерла от неожиданности.
Газета "Тан" у окошка с недовольством заколыхалась.
- Я знаю только то, что она… повредила ногу…
- Понимаю, - кивнула Берта, - когда пытаешься догнать свои полвека назад, обычно обрушиваешься на свои же костыли. И больше ничего хорошего из этого не выходит…
- Фрау Берта, вы очень категоричны. Мы тоже стареем.
- Но не сходим с ума, - парировала Берта.

По улице мимо кондитерской прошёл хромой певец с Большого моста. Он чуть задержал шаг возле витрины с плюшками и кренделями и направился дальше. Мне показалось, что, глядя на витрину, он сглотнул. У меня возникла мысль - а не предложить ли ему завтрак? Но пока я расплачивалась с Бертой, певец уже скрылся из вида.

Дом Клары на Променад, по левой стороне Рейна, заметно выделялся высоким шпилем домашней часовни. Кружевной палисадник из тонкой металлической нитки, а за ним - цветущий сад. От калитки до крыльца - тропинка из такого мелкого и такого белого песка, что он кажется снегом. Я толкнула калитку, она поддалась с лёгким звоном, и через секунду передо мной, словно из-под земли, появилась горничная.
- Фрау Шильке ждёт вас, - торжественно сообщила она и провела меня в дом.

Трудно отказать Кларе во вкусе - всё так и сверкает изыском. Мебель - совершенно белая с серебряной атласной обивкой, белыми гобеленами на белых стенах и картиной: белые астры на белом снегу, а на полу - шикарный ковёр, разумеется, белый.
- Полин! - крикнула нетерпеливо Клара из спальни, - где вы там потерялись?
Я прошла к ней.
- Залюбовалась гостиной, фрау Шильке.

Передо мной на восточном канапе, положив ногу в суровом гипсовом панцире на подлокотник, лежала сухая старушка с гримасой боли на морщинистом лице. Она виновато улыбнулась.
- Привыкайте видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, - тихо пробормотала Клара. - Кто бы знал, как я устала! Уколы совершенно не помогают... Присядьте. Я попала в беду, - зачем-то объяснила она, как будто я сама этого не понимала. - Обещайте, что всё, что я вам скажу, останется между нами.

Я вспомнила Берту, пожала плечами, но согласно кивнула.
В спальню неслышно вошла горничная и поставила передо мной поднос с фруктами.
Клара подождала, пока она выйдет.
- Этот говнюк украл Шанса, - хрипло сказала Клара, и на её глаза навернулись слёзы.
Я не знала, чем ей помочь. Выследить Ганса, вырвать из его хищных лап собаку, а самого Ганса заколоть кинжалом, одним из тех, что висят на таджикском ковре в Клариной спальне, оформленной, как я понимаю, под гарем.
- Он меня обманул, - едва слышно прошептала Клара, - угнал машину и сбежал к этой шлюхе в Женеву.
Она разрыдалась.
- К Соле?
- Да.
- Но она бедна, как платяная моль!
- Ей - девятнадцать.
- Но Шанс?
- Он просит за него три миллиона швейцарских франков.
- Ого! - не удержалась я. - И вы отдадите ему такие деньги?
- Нет, - Клара перестала всхлипывать и пристально взглянула мне в глаза. - Трёх - не дам. Хотя жизнь Шанса стоит дороже, - она вытерла слёзы платком с инициалами "Ж.П.Г.". - Но я дам миллион.
- Ганс согласится? - с сомнением спросила я. - Хотя если учесть, что он никогда не видел больших денег…
- Я дам его вам, - резко перебила Клара.
- Мне? - вскрикнула я.
Это был поистине день сюрпризов.
- Вам, милочка! Именно вы организуете спасение Шанса. И как можно быстрее. Мальчик очень страдает… А уже потом я сама расправлюсь с Гансом.
- Отличный план, фрау Шпильке, простите, фрау Шильке… Но как я могу организовать спасение Ганса, в смысле - Шанса? К тому же я его смертельно боюсь! Он трижды меня кусал, порвал мне колготки!
- Я дам вам прекрасного помощника. Он всё сделает, как надо.
- Не знаю, - неуверенно сказала я.
- Я знаю, - твёрдо сказала Клара. - Тем более, вам будет приятно узнать, что он русский. Беженец.
- Вот как? Уже легче.
- Только не бойтесь того, что я вам сейчас скажу, - она снова перешла на едва слышный шёпот. - Он работал в разведке. Поэтому не удивляйтесь, порой его заносит. Начинает хвалить коммунистов, иногда пишет в мэрию и требует раздать землю крестьянам, а любителей стрип-шоу отправить на строительство узкоколейки. Но он совершенно безобиден. Честный малый и, главное, знает, как организовать похищение. Кстати, очень метко стреляет. Однажды в тире выбил в десятку все пятнадцать пулек. Выиграл плюшевого жирафа, представляете! И, что вы думаете, передал его в Фонд помощи жертвам каннибализма. Хотя сам без штанов.
- Фонд помощи - кому?
- Не знаете, кто такие каннибалы? - удивилась Клара.
- Знаю! Потому и спрашиваю. Разве их жертвам ещё можно помочь?
- Помочь можно всем, - нравоучительно произнесла Клара.
- Много в Швейцарии каннибалов? - как бы между прочим поинтересовалась я.
- В Германии намного больше, - усмехнулась Клара, - но Фонд создан для беженцев из Папуа Гвинеи Биссау. Швейцария их поддерживает.
- Ну и знакомые у вас, фрау Шильке! - я перевела дыхание. - Какие-то недоеденные папуасы… Бывшие разведчики…
- Разведчики бывшими не бывают, - с улыбкой поправила Клара.
- И где же мне его искать? В горах? В неприступных ущельях? В шалаше?
- Всё намного проще. Он поёт на Большом мосту. Его имя Петрович.
- Вот как? - я чуть со стула не упала. - Надо же, какие люди здороваются со мной вечерами... Только Петрович - это вовсе не имя.
- Вполне возможно, - многозначительно произнесла Клара, - но давайте не будем вдаваться в подробности, которые могут оказаться лишними. И ещё, - Клара протянула мне записку.
- Надеюсь, это пароль? - поинтересовалась я. - Записку я должна прочитать и съесть?

Клара наконец-то повеселела.
- За нами должок перед Грюйером. Это его телефон. Вам надо навестить его в замке и отговорить от этого проклятого снега. Старик неумолим. А я, похоже, долго проваляюсь. Но, главное, никому не рассказывайте, в каком состоянии вы меня увидели. Это тайна. Тайна, потому что я, - Клара вытянула шею - убедиться, нет ли кого за дверью, - На самом деле… сломала не совсем ногу!
- А что же? - удивилась я, глядя на гипсовый панцирь.
- Нога не главное, срастётся. Но я сломала шейку бедра! Обещаете никому не говорить? Я в ваших руках, Полин!

Любит она оказываться в чьих-нибудь руках, подумала я, а вслух сказала:
- Обещаю! Но только что в этом необычного?
- В том, что в молодости шейку бедра сломать невозможно! - объяснила Клара. - Она ломается только после шестидесяти.
И Клара виновато улыбнулась.

( продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь