Portfolio

Анюта Евсеева

Бизнес-ланч в одиннадцать

Он зачем-то поднял воротник пальто и подхватил чемоданы.
- Долечу - позвоню, - бросил он и быстро пошёл по терминалу.
На повороте обернулся и махнул рукой - мол, иди! Но я продолжала стоять, завернувшись в бесформенный серый плащ, а может быть, на мне в тот день была длинная чёрная шуба. Хотя совершенно не исключаю, что завернулась я в шотландский клетчатый плед, словно в кокон, в надежде выпорхнуть из него пёстрой бабочкой. Не помню, какое это было время года или дня, а может, и ночи. Да и было ли это в аэропорту, или я провожала его до дверей квартиры.

Он зачем-то поднял воротник пальто и подхватил чемоданы…

Почему-то он всегда сутулился, и у него были чёрные кудрявые волосы, которые постоянно лезли ему в глаза. И он всё время дёргал головой, отбрасывая с лица пряди. Кажется, у него были карие глаза, хотя не исключено, что - синие, потому что в тот момент, когда он поднял воротник пальто, в его глазах отразилось небо. Хотя вполне возможно, что это было вовсе не небо, а его светлое будущее, к которому он так стремился. По будущему плыли облака, пропитанные ярким солнечным светом, такие же кудрявые, как и его волосы, только белые.

Он зачем-то поднял воротник пальто и подхватил чемоданы…

А я осталась в его прошлом, таком же промозглом, как проросший шампиньонами тёмный подвал. Я стояла и смотрела вслед сутулой спине, которая удалялась по терминалу. Казалось, я пустила корни, проросла ветвями и покрылась зелёной листвой, чтобы дать хоть какое-то продолжение тому, что сейчас так быстро и безвозвратно закончилось.
Хотя ровным счётом ничего не изменилось. Мир не рухнул и не прекратил своего существования. Не погасли рекламные щиты, не перестали ходить троллейбусы, не остановилось метро, не закрылись ни музеи, ни рестораны, ни магазины. Всё осталось, как прежде, на своих местах. Только на мне почему-то были клоунский колпак и несуразное домино с оранжевым помпоном вместо пуговицы. Мой вид привлекал посторонние взгляды ещё и потому, что моё лицо было размалёвано красным и синим. И от чувства неловкости и стыда я медленно просачивалась сквозь землю, чтобы серым дождевым червём пробраться к выходу из аэропорта, и бесследно раствориться в бесконечном пространстве ночного города.
А по терминалу удалялся сутулый мужчина, без конца дёргая головой, чтобы откинуть с лица непокорную прядь, а перед тем, как подхватить чемоданы, он зачем-то поднял воротник пальто и бросил почти на ходу:
- Долечу - позвоню.
Но он так и не долетел, потому что так и не позвонил. Проходили часы, проходили недели, потом прошли годы, а он всё продолжал лететь. Хотя вполне возможно, что самолёт всё-таки где-то приземлился, а сутулый мужчина с двумя тяжёлыми чемоданами кружил над землёй совершенно один…

Меня снова опередил герр Ванн! Похоже, он днюет и ночует в кондитерской у Берты, куда я захожу ровно в одиннадцать. И каждый раз он занимает столик у окошка - тот самый, который мне так приглянулся. Но Герр Ванн оказывается проворнее и является сюда пораньше. Хотя куда уж раньше, ведь кондитерская открывается в одиннадцать, и я вхожу чуть ли не с последним ударом часов на городской Ратуше, а следом врывается оглушительный колокольный перезвон - самый продолжительный из всех, и самый захватывающий.
Очевидно, герр Ванн приходит сюда с первым ударом часов, на него не действует абсолютно ничего, даже, если бы вместо перезвона, городские власти устроили пальбу из пушек. Герр Ванн разворачивает газету "Тан" и прячется за ней так, что кажется, это сама газета "Тан" сидит в кондитерской собственной персоной. Подобным изваянием он просиживает часами и - похоже - никогда не перелистывает страниц, а перед ним на столике неизменно остывает чашка эспрессо. Иногда хочется сделать в газете прорези для глаз, чтобы герр Ванн мог видеть окружающую его действительность.

- Доброе утро, фрау Берта! Доброе утро, герр Ванн! Опять вы заняли мой столик! Ничего, ничего, я пошутила. Конечно, я найду себе другое место. В крайнем случае, присяду за ваш. Вы же не будете возражать? Прекрасная погода! Хорошо бы она подержалась еще пару недель! Да что - недель, лучше - лет! Всё-таки июнь - самое очаровательное время в Базеле!
У Берты лучшие крендели в городе, я всегда выбираю с кунжутом. Стоит только Берте заметить меня на пороге, как она сразу же выкладывает его на поднос и принимается варить каппучино. Приятно осознавать, что кто-то в этом мире о тебе заботится. Хотя, если откровенно, то каппучино у неё так себе.
- Спасибо, фрау Берта. Как это вы запоминаете вкусы своих клиентов!
В городе её прозвали "большой Бертой" за толстую, почти необъятную задницу и за толстый живот, который она презрительно называет брюхом. Берта - реально большая, а рядом со мной, например, она выглядит и вовсе великаншей. Но как грациозно скользит она между столиков, как изящно, никого не задевая, проносит поднос над головами посетителей, напоминая виртуозного канатоходца, который движется с шестом над бездонной пропастью.
Прохожие бродят вдоль витрины по улице, и каждый считает своим долгом непременно заглянуть в кондитерскую. Одни косятся, стараясь, чтобы их любопытство осталось незамеченным, другие смотрят открыто, и создаётся впечатление, что они пытаются заглянуть в рот каждому, кто там завтракает. А третьи останавливаются, принимаясь глазеть столь нагло, что хочется показать им язык. Но, кажется, их ничего не проймёт. Они разглядывают мои кишки, просвечивают желудок, наблюдая за процессами моего пищеварения, словно бродячие собаки.
- Не правда ли, герр Ванн, это действует раздражающе, когда на тебя пялятся через стекло? А вот, кстати, бродячих собак я в Базеле совсем не встречала. В Париже их полным-полно, а здесь - нет. Вот Соня, с которой мы на двоих снимаем квартиру на Фолькенштрассе, 14, знаете белый трёхэтажный дом с геранью на окнах? Конечно, они все с геранью на окнах, но у нашего дома она какая-то особенно пышная. Так вот Соня - большая любительница животных. В России она подбирала собак, кошек, ворон, голубей, и почему-то преимущественно уродцев. Это были жуткие создания - бесхвостые, безухие, безглазые или бескрылые. Хотя для России уродство - далеко не редкость, а для кого-то и вовсе синоним к слову "гармония". И вот у Сони жило двенадцать собак и семеро котов. Можете себе представить запашок в её квартирке! Хотя в то время я с ней не была знакома, но она показывала мне фотографии своих красавцев. Когда Соня выходила с ними погулять, прохожие крестились. Думаю, даже Брейгель бы загрустил, так как у него не хватило бы фантазии передать колорит подобной компании. И представляете, она заявлялась вместе с ними в посольства, когда выбирала страну для иммиграции, при этом надеялась присутствием своих уродов разжалобить консулов и приобрести статус политического беженца. Якобы она занимается благотворительностью, а её притесняют. Но работники посольств после её визита увольнялись по состоянию здоровья, а сами посольства закрывались на профилактику. Соня чуть не испортила Москве дипломатические отношения со всей Европой. В результате она завещала этих мутантов своим престарелым родителям. А теперь каждый месяц переводит им деньги. Не родителям, а тварям, разумеется.
И вот недавно она съездила в Париж. Вообще-то она объездила всю Европу. Знали бы вы, каким способом, - на роликах. Да, именно ролики - основное средство её передвижения. С рюкзачком и без копейки денег.
Как вы думаете, герр Ванн, зачем люди ездят в Париж? Разумеется, чтобы увидеть Нотр-Дам де Пари или пирамиду Помпиду, хотя бы. Приобрести свежий парфюм в "Сефора", зайти к Лорану Бонелли за книжными новинками или забежать на секунду в "Ман Рей" и тут же, оглохнув от грохота дискотеки, немедленно перенестись в "Ля Бен Душе" с тайной надеждой закрутить интрижку с Жаном Рено или с Миу Миу. Или, в конце концов, просто побродить по улицам, чтобы пропитаться парижским духом. Но Соня не из таких! Она совершила паломничество по парижским помойкам - бродила по самым нищим районам. Она заглянула даже в Бербес! Кому-нибудь придёт в голову по доброй воле оказаться в этом жутком местечке?! И вот там она нашла то, что искала! Безногого кота! Не совсем безногого, передние на месте, задних - как ни бывало. Не знаю его истории и честно скажу, не очень хочу вдаваться в эти кровавые подробности, но кот передвигается исключительно на передних лапах. Соня назвала его - Птичка. Вы когда-нибудь слышали, чтобы котов называли птичками, герр Ванн? Вы бы видели, сколько он съедает кошачьих консервов! Это не птичка, герр Ванн, это настоящий крокодил.
- Ай, - поморщилась Берта, - вообще-то мне кажется, Россия не самая жестокая страна. В Китае пытки более изысканные.
- Что это вы вспомнили о пытках, фрау Берта?
- Я часто думаю о жестокости. Сколько её ещё в мире… Но у России не самая кровавая история.
- Откуда вам это известно?
- Читала, - гордо ответила большая Берта. - Ну… вот хотя бы такая пытка, - она закатила глаза, припоминая, - когда квартира состоит из одной комнаты, а в ней должна жить вся семья - муж с женой, родители и мужа, и жены, и ещё дети. Это очень жестоко. Но можно выжить. Хотя я не представляю, как!
- Милая Берта, вы спутали пытки с жилищными условиями каждого третьего жителя моей страны.
Берта помотала головой.
- Я читала! - упрямо сказала она. - Но всё же это лучше, чем надевать шейные колодки, например, как делали в древнем Китае. Или босиком ставить в бочку, на дне которой - битое стекло.
Газета "Тан" возмущённо шевельнулась.
- Нет, нет, - продолжала фрау Берта, - Россия не самая жестокая страна.
- Хорошо так говорить, живя в Швейцарии, - воскликнула я, - в этой идиллии и в этом радушии вообще не стоит вспоминать о пытках!
Большая Берта наклонилась к моему уху и прошептала:
- Вам известна моя фамилия?
- Нет.
- Вальденс, - заговорщическим тоном сообщила она и отпрянула, ожидая моей бурной реакции.
Но мне её фамилия ни о чём не говорила.
- Его звали Пеланшион, - прошептала Берта, - они волокли его по улицам Люцерна, усеянным повсюду острыми камнями. Если от боли он поднимал голову или руки, то по ним наносили удары. Потом у него отрезали срамные части, заткнули их ему в горло.
Я поперхнулась.
Газета "Тан" яростно заколыхалась у окошка.
- Кто же это сделал? - в ужасе спросила я.
Берта мрачно продолжала:
- Они вырывали у Вальденсов мозг, жарили его и потом ели. Их сжигали живыми! - Берта выпрямилась. - Иезуиты показали себя настоящими католиками и достойными последователями Рима, когда в Гарсильяно они растопили печь и заставили броситься в пламя одиннадцать Вальденсов, одного за другим, до последнего. Во всех долинах валялись трупы. Альпийские луга были окрашены кровью…
- А-а, - кивнула я, припоминая школьный учебник по истории средних веков, - вот вы о чём!
- Именно об этом, - повела бровями большая Берта, - нельзя забывать факты, когда кричишь о всеобщем благодушии и миролюбии.
Она горестно вздохнула.
- На мне прекращается род Вальденсов! - трагическим голосом сообщила большая Берта. - Я последняя.
- А если выйти замуж, фрау Берта, родить деток…
- Нет! - перебила она меня. - Мое брюхо бесплодно. Оно никогда не принесёт моей стране ни одного Вальденса.
- И ничего нельзя придумать?
- Что же тут придумаешь, фрау Полин, - усмехнулась большая Берта. - Если только непорочное зачатие. - Она захихикала. - Ведь я смертельно боюсь мужчин, - призналась она. - Любая мысль о мужчине рядом внушает мне неподдельный ужас, такой, что мне хочется бежать, куда глаза глядят.
- Что вы! - воскликнула я. - Любовь - это же волшебное, непередаваемое чувство. Я вот, например, и люблю, и любима. И мне кажется, что нет ничего лучше этого состояния.
Газета "Тан" хрипло прокашлялась.
- Не обращайте на него внимания, - посоветовала Берта, - надоедливый старикашка. Не могу даже вообразить себе…- она не договорила и захихикала. - А вы спите вместе?
- Мы всегда и везде вместе.
- Ужасно, - поморщилась Берта, - а он предлагает вам спасательный круг перед тем, как заняться сексом?
- Зачем? - ужаснулась я.
- Мой бывший муж так делал, - поделилась Берта.
- О! Любитель острых блюд?
- Нет. Просто в молодости с ним произошёл несчастный случай, - лицо Берты приняло трагическое выражение. - Он был влюблён, и собирался жениться. И вот однажды, когда они занимались любовью, купаясь в море, поднялся шторм. Девушка утонула, а сам он наглотался воды и тоже пошёл ко дну. Его случайно спасли рыбаки, которые проходили мимо на баркасе. Но с тех пор занятия сексом постоянно напоминали ему о пережитой трагедии, и он предпочитал предохраняться. Разве это не пытка для юной жены, когда муж заявляется к ней в постель со спасательным кругом на пояснице! Да мало того, предлагает и ей напялить на себя то же самое.
- А попросить, чтобы снял?
- Не могла, - ответила Берта. - Без спасательного круга у него не наступало эрекции!
Я почесала в затылке.
- И как же вы поступили?
- Выпрыгнула из окна крепостной башни, прямиком в седло своего коня, и была такова, - с горечью усмехнулась Берта. - А башня с тех пор так и сохранила название - Девичья.
- Долгой была погоня? - поинтересовалась я.
- Нет, - мрачно отозвалась Берта, - фильм-то односерийный.

Эти мощёные булыжником мостовые - чья-то не очень умная затея. Наверное тот, кто их придумал, ходил по улицам в толстых шерстяных носках крупной вязки, которыми торгует Эльза на углу Хоупштрассе. Изящные туфельки совершенно не годятся для подобных прогулок. Шпильки постоянно соскальзывают с камней, застревают между ними и так и норовят сломаться.
И как этого не понимает Клара Шильке! Она постоянно на шпильках, словно срослась с ними, причём до такой степени, что шпильки кажутся продолжением её ног. Но могу поклясться, Клара даже не подозревает о булыжном коварстве базельских улиц. Она подъезжает к Театру на серебристом "мазерати", и ноги ей нужны лишь для того, чтобы сделать ровно два шага - от машины до крыльца. Я уверена, она никогда не передвигается пешком, даже сомневаюсь, умеет ли она ходить в принципе. Клара убеждена, что именно шпильки придают неподражаемую элегантность походке. Якобы они создают дополнительный шарм. Ну что ж, если в её представлении шарм - это ковыляние в раскорячку на полусогнутых, я умываю руки.
За глаза мы зовем её - фрау Шпильке. Бессилие всегда порождает острословие, а мы не можем убедить Клару, что удобнее - или хотя бы безопаснее - гулять по булыжным мостовым в тапочках. Мы - всего лишь актрисы Театра моды, а фрау Шпильке - его полноправная хозяйка. И не только его, она и наша хозяйка.
В Театре ежедневно происходит действо, на которое мечтают попасть и жители города, и туристы, а некоторые приезжают сюда специально, потому что этот Театр в своем роде - единственный в Швейцарии. Зрители собираются в зале, покупая билеты у старика Йоргена, который не слышит и не видит почти ничего.
Старик Йорген сидит на входе. Он просто сидит, и больше ничего не делает, потому что гости сами опускают в кассу по двадцать франков и сами же отрывают билетик от катушки. Иногда старик дремлет, и тогда его голова свешивается на грудь и болтается без дела, словно созревший подсолнух и кажется, что ещё чуть-чуть и осыплются семечки. И тогда кто-то из нас, проходя мимо, едва заметно толкает старика в плечо. Он мгновенно вскидывает голову, лицо его озаряется улыбкой:
- Милости просим на новое представление!

- В прошлом сезоне мы показывали китайскую коллекцию, - говорит Клара, прохаживаясь по залу, где проходят наши репетиции. - Нам помогала Сола. Но она…- Клара любит паузы, - она переехала в Женеву, потому… что, кажется, вышла замуж. Да и коллекция… её устарела. Я подумала о том, - она посмотрела на меня, - что мы можем сделать… что-то на русскую тему. Россия сейчас в моде, не так ли?
Я только пожала плечами, так как не имею ни малейшего представления, в моде сейчас Россия или нет.
- Подумайте, не буду вас торопить, - мило улыбнулась Клара. - Если нужно посоветоваться, я - к вашим услугам.
И она удалилась, гордо вскинув голову.

Никто не знает, сколько ей лет. Она зарабатывает миллионы франков, и эти сумасшедшие деньги оставляет в клиниках, причём таких как "Лемана", не меньше. Она рассказывает нам завораживающие истории о том, как ей вживляли клетки нерожавшей овцы. И якобы Папа Пий XI и Черчилль в своё время были клиентами той же клиники. У неё пунктик на омоложении, но мне иногда кажется, что она здорово заливает.
Клара питается исключительно ананасами, но похожа при этом на сушёный артишок, потому что у нее извращённое представление о женской красоте. Она считает, что чем меньше тела - тем лучше. Но у неё вообще нет тела, похоже, оно обиделось на фрау Шпильке за плохое обращение и оставило её навсегда. К тому же, она регулярно подтягивает себе кожу. Кажется, что клиника "Лемана" давно уже могла бы переквалифицироваться в мастерскую и шить обувь из лишней кожи фрау Шпильке.
Интересно, она бы пользовалась спросом, такая обувь?
Клара без ума от своего автомобиля. Он стоит того! Она купила его на Женевском автосалоне. Менее престижный она выбрать, конечно же, не могла - ни автомобиль, ни автосалон. А собаку она, разумеется, приобрела на самой престижной выставке в Бирмингеме. Не помню, как называется эта порода, хотя Клара сотни раз её называла, но собака стоит пятнадцать тысяч евро и, кажется, догадывается об этом. Целыми днями мерзкое создание валяется на пороге в гримёрку и норовит укусить каждого, кто проходит мимо.
И, наконец, ещё одна страсть Клары - тупое бревно с младенческим румянцем и с тривиальным именем Ганс. Не исключаю, что Ганса вырастили именно из овечьей клетки, а его матерью была никто иная, как овечка Долли.
Никому не приходит в голову потрепать за ухом отвратительную собаку, хотя мне пару раз хотелось оторвать ей хвост. Но боюсь, мне не хватит денег расплатиться за причинённый фрау Шпильке материальный ущерб. И, конечно же, никто даже не мечтает покрутить ради удовольствия баранку её мазерати. Особую же опасность представляет созвучие имен - собаки и Ганса, так как мерзкое сокровище Клары зовут Шанс.
Шанс и Ганс сопровождают её почти повсюду, и мы стараемся не иметь с обеими тварями никаких контактов. Это территория фрау Шпильке, её святая собственность. На Ганса побаивается реагировать даже старик Йорген, прикидываясь ещё более глухим и ещё более слепым, каждый раз, когда Ганс появляется в Театре. Ганс отвратительно самоуверен и очень дурно воспитан. Может, к примеру, войти в Театр и ни с кем не поздороваться. Это очень противно, хотя никому не становится приятнее, если он уделяет внимание. Например, ещё недавно при каждом удобном случае он пощипывал за задницу сексапильную китаянку Солу. И теперь нам остаётся только догадываться, что Сола вовсе не вышла замуж в Женеву, а от неё избавилась фрау Шпильке, с милой улыбкой порекомендовав ей навсегда покинуть Базель.

Фрау Клара любит, когда её поражают. Ей никогда не следует отвечать невпопад. Она ценит хорошо взвешенные ответы, поэтому я совершенно не переживаю из-за того, что она ушла из Театра, не дождавшись от меня никакой идеи по поводу русской темы. К завтрашней репетиции я приготовлю для неё фразу, которая её удивит.
Как только за фрау Шпильке закрылась дверь, разумеется, все актрисы немедленно скинули туфельки. Ходить по булыжной мостовой в мягких тапочках - это истинное наслаждение, особенно для тех, кто ещё утром ковылял на шпильках.
Я уселась в глубокое кресло, положив ноги на стол, и прикрыла глаза. Кровь отливала от ступней, позволяя ногам отдохнуть после двухчасовой репетиции, сон обволакивал меня.
- Ты не слышала, старуха отъехала? - ко мне заглянула Шейла.
- Нет, - ответила я сквозь дремоту.
- Знаешь, - не уходила она, - я тут недавно подошла к телефону. Спрашивали Ганса.
Шейла говорила таким тоном, словно в телефонном звонке Гансу было что-то особенное. Ему часто звонят в Театр, который он считает своим. Он вообще считает своим всё, что принадлежит Кларе, и даже саму Клару.
- Мне показалось, Сола, - продолжала Шейла, - Голос очень похож.
- Мне пора, - сообщила я, спуская ноги со стола и не желая поддерживать разговор.
- Как ты думаешь, - не унималась Шейла, - сказать об этом фрау Шпильке?
- Зачем? - удивилась я. - Ты же не уверена. Тебе же просто показалось.
- Но ведь о подозрениях желательно вовремя рассказывать, - нравоучительным тоном сообщила она, - интуиция, бывает, что не ошибается. Тебе знакомо такое слово - интуиция?
- Вполне, - кивнула я, - однажды, ещё в Москве, я поздно возвращалась домой, и за мной шёл незнакомый мужчина. Во мне что-то сработало, какое-то шестое чувство. Он ничего мне не сделал, просто за мной шёл. Это было в метро. Мимо проходили люди, и мне ничего не угрожало, но я почувствовала неуправляемый страх. Я подошла к милиционеру и показала на того мужчину. Оказалось, что это опасный преступник, маньяк, которого давно разыскивали.
- Потрясающе! - воскликнула Шейла. - У меня есть знакомый журналист. Хочешь, я договорюсь с ним, он сделает с тобой интервью?
- Интервью? - удивилась я. - Зачем?
В тот злополучный день меня почти до утра продержали в милиции, пытаясь выяснить, где я познакомилась с тем маньяком, и не собирались верить в то, что я видела его впервые в жизни. Жуткая была ночка, я написала сотню заявлений, ответила на тысячи каверзных вопросов, но меня продолжали подозревать во всех грехах.
- Но ты же герой! - восхитилась Шейла. - Помогла поймать маньяка! Было большое вознаграждение?
- Только жизненный опыт.
- В каком смысле? - не поняла Шейла.
- Никогда не доверять шестому чувству.
- Оно же не ошиблось!
- Ошиблась я, впервые оказав помощь милиции.
- Ты странная, - скривилась Шейла. - Всегда надо помогать бороться с криминалом.
- Я думаю, знаешь о чём, - сказала я, выходя с Шейлой в коридор и, направляясь к дверям, - где проходит грань между помощью и доносительством?
Шейла смотрела на меня коровьим взглядом и только что не жевала.
- Вот, представь, сосед гонит самогон.
- Самогон, - уточнила Шейла.
- Домашняя водка. Что-то вроде кирша.
- Зачем гонит? - спросила Шейла.
- Потому что в магазине нету.
Шейла внимательно слушала.
- А закон это запрещает.
- Закон? - снова уточнила Шейла.
- Сухой закон - знаешь, что такое?
- Конечно! - радостно воскликнула Шейла. - Это было в Америке!
- Только не спутай с сексуальной революцией, - посоветовала я.
Шейла снова задумалась.
- Так вот, как ты думаешь, сообщать об этом, или нет? Помощь это, или донос?
- О чём сообщать? - Шейла так и не смогла понять.

Оставив её в полном недоумении, я вышла на улицу. Не успела я спуститься с крыльца, как возле меня затормозил серебристый мазерати. Сквозь Фрау Шпильке просвечивала противоположная сторона улицы с рекламным щитом обувной фирмы "Балли".
Клара в изумлении уставилась на мои тапочки.
- Париж, - заявила я, - завоевал мир серым цветом. В России -любимый цвет - красный. Неужели будем делать красную коллекцию?
Клара отвела взгляд от тапочек.
- Прокатимся? - неожиданно предложила она.
Мы помчались по автобану в сторону Франции. Фрау Шпильке лихо управляла мазерати, слишком резво для такой солидной дамы.
- Не люблю ничего красного, кроме "бордо", - задумчиво произнесла она. - Красный - это цвет дураков. Его любят клоуны. Но не будем отталкиваться от цвета. Вот вы, - Клара повернулась ко мне и отвлеклась от дороги.
Мало мне Шанса, который дышит в спину, устроившись, как хозяин, на заднем сиденье! Теперь ещё и фрау Шпильке перестала следить за дорогой. Я вцепилась обеими руками в сиденье и яростно нажимала ногой на несуществующий тормоз.
- Я ведь никогда не слышала вашей истории. Как вы жили в России, почему уехали?
Она продолжала нестись по автобану, глядя на меня и наблюдая за дорогой левым ухом. Я изо всех сил жала на тормоз.
- Что вы делаете? - расхохоталась фрау Шпильке. - Вы тормозите?!
От смеха она чуть не выпустила руль.
- Да, - сквозь зубы процедила я, - не хотела бы доживать остаток жизни в инвалидном кресле.
- Никогда не видела ничего подобного, - сквозь слёзы сказала Клара. - Тут недалеко французская кофейня. Выпьем кофе?
- Да, - немедленно согласилась я, - там определённо безопаснее.
Она затормозила.
- Не забудьте туфли, - мягко попросила фрау Шпильке, утирая уголки глаз носовым платком с инициалами "Ж.П.Г".
Любит она громкие имена и, главное, любит отметить, что имеет к ним отношение. Если без инициалов Жана-Поля Готье она не в состоянии высморкаться, то на её обуженной заднице должно стоять клеймо кого-нибудь не мельче Инне Кияма.

Клара заказала три чашки кофе. Одну поставила перед Шансом. Он лакал из блюдца, а брызги вместе с собачьей слюной разлетались во все стороны. Клара повязала ему салфетку и поцеловала в макушку.
- Ну же, - глядя на меня и продолжая периодически всхлипывать от приступов смеха, произнесла Клара, - что вас выгнало из России? Политика? Голод?
- В России давно нет никакого голода, фрау Шильке.
Она не поверила.
- Я слышала другую версию.
- Ваша версия устарела, - как можно мягче возразила я. - Сейчас там превосходные супермаркеты, в которых продаётся всё, что только можно пожелать - и свежие устрицы, и копчёные угри. А какой там ливер, фрау Шильке! А дыни, авокадо, артишоки, спаржа - всеми этими чудесами буквально завалены московские прилавки.
- Вот как? - Клара с улыбкой кивнула и поправила блюдце перед Шансом.
Её неверие меня раздражало.
- Одежда от известных кутюрье, - продолжила я, - казино, рестораны. Вы знаете, фрау Шильке, там восхитительные рестораны, намного буржуазнее, чем, к примеру, в Париже.
- Вы успели побывать во всех ресторанах Парижа? - усмехнулась Клара.
- Поезжайте, увидите сами, - предложила я.
Клара скривилась.
- Пожалуй, всё же - в Париж… Так что же тогда вас увело из России?
- Любовь, - хмуро ответила я, стараясь не смотреть на чавкающего Шанса.
- Любовь? - поразилась Клара. - Вы сегодня меня удивляете больше обычного. Ну-ка, ну-ка, расскажите.
- Да что рассказывать, - ответила я, - это человек, ради которого я живу на свете. И он тоже живёт ради меня. Мы - одно целое, неделимое.
- Он - ваш муж?
- Нет. Сейчас официальные браки вышли из моды.
- Брак придумали женщины, - согласилась Клара. - Им были нужны гарантии той вечной любви, которую пообещали им мужчины. Вы верите без гарантий?
- Конечно! - воскликнула я. - Его искренность - мои гарантии. И его любовь.
- Похвально, - кивнула фрау Шпильке. - Он в Швейцарии?
- Не знаю, - ответила я.
Клара застыла с чашкой в руке.
- В каком смысле? - не поняла она.
- Кажется, он летел в Мельбурн.
- Это в Австралии, - зачем-то уточнила фрау Шпильке. - Деловая поездка?
- Нет, - ответила я. - Эмигрировал.
- Из Швейцарии? - ещё больше поразилась Клара.
- Из России, фрау Шильке! Зачем ему было эмигрировать из Швейцарии!
- Вот и я о том же, - кивнула Клара. - И что?
- Я уехала следом.
Клара закурила тонкий, словно солома, "мюдс". Я подумала, что сейчас она предложит закурить и собаке, но фрау Шпильке задумчиво смотрела на меня.
- Безответная любовь - самый надёжный вид любви. Партнёр не разочаровывает. Претензии предъявить некому, не так ли?
- Почему же, безответная? - удивилась я. - Он любит меня. Мы чувствуем друг друга через любые расстояния. Говорим друг с другом. Мы постоянно вместе. Каждую ночь я засыпаю на его плече. Он и сейчас рядом.
- Сожалею, - с грустной улыбкой сказала Клара, - я не заказала ему кофе.
- Что за чушь! - воскликнула я. - Человек не может пить кофе на расстоянии!
- Давно это с вами? - аккуратно поинтересовалась Клара.
- Уже не помню.
- Чем же вы зарабатывали себе на жизнь до Театра? - небрежно поинтересовалась она. - Надеюсь…
- Нет, нет, - успокоила я её, - убирала квартиры, сидела с детьми, гуляла с собаками. В Америке была официанткой. В Париже - контролёром в электричке. В Германии мыла аптеку. Это большая честь, фрау Шильке, немцы - чистюли, и доверили мыть святая святых иностранке!
- Хватало?
- Как когда. Сейчас - вполне. Но ведь очень скоро моя жизнь изменится.
Клара достала косметичку и подкрасила губы.
- Милочка, - сказала она, - вы ещё очень молоды! А в этом мире полно мужчин.
- Нет, - я помотала головой. - Во всём мире есть только один мужчина.
- Кто же он? По профессии?
- Гений, - ответила я.
Она поджала губы, выравнивая помаду.
- Это удел неудачников. Обычно гении роются в помойках, а устраиваются ничтожества вроде Ганса, не так ли?
- Я не считаю Ганса ничтожеством.
Клара снисходительно улыбнулась и кивнула.
- Кто же он по профессии, ваш герой?
- Пианист.
- Тогда проще, - она с сочувствием кивнула и расплатилась за кофе.

Вообще-то фрау Шпильке странно относится к верности. Мне даже кажется, она не верит в её существование. Например, совсем недавно она подняла на смех Шейлу, только за то, что та никогда не изменяет мужу. Клара сначала не поверила, но когда, наконец, поняла, что Шейла говорит искренне, закатила глаза и долго не могла остановиться от хохота. Вообще-то она слишком часто закатывается от смеха.
Так или иначе, с того дня, когда мы выпили кофе и когда для фрау Шпильке перестало быть секретом, что мы не ходим по булыжным мостовым на шпильках, а переодеваемся в тапочки, она стала относиться ко мне более благосклонно. Теперь даже иногда отзывает меня в сторонку и интересуется:
- Ну как вам последняя сценка? Мне кажется, надо добавить синий костюм, а? Слишком бело получается.
- Если мы имеем в виду чистоту, то синим цветом можно выгодно оттенить белый. Это его подчеркнёт. Если, конечно, вы не имеете в виду ничего другого?
- Да, да! - согласилась фрау Шпильке. - Чистота, снег, целомудрие. Вот это наша сегодняшняя тема. Но что делать с сексуальностью? Куда-то она от нас ушла, не так ли?
- Можно надеть на Катрин шляпу с красной лентой.
- В этом что-то есть, - Клара поджала губы и улыбнулась. - Но шляпа пусть будет розовой, не красной.
Фрау Шпильке, надо отдать ей должное, всерьёз увлечена Театром. Она постоянно находит что-то новое, словно точную науку, кропотливо изучает и моду, и театр, пытаясь порой соединить, казалось бы, невозможное, и выводя свои, неповторимые формулы женского совершенства. В её руках преображается всё - от обычного спичечного коробка до изысканного вечернего туалета. Она за одну секунду придумает сумасшедший дизайн для виллы, или обычный сад превратит в райские кущи. Нарисует обложку для книги или раму для картины. Добавит неповторимую деталь к обычному платью, так что оно превратится в произведение искусства.
Сейчас, например, мы готовим свадьбу знаменитого миллиардера. Клара собирается сотворить настоящий спектакль. И главное, что старый Грюйер не скупится на декорации, эскизы которых она ему предлагает. Скоро его замок украсят звёздами и планетами, а невеста с женихом выплывут к гостям на белоснежном облаке. Проблема лишь в одном: Грюйер мечтает, чтобы во время праздника в замке выпал настоящий снег, а Клара уже многие месяцы его от этого отговаривает, пытаясь втолковать, что это совершенно невозможно. Но старик упирается и не желает отказываться от своей безумной затеи.

Клара нервно ходила по гримёрке туда обратно, без конца обращалась к Шансу с каким-нибудь вопросом, вроде:
"Мальчик, тебе не холодно?"
"Что ты вздрагиваешь, любимый?"
"Видишь плохой сон?"
Она казалась чувствительнее обычного, изо всех сил пытаясь сосредоточиться, но у неё плохо получалось. Вероятно, перегрелась в солярии. Она так часто поджаривается под искусственным солнцем, что шанс превратиться в Клару-грилль - очевиден. У меня мелькнула мысль, а не сболтнула ли ей Шейла о своих подозрениях раньше времени? Да и нужно ли было вообще рассказывать о телефонном звонке из Женевы?
- Хотела сказать что-то важное, - с извиняющейся улыбкой произнесла Клара. - Забыла.
- О свадьбе в замке, наверное, - подсказала я.
- Да, да, - растерянно кивнула Клара, - Грюйер. Нам с вами нужно к нему съездить. Хочу, чтобы вы попробовали убедить его отказаться от бредовой идеи со снегом.
- Я? Попробовала бы переубедить Грюйера?
- Да, - твёрже ответила Клара. - Мне уже не хватает аргументов. А вы для него - свежий человек. Он может послушаться. И для вас это очень полезно, потому что пора расти. Быть простой модисткой - это маловато, не так ли?
- Я - актриса, - мягко возразила я.
- Мы все так о себе думаем, - Клара улыбнулась, словно извиняясь. - Но вас я надеюсь отправить в Йер, причём не позже, чем через год.
Я замерла от неожиданности. Клара решила сделать мне дизайнерское имя, ведь туда ежегодно съезжаются молодые кутюрье, и не кто-нибудь, а Соня Рикель или Эннио Капаса.
Вдруг Клара встрепенулась, словно опомнилась, она выпрямила спину, глаза её потеплели. Это могло означать только одно - в зал вошёл Ганс.
Я опоздала выйти. Ганс едва скользнув по мне взглядом, стремительно бросился в объятия Клары.
- Ну? Как ты, киска? - Ганс чмокнул её в шею.
Вообще-то фамильярность - это главное, что мне в нём не нравится. Так и хочется сказать ему: "Милый мальчик, все отлично понимают, зачем ты торчишь возле этой кредитной карточки не первой свежести, но не демонстрируй так нагло, что она - твоя собственность."
Фрау Шпильке тем временем на глазах превращалась в весеннюю лыжню, она размякла в объятиях Ганса и закрыла глаза.
- Как твои занятия? - поинтересовалась Клара, даже не пытаясь взять себя в руки.
- Получил аттестацию по французскому, - гордо ответил Ганс.
- Умница! - восторженно воскликнула Клара. - Хорошую учёбу надо поощрять! - Она захлопала в ладоши. - Ну-ка расскажи, о чём ты мечтаешь?
- Клара, - Ганс покосился на меня.
Я сделала вид, что внимательнейшим образом изучаю настольный календарь с портретами любовниц популярных политиков и монархов. Мадемуазель де Лавальер символизировала весеннее бескорыстие, осеннюю мудрость - Жанна Антуанетта Пуассон, она же - мадам Помпадур. Почему-то мадам Дюбарри, начавшая свой жизненный путь с метлой в руках в бедном трактире, а закончившая его на гильотине бывшей фавориткой Людовика XV, олицетворяла месяц август. Последний фаворит Екатерины II - Платон Зубов представлял зиму. Символом жертвенности стала - Ева Браун. Далее без комментариев следовали Инесса Арманд и Моника Левински.
- Клара! У меня к тебе очень деликатная просьба. Пожалуйста, отнесись к ней с особой серьёзностью.
- Всё, что пожелаешь! - интимно шепнула Клара.
- Ты ведь занята до вечера?
- А что, хочешь меня куда-нибудь пригласить?
- Конечно! - воскликнул Ганс. - Но попозже. А сейчас мне очень нужна машина.
- Сказать, чтоб вызвали такси? - удивилась Клара, оглаживая Ганса то по плечу.
- Нет, мне нужна твоя машина, - Ганс вытянулся в струнку в ожидании ответа.
Клара на секунду застыла, словно ослышалась. Потом бросила на меня растерянный взгляд и задумалась. И отказ, и согласие были равносильны трагедии в её случае.
- Клара, - тихо позвал Ганс.
- Но ты же знаешь, что для меня эта машина! - растерянно воскликнула Клара. - Это не просто машина, это… ну как тебе объяснить… Это часть меня самой….
- Мне и нужна часть тебя самой, - таким тоном сообщил Ганс, что мне стало тошно. - А раз ты такая жадина, то я возьму с собой и Шанса.
- Шанса?! - вскрикнула Клара. - Зачем тебе Шанс?
- Мы немного проветримся. Не надолго. Сделаем пару кружочков по окрестностям и вернёмся в твои объятия.
- Не знаю, - сомневалась Клара, с нежностью глядя на Шанса.
Ганс тем временем подал ей сумочку из змеиной кожи.
- Смелее, - подбодрил он.
- Но зачем? - открывая сумочку, спросила Клара.
- Вечером узнаешь, - ответил Ганс. - Это сюрприз.
- Глупость какая-нибудь, - протягивая ему ключи, капризно произнесла Клара. - Ну что ты ещё задумал? И Шанса забираешь!
- Ну а что он спит тут целыми днями в пыльном помещении, - объяснил Ганс. - Мы погуляем по зоопарку. Я покажу ему слона. Шанс, - обратился он к собаке и взял его на руки, - ты ведь хочешь посмотреть на слона? Большого-пребольшого! Мамочка никогда не водила тебя в зоопарк.
- Действительно, - согласилась Клара. - Шанс никогда не был в зоопарке. Обещаешь показать ему слона?
Клара прижалась к собаке и поцеловала в нос.
- Ну конечно, мы покажем мальчику слона, - пропел Ганс.
- Угостишь его мороженым?
Ганс кивнул.
- Я пойду, фрау Шильке? - наконец-то, решилась я.
- Да, - она смогла на секунду оторваться от Ганса. - И не забудьте о нашем разговоре.

( продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь