Portfolio

Виктор Леглер

Южнее Сахары

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГОРОД ПОД ПЫЛЬНЫМ СОЛНЦЕМ
Слово "жара" не подходило к происходящему в аэропорту, поскольку природные явления, как многие полагают, имеют некие пределы. Здешняя температура относилась скорее к области технико-металлургической. Ослепительно падающий ливень света ощутимо давил на плечи, и земля аэропорта казалась пылающей (именно земля, а вовсе не бетон, за исключением взлетной дорожки). Служащие, встречающие самолет, все стояли в тени под крылом. Не было ни автобуса, ни, тем более, рукава, соединяющего самолет с терминалом. Пассажиры, плохо видимые в горячем колыхающемся сиянии, цепочкой тянулись к зданию аэропорта, с усилием подтягивая по красной каменистой почве свои сумки на колесиках.

Андрей перешел пустыню вместе с прочими пассажирами, зашел в здание и огляделся. В небольшом холле несколько очередей тянулись к стеклянным будкам, где трудились полицейские. Андрей собрался двинуться к одной из них, но к нему уже подходил местный служащий в черном костюме, галстуке и начищенных ботинках.
- Бонжур, как поживаете, как долетели? - обратился к нему подошедший с фициальной улыбкой, и Андрей убедился, что его знаний французского достаточно, чтобы понять вопросы и ответить на них.
- Паспорт! - сказал чиновник, посерьезнев. Получив паспорт, он достал из папки ручку, какой-то бланк и приготовился к заполнению. Тут из толпы появился Леонтий, с которым Андрей знакомился в Москве, веселый и улыбающийся, с приколотым на груди прямоугольником пропуска.
- Приветствую тебя в солнечном Сонгае! - обратился он к Андрею. Потом заметил чиновника, моментально забрал у него паспорт и что-то весело сказал, сопровождая свои слова легким отмахивающим жестом ладони. Служащий пытался возражать, затем повернулся и исчез в толпе.
- Кто это? - спросил Андрей - и что вы ему сказали?
- Это никто - серьезно ответил Леонтий. - Это человек, который под видом оформления документов попытался бы выманить у тебя сколько удастся денег. А сказал я ему: "Мой друг, ты обратился не по адресу!"
Они удивительно быстро и легко прошли формальности и вышли сквозь переполненный зал на улицу. Трое носильщиков толкали багажные тележки с оборудованием, прилетевшим вместе с Андреем. Улица встретила их все тем же неправдоподобным светом. Спасаясь от него, люди особенно плотно теснились под небольшими пыльными деревьями и под навесами, окружающими здание аэропорта. Во время короткого пути Андрею уже многократно предложили почистить обувь, поменять деньги, взять такси и что-то еще. Какие-то молодые люди тем временем окружили тележки, и каждый старался коснуться багажа рукой. Все они были одеты в потрепанные джинсы, футболки с разными американскими сюжетами и пляжные тапочки-вьетнамки с веревочками. Кавалькада вступила на стоянку и приблизилась к новенькому "Ниссан-пикапу", где без всякой команды разразилась вакханалия погрузки. Молодые люди хватали с тележек сумки и ящики и забрасывали их в кузов. Некоторые залезли наверх и укладывали вещи в кузове, потом спрыгивали обратно и залезали снова. Те, что остались на земле, передавали вещи тем, что были наверху, те отдавали их друг другу или опять назад.

Андрей, за свои экспедиционно-артельные годы узнавший толк в погрузках, прикинул, что он один погрузил бы весь этот багаж раза в три быстрее. Сумку с аппаратурой, висевшую на плече, уже несколько раз пытались у него выдернуть, а один раз не в шутку начали разжимать его пальцы, которыми он ее держал, так что пришлось слегка дать по рукам. Леонтий стоял несколько в стороне с отсутствующим видом. Наконец, погрузочная деятельность прекратилась. В кузове возвышалась беспорядочная груда предметов, лежащих на боку, перевернутых, свешивающихся через борта. Толпа выстроилась перед ними с выжидательным видом. Леонтий приблизился и вручил по бумажке водителям тележек, которые тут же укатили, а остальным указал на Андрея. Они окружили его, много и громко говоря на незнакомом языке.
- Чего они хотят? - спросил Андрей.
- Как чего? Они хотят свою зарплату, - ответил Леонтий, всем своим видом показывая неуместность удивления Андрея
- Но я их не нанимал, я их ни о чем не просил.
- Они говорят, что они работали, и ты должен оплатить их работу.
- Но у меня нет местных денег.
- Неважно, они возьмут в любой валюте. Ну ладно, это я просто дал тебе урок местной жизни, - сменил тон Леонтий. Он вручил троим самым шумным по монете, еще троим по монете поменьше, а остальным после небольшой дискуссии выдал по сигарете, после чего все удалились. Андрей перекидал багаж, Леонтий сел за руль, и они выехали со стоянки.
- Первый раз в Африке? - полуспросил, полуподтвердил Леонтий. - А я здесь десять лет. Переводчик со всех языков. Еще с американским империализмом успел побороться, социализм строил.
- Почему они так на нас набросились? - Андрей не скрывал удивления.
- Третий мир, самое его дно. Беднейшие страны мира. Нищета, безработица, почти голод. То, что эти парни сорвут за день в аэропорту - это все, что у них будет. А ты - белый. По определению, богатый и, как правило, не жулик. Здесь, в Африке, белый - это источник всяческого блага. Например, как, по-твоему, выглядит белый, который выходит из машины и несет свой чемодан сам?
- Ну, не знаю, засомневался Андрей, - скромным? Или сильным?
- Прежде всего, жадным. Омерзительно жадным. Ему жалко подозвать мальчика и дать ему пятьдесят франков за услугу, жалко дать ему заработать и прокормиться. Купишь на рынке арбуз - дай мальчику отнести. Это стоит дешево, и он не убежит. Но когда их бросится много, как сегодня, с самого начала ткни пальцем: тебя беру, остальных не знаю. Иначе тебе сядут охранять машину пять человек, и каждый потом потребует оплаты.
- Они были неплохо одеты - заметил Андрей.
- Это все гуманитарная помощь. В Европе и Америке не выбрасывают ношеную одежду. Ее чистят, пакуют и отправляют сюда, в Африку. Здесь ее конечно продают за деньги, но за небольшие. На специальном рынке тюки вскрывают, вываливают кучами, и каждый роется сколько хочет. Поэтому одежда почти ничего не стоит. Раньше, когда у нас ничего не было, кроме коммунизма, вся российская колония с этого рынка не вылезала, включая все посольство. Даже жена посла регулярно ездила на служебной машине. Специальные приказы издавались, запрещающие дипломатам там появляться. Но теперь русские перестали ходить. Дома все есть.
- Так здесь дешевая жизнь?
- Только если оставаться в самом низу. Любые качественные вещи и услуги стоят во много раз дороже, чем в Европе или в Америке. Например, электричество стоит безумных денег и есть только в столице, и то не всегда. То же самое с телефоном.
Они ехали по дороге среди обширных пыльных пустырей с разбросанными по ним недостроенными домами. Шоссе было заполнено удивительными машинами. "Пежо"и"Тойоты" двадцатилетней давности, ржавые, дребезжащие, с вихляющими колесами, разбитыми фонарями, притянутыми веревкой багажниками. Большинство отчаянно перегружены и еле ползут по дороге, плюхаясь на продавленных рессорах, выпуская струи черного и синего дыма. Но нередко проносятся новые сверкающие внедорожники, почти все с надписями. На огромных "Лендкрузейрах" написано: "Организация Обьединенных Наций. Комитет помощи детям", на "Джипе": "Международная комиссия по борьбе с засухой", на "Мерседесе": "Проект германо-сонгайского сотрудничества" и тому подобное.

Шоссе втянулось в город, и скорость движения снизилась. Слева и справа виднелись серые одноэтажные дома из штампованных бетонных кирпичей или просто из глины. Все пространство между домами и дорогой занимали навесы из жести, соломы, мешковины, опирающиеся на кривые суковатые палки. Ни одного прямого угла, ни одной ровной плоскости. Пыль, грязь, мясные туши на земле в облаках мух, батоны хлеба кучами на грязных прилавках. Под навесами сплошная толпа что-то продающих и покупающих Мужчины, в основном, носят тот же американский секонд-хенд, женщины почти все в национальных одеждах. Хотя и среди мужчин многие одеты в яркие длинные балахоны наподобие римской тоги. И практически все в неизменных пляжных шлепанцах, даже мотоциклисты.

После поворота рынок с обоих сторон выплеснулся на дорогу. Машины, ослики с повозками, мотоциклы, велосипеды медленно ползут в море людей. Густой синий дым пополам с.пылью стоит над толпой. Микроавтобусы поминутно останавливаются и трогаются, рядом с ними бегут малолетние помощники водителей, зазывая пассажиров. Леонтий обгоняет двухколесную ручную тележку, полную мешками с цементом, которую изо всех сил толкает оборванный молодой человек. Впереди тянется целая вереница таких же. Одна из тележек, груженая длинными арматурными прутьями, поворачивает, намереваясь пересечь дорогу, и внезапно как железным шлагбаумом перекрывает путь. Машины тормозят, но велосипедист с несколькими пустыми железными бочками на багажнике врезается в железо и с грохотом падает. Собравшаяся толпа глазеет на начавшуюся разборку, машины нетерпеливо гудят.
- У них что, нет грузовиков? - спросил Андрей.
- Почему же, есть. Но нанять грузовик стоит дороже, чем десяток тележек, а едет он ничуть не быстрее, еще и медленнее, если застрянет в пробке. За полдня они доползут до любого конца города. Кстати, они полноправные участники движения, видишь на каждой тележке номер? Все платят налоги. На рынке тележку без номера тут же заберут в полицию или, по крайней мере, возьмут деньги.

Собираясь повернуть направо, Леонтий притормозил у одинокого светофора. Дали зеленый, но он не спешил поворачивать, поскольку целая толпа велосипедов и мотоциклов, скопившаяся правее него на обочине, вся ехала прямо, без каких-либо сигналов.
- Никто из этих людей не изучал правила движения, - усмехнулся Леонтий.
- Как ты здесь водишь? Это же страшно смотреть!
- При скорости потока десять километров в час это не так страшно, как кажется. Главное, строго следуй за впереди идущей машиной и не виляй, иначе собьешь бортом велосипедиста. Нанять шофера? Местный шофер водит хуже любого из нас. За машиной он ухаживать не будет, здесь это не принято, а взять с него совершенно нечего. Я, по крайней мере, чувствую свою ответственность, а он разобьет машину и скажет: "Хозяин, извини", и это все. С этими словами он затормозил, поскольку велосипед, на котором ехало трое детей, из которых самому старшему было лет двенадцать, рухнул на дорогу перед самым бампером, и дети с ревом расползлись в разные стороны.
Они въехали в относительно тихий, не считая толпы играющих детей, переулок. Двухэтажные дома виднелись за глухими бетонными стенами, утыканными поверху осколками бутылок. У одного из домов машина остановилась, и под скандирование сбежавшихся детей: "Белый! Белый! Дай сто франков!" въехала в распахнувшиеся ворота.

Это была обычная вилла богатого сонгайца, снятая под офис и общежитие русско-сонгайской компании "Аура". Все русские, с которыми он моментально познакомился, выглядели запыхавшимися и очень-очень занятыми возле телефонов, факсов и компьютеров.
- Леонтий! - сразу накинулся кто-то на его спутника, - где тебя носит? Надо идти переводить переговоры. Приехали из "Шелла" по поводу оплаты горючего!

Высокий человек слегка кавказского вида напористо кричал в трубку что-то про неприбывшую документацию на технику, про деньги, пересылаемые в Стамбул на проход Босфора, и о прочих производственных тонкостях. Наконец, он положил трубку. Это и был директор компании Дмитрий Алиевич, к которому Андрей должен был явиться. Очень быстро он выяснил основные сведения об Андрее: что он горный мастер с правом ведения горных работ, что он работал в артелях, знает россыпное золото и умеет составлять проекты на добычу.

- Да, Теймураз Азбекович мне говорил, вас рекомендуют хорошо. Не устали с дороги? Тогда я вас сразу введу в курс дела. Мы должны здесь, в Африке, стать крупными производителями золота. Теймураз Азбекович поставил такую задачу. Деньги выделены большие, они должны дать быструю отдачу. Мы получили большую концессию, двести квадратных километров. Теперь по местным законам ее надо несколько лет изучать, проводить разведку, сдавать отчеты, истратить каждый год не менее, чем миллион долларов. В случае открытия месторождений надо составить проекты на их добычу и получить лицензию на добычу. Но для нас этот путь не годится. Слишком долго и дорого. Наши геологи говорят, что золота здесь полно, так что все эти формальности излишни. Вы у себя в артели встречались с ситуацией, когда надо ускорить процедуру освоения месторождения?
- Ну, обычно в таких случаях добыча начинается под видом дополнительной геологоразведки или технологических исследований, или эксплуатационного опробования, что-нибудь в этом духе. Добытое при этом золото именуется попутным и сдается на общих основаниях.
- Вот и прекрасно, это нас полностью устраивает. Попросту говоря, мы выдаем добычу за разведку, и все расходы на добычу предъявляем, как разведку. Как вы это технически делаете?
- Ну, составляем проект, техническое обоснование необходимости этих работ, смету и все такое прочее.
- Значит, с завтрашнего дня садитесь и делайте этот проект. Все данные вам предоставят. Потом утвердим его у министра, вы поедете на участок и приступите к работе.

Назавтра Андрей получил карту месторождения, составленную, надо сказать, очень лихо на основании весьма скудных данных. За несколько последующих дней он составил проект, который был быстро переведено на французский и ушел на утверждение в министерство. Потом в ожидании отъезда он провел несколько дней, в общем-то ничего не делая. Он болтал с новыми знакомыми, работниками компании, попутно приобретая представление о состоянии дел. Состояние было не то что плохим, но каким-то очень сложным. Замысловатое переплетение законов российских и сонгайских создавало запутанную сеть, в которой вязло любое движение. Вдобавок, по местным неписаным законам за каждое бюрократическое действие полагалось платить, но непонятно сколько. Российские работники не знали местных законов и обычаев, а с местными работниками было еще хуже, поскольку свои знания они обращали на пользу только себе.

Еще в свободные дни он гулял по городу, один или с Леонтием. Собственно, это было трудно назвать прогулками, поскольку город был совершенно для них не предназначен. Здесь не было тротуаров, по которым можно было бы идти, как в российском городе, не было бульваров и площадей. Была сплошная масса людей, товаров и припаркованного транспорта, полностью занимающая улицы и оставляющая узкий проход по центру, где упираясь друг в друга ползли пешеходы, автомобили, мотоциклы, велосипеды, ручные тележки. Здесь было нельзя ходить, можно было только проталкиваться, поминутно останавливаясь. Все это под всегдашним ослепительным солнцем, ослабляемым только пылью. Любой клочок тени был частной собственностью и под ним кто-нибудь сидел. Кучи товаров громоздились на земле, на самодельных прилавках, на плечах и головах людей. Вечером все это сворачивалось и исчезало, оставляя груды мусора, а утром возникало вновь.

Андрея поражала неэффективность использования человеческих ресурсов. В любом магазинчике внутри и перед входом сидело по десятку человек, ничем не занятых. Огромное количество людей бродило по улицам, держа в руках несколько пачек сигарет - весь их основной и оборотный капитал. Поскольку сигареты продавались не пачками, а поштучно, создавалась иллюзия бурной коммерческой деятельности. Также поштучно можно было купить спичку или вспышку зажигалки. Также поштучно, по одной таблетке, продавались глубоко просроченные медикаменты с неведомой судьбой. Таксисты в дребезжащих, насквозь проржавевших машинах первым делом просили аванс в счет будущей поездки и покупали пол-литра бензина, который продавался в бутылках на народных заправках. В половине случаев, однако, машина ломалась в дороге.

Все, что продавалось на этих рынках, для использования не годилось. Сказать, что качество товаров было ужасающе низким, значило бы бессовестно польстить. Это были вообще не товары, а их макеты, искусно сработанные руками трудолюбивых китайских ремесленников. Металл повсеместно был заменен здесь пластмассой, а пластмасса воздухом. Красивые кроссовки из бумаги и картона можно было носить два-три дня, если конечно не попадать в них под дождь. Электроприборы, сделанные из фольги и проволочек волосяной толщины, сгорали через полчаса, одежда расползалась при первой стирке, велосипеды не ездили сразу, а посуда разрушалась под воздействием воды, тепла, холода или просто испарялась на воздухе. Глядя на все это, легко представлялся производственный уклад мастерской мира, необъятного сельского Китая: бракованные чипы в соломенной корзине, над костром разогревается котелок с пластмассой, неграмотный дедушка Чжан собирает под навесом электронные схемы, двухлетний Ли еще не умеет ходить, но уже умеет клеить этикетки "Сделано в Германии". Европейские товары, которые можно было найти в двух-трех магазинах во всем городе, стоили раз в пять дороже, чем в Европе, и их цена не имела ничего общего ни с месячной, ни с годовой зарплатой среднего сонгайца.

На улицах Андрея приветствовало бесчисленное множество людей, ведущих себя так, будто они встретили старого потерявшегося друга. Они называли его начальником, хозяином, братом, открывали ему свои души, плели душераздирающие истории о больных родственниках, готовы были идти с ним на край света. Все немедленно хотели денег, хотя некоторые просили еще и работу. Просто нищие всех возрастов каждую минуту протягивали свои жестяные банки, однако, они не были агрессивны или слишком назойливы. Вообще его всегда окружала доброжелательность - в любое время, в самых грязных трущобах. С воровством он тоже не сталкивался. Ему рассказали, что несколько лет в стране действовал негласный "закон канистры". Правительство молчаливо позволило гражданам, поймавшим на рынке вора, обливать его бензином и сжигать, и очень скоро воровство как профессия в стране вывелось. Довольно быстро Андрей почувствовал себя на улицах Сонгвиля - сонгайской столицы - вполне уверенно. Его французского языка вполне хватало для разговоров с местным населением. С настоящими французами он говорить, конечно, не мог, но это и не требовалось.

Большинство улиц не имело асфальта или каких-то следов дорожной планировки. Даже в центре города вместо проезжей части извивались глубокие колеи, заполненные вонючей грязью, по которым стукаясь брюхом проползали машины. Несколько новых магистралей, в том числе та, что вела к аэропорту, были построены на средства Китая. Китайский президент часто бывал здесь, дарил дороги, мосты, больницы, взамен подписывал соглашения на неограниченный импорт тех самых товаров, которыми были завалены рынки. Целый квартал домов для китайских служащих возвышался на холме возле города. Китайское правительство вело себя как агент национального бизнеса, в полную противоположность недавнему поведению Советского союза, который давал гораздо больше, но взамен брал только обещания в верности социализму. Квартал домов советских специалистов тоже возвышался за стеной в центре города, но теперь он был тих и пуст.
- Советский Союз, - рассказывал Леонтий - провел в этой стране огромный объем геологоразведки. Владел всей информацией. При тогдашнем политическом влиянии советские предприятия могли получить здесь любые концессии. Могли поставлять сюда простые товары вроде кастрюль или лопат, качеством много лучше китайских. Но никого это не интересовало. Советский союз построил здесь шахту для добычи золота, которая даже сейчас, выведенная из строя и затопленная, оценивается в триста миллионов долларов, и не позаботился ни о каких своих правах. Шахту строили для того, чтобы создать в Сонгае рабочий класс как опору будущего социалистического строя. Это не было демагогией и не говорилось для прикрытия настоящих интересов. И шахту, и цементный завод, и металлообрабатывающий завод на самом деле построили и запустили только ради этого.

Там, где они проходили в этот момент, на земле были разложены кучки невзрачных камней, в которых можно было узнать мутные кристаллы зеленого граната. Никакой ювелирной или поделочной стоимости они не имели, коллекционной тоже, поскольку грани кристаллов были безжалостно потерты от таскания в мешках. Андрей из любопытства приценился к одному образцу, менее исцарапанному, чем другие, и получив в ответ несообразно высокую цену для вещи заведомо бесполезной, положил камень назад в недоумении.

- С этими камнями связана целая история, - заметил Леонтий. - Года три назад в пустыне к северу от Кайена нашли зеленые камни, которые народ признал за изумруды. Об изумрудах и о том, как они выглядят, никто ничего не знал, кроме того, что они безумно дорогие, прямо как алмазы. В считанные дни поднялась изумрудная лихорадка. На место находки стеклись многие тысячи старателей. Билеты на поезд до Кайена перепродавали по тройной цене. За старателями хлынули торговцы едой, водой, лопатами и одеялами. Тут же сидели скупщики камней, платящие примерно по доллару за килограмм. Они считали, что делают потрясающе выгодный бизнес. Старатели тоже были довольны, поскольку за день можно было накопать с десяток килограмм этой ерунды, если повезет. Кому не везло, те голодали, болели, гибли в ямах под обвалами. В те дни мне под большим секретом предложили купить такой камушек. Я показал его нашему геологу, и он сказал то же, что ты сейчас, что это гранат, не имеющий вообще никакой ценности. Я честно сообщил это торговцу, но мне никто не поверил. Народ имел непоколебимый аргумент: за это платят. За бесполезную вещь платить не будут. А те, кто платили, смотрели на своих коллег-торговцев, которые тоже платили. Такое вот народное заблуждение в чистом виде, никем не организованное. Никакого Мавроди. Чистая ошибка массового сознания.
- И чем же все кончилось?
- Ну, очевидно чем. Первые партии товара повезли в Европу и предложили ювелирам по цене настоящих изумрудов. Те отказались. Цену сбавляли и сбавляли, пока продавцы, наконец, не осознали, что их товар действительно ничего не стоит. Коммерсанты немедленно отозвали своих агентов из пустыни, и в несколько дней все закончилось. Те, кто уже знал, пытались продать свои запасы тем, кто еще не знал. И как видишь, до сих пор пытаются. Здесь, на рынке, ты наблюдаешь в прямом смысле обломки этой истории.

В один из вечеров Дмитрий Алиевич пригласил Андрея поразвлечься. Они сели в машину и поехали по улицам, освещенным только масляными плошками торговцев и заполненным теперь толпой более праздной. Алиевич был весел и доброжелателен.
- Я слышал, вы не боитесь контактов с местным населением и уже неплохо освоили язык. Это очень хорошо, и для русских большая редкость. Русские вообще народ пугливый и замкнутый, общаются, в основном, друг с другом, и без шофера, переводчика, повара и врача дня здесь не проживут. Я сам полу-русский, полу-кавказец и могу смотреть объективно. А вот Теймураз Азбекович, наш хозяин, он чистый азербайджанец. Он мне говорил: "Вы, русские, неспособны к бизнесу. Вы хорошие специалисты, вы знаете производство, но вы не понимаете, как делать деньги. Для коммерции у вас были евреи. Но вы, русские, сделали большую ошибку. Вы выгнали своих евреев. Вы думали иметь деньги сами. Теперь место евреев заняли мы, народы Кавказа. Для вас это хуже, потому что евреи хотели только денег. Евреи не любят власти. А мы, кавказцы, мы любим и деньги, и власть, и ваших женщин. Теперь мы будем вами командовать."
Андрей улыбнулся:
- Кроме производства мы знаем еще и войну.
Дмитрий Алиевич тоже засмеялся:
- Ну, войну вам не позволит гуманное мировое сообщество.
Тем временем они подъехали к приземистому, совершенно незаметному днем дому. Сейчас он, как новогодняя елка, сиял гирляндами разноцветных огней, вспыхивающих и гаснущих, гремел музыкой. Вокруг стояли такси и толпился какой-то народ.
- Рекомендую, ночной клуб "Парадиз". Бывал в чем-нибудь подобном?
- Нет, никогда.
- Тогда тебе будет интересно.
Внутри были зеркальные стены, пластиковые, под мрамор, колонны, пластиковые, под кожу, диванчики, цветные огни, вспышки и грохочущая музыка. За столиками сидели компании, в основном белые мужчины и черные девушки.

Работая в артели, Андрей бывал с компаниями в ресторанах разных северных городов, но не очень любил это занятие. Главным ощущением, которое возникало у него от таких посещений, было чувство агрессии. Это начиналось прямо со швейцара или постового у двери и заканчивалось обязательной кульминационной дракой, завершающей веселье. Многие из его артельных знакомых ходили в ресторан, конечно, и чтобы выпить и закусить, и потанцевать, но главное - подраться. Этой главной задаче подчинялись остальные: выбор партнерши для танцев, потенциально наиболее конфликтной, разговоры, общее вызывающе-агрессивное поведение. Главным событием вечера была финальная драка с опрокидыванием столов, прыжками через перила и погоней по темным улицам. Она детально обсуждалась поутру за артельным завтраком и помнилась до следующей драки. Как-то Андрею пришлось прожить неделю в гостиничном номере с окном, выходящим на улицу над входом в ресторан, и ежевечерний мордобой с милицейскими свистками и сиренами повторялся в одно и то же время с природной регулярностью. Каждый отдельный день это выглядело случайным катаклизмом, но повторение изо дня в день превращало приключение в унылое правило. В отпуске же Андрей вел жизнь примерного семьянина, и ночные развлечения новой России они с женой отметали по чисто практическим соображениям. Всегда оказывалось более важным съездить в отпуск или отремонтировать квартиру, чем посетить за те же деньги ночной клуб.
В клубе "Парадиз" агрессия отсутствовала начисто. Вышибала у входа встретил их, как родных, и дальше до самого конца служащие и посетители приветствовали их, улыбались и были готовы выполнить любое их желание. Это касалось не только их, но было общей атмосферой. Никаких очагов напряженности за весь вечер не возникло.

Они уселись за столик на краю танцевальной площадки, где танцевало с десяток девушек, каждая в одиночку или со своим отражением в зеркальной стене. Они были продуманно по-разному одеты: если одна в мини юбке и закрытой кружевной блузке, то другая в брюках и лифчике. Одна с полностью открытой спиной, другая в рубашечке, распахнутой спереди. Одна в блестящем платье в обтяжку, другая в пышных оборочках. Девушки подчеркнуто демонстрировали себя, свою гладкую блестящую черную кожу, белозубые улыбки, пышные прически. Вскоре одна из них приветствовала Андрея как старого знакомого и присела к нему на колени, но, почувствовав его недоумение, поднялась снова.
- Как они тебе нравятся?
- А это кто?.. - спросил Андрей смущенно.
- Ну конечно же проститутки - рассмеялся собеседник.
- Ты знаешь, я никогда в жизни не имел дела с проститутками.
- Здесь совсем другое дело. Давай я тебе объясню разницу. В России проституция всегда гуляет рядом с криминалом. Проститутки - это наводчицы, воровки, наркоманки, боевые подруги бандитов, тех же кавказцев. Это отдельный мир, где живут без прописки, подчиняются бандитам, откупаются от милиции. Обыкновенные граждане туда не вхожи, да у них и денег нет. А здесь симпатичные девушки из бедных семей идут в проститутки, чтобы устроить свою жизнь. Или просто заработать деньги, или встретить постоянного друга, желательно белого. Любая из них - он кивнул в сторону танцующих - если ее позвать, бросит свое занятие и станет тебе верной подругой. Кстати, с ними интересно. Они много видели и слышали, в отличие от домашней девушки, знающей только соседские сплетни. К своей профессии они относятся как к любой другой, а по здешним обычаям, сохранившимся еще с первобытных времен, девушки сексуально свободны. Внебрачные дети тоже никого не беспокоят. Ну, конечно, профессиональный риск - эпидемия СПИДа уносит в Африке ежегодно миллионы людей, и таких красавиц касается в первую очередь.
Андрей обратил внимание, что девушки держатся группами, и внутри каждой группы чем-то похожи друг на друга.
- Они просто из одной страны или одного племени, - пояснил Алиевич. - Здесь границы между странами открытые. Внутри Центрально-Африканского Союза каждый может жить и работать в любой стране. Даже деньги у большинства стран Союза общие. Так что можешь выбрать себе подругу из любой страны. Вот эти красотки из Республики Слоновых Гор, с ними можно говорить по-английски. У них сейчас перевороты и беспорядки, туризм прекратился, вот девочки и разлетелись по соседним странам. Вот эти, как на подбор маленькие и кругленькие, эти из Либерии, где тоже много лет продолжаются беспорядки. Вот эта компания франкоязычная, из Верхней Гвинеи. Там войны нет, просто бедность, еще хуже, чем в Сонгае. А вон с теми, высокими и крепкими, знаться не советую. Это нигерийки. Они подчиняются сутенерам, они могут и ограбить, и убить. Такая уж Нигерия бандитская страна.
- Вы говорите по-английски? - обратилась к ним изящная девушка с веселыми блестящими глазами и такой же сверкающей улыбкой.
- Говорим - ответил Андрей, которому действительно хотелось попробовать язык, которому его учили в институте.
Девушку звали Джойс. Она охотно откликнулась на предложение выпить и заказала неведомый Андрею напиток, по вкусу, однако, очень похожий на квас. Они поболтали и вскоре по просьбе Андрея она рассказала свою простую историю:
- Я из Республики Слоновых Гор. Живу недалеко от столицы, в приморском курортном городке. Моя мать торгует на рынке. Я ходила в бар при гостинице, где бывают туристы, зарабатывала деньги. Недавно пришла Армия народного освобождения. До столицы они не дошли, но наш городок захватили. Рынок разграбили, гостиницу сожгли. Потом они ушли, но недалеко, дорога в провинцию закрыта, товар не поступает, торговать нечем, туристов нет. У меня двухлетний сын, я его оставила родителям, приехала сюда заработать. А ты что делаешь?
- Я скоро уеду в саванну, буду работать на руднике.
- На руднике? На алмазах?
- Нет, на золоте.
- Тоже хорошо. Возьми меня туда с собой. Все белые так делают. Я буду тебя кормить и о тебе заботиться. Мне хватит сто долларов в месяц.
- Но здесь ты можешь заработать столько за ночь?
- Это если повезет. А сколько я здесь потрачу? А если я здесь заболею?
Идея о том, чтобы приехать на производственный участок с черной девушкой была так неожиданна (Андрей представил себе, как он приезжает таким образом на таежный участок в артели), что он даже не смог сразу подобрать слова для убедительного отказа. Пока он складывал фразу, Джойс вдруг стала смотреть мимо него с приветственной и несколько тревожной улыбкой. Андрей повернул голову и увидел симпатичного белого лет тридцати, выразительно показывающего на свободное место рядом с ним.
- Твой друг? - спросил Андрей, и девушка смущенно ответила: "Да".
- Ну так иди к нему - и она облегченно упорхнула.
Андрей еще долго и с большим удовольствием разглядывал экзотический многоплеменной контингент. Постепенно две девушки осели у них за столиком. Одна была вроде подружки Алиевича, а вторая подружкой подружки. Все произошло почти без участия Андрея и закончилось в маленьком отеле, оставив у него смешанное чувство любопытства и смущения. Девушка тоже не проявила пылких чувств, за исключением момента расставания, когда она страстно умоляла увеличить ее гонорар.

ПОСЕЛОК В САВАННЕ
Вокзал в Сонгвиле был построен еще французами и поэтому был одним из немногих зданий, носивших какие-то признаки архитектуры. Поезд отправлялся вечером, когда уже стемнело. Внутри вокзала и на перроне, забитом людьми до отказа, не горело ни одного фонаря. В абсолютной темноте пассажиры размещались, светя карманными фонариками. Выяснилось, что это старый французский поезд, где нет полок и лежачих мест и все сидят рядышком на лавках. Только не забытый до конца советский опыт помог Андрею пережить эту ночь. Потом взошло чистое яркое солнце и стало освещать скалистые пейзажи, больше всего похожие на дикий Запад из вестернов. Поезд не спеша полз от станции к станции, делая остановки по часу и более. На остановках толпы местных жителей протягивали через окна еду, тут же готовили на кострах "сонгайский чай" - китайский зеленый чай, который кипятят в маленьких железных чайничках до состояния российского чифира. К закату солнца, в самую жару, поезд достиг Кайена - насквозь пропыленного городка, над которым возвышалось что-то вроде ренессансного палаццо. В этом полудворце-полукрепости, в котором во время войны вишистское правительство прятало французский золотой запас от своих немецких, а потом англо-американских союзников, теперь была гостиница.

Андрей прогулялся по привокзальной площади, но обещанной машины не нашел. Народ бодро занимал места в полугрузовых микроавтобусах, но Андрей предпочел не отправляться в дальний путь на ночь глядя. Он заплатил приличную сумму за крохотную комнатку в гостинице, выспался, расстелив на кровати свою чистую рабочую форму (в сонгайских гостиницах, кроме самых дорогих, постели между постояльцами не меняют ), и утром, получив микроскопический завтрак - крохотную булочку с каплей джема - отправился на стоянку автомобилей. Машины с участка так и не было, но в нужном ему направлении отправлялся автобус - проржавевший жестяной короб неизвестного производства с дырами вместо дверей и окон. Пола в автобусе не было, то есть не было совсем, была рама, колесные оси, карданный вал, лавки вдоль стен, и несколько досок, в беспорядке брошенных на раму. Будучи в числе первых пассажиров, Андрей постарался устроиться так, чтобы дышать во время движения забортным воздухом, однако шофер автобуса вскоре его заметил и пригласил в кабину рядом с собой. Шоферу было интересно узнать, что это за белый, путешествующий без машины, и вскоре выяснилось, что место, куда направляется Андрей, ему прекрасно известно, и многие люди тоже.

Впоследствии Андрей много раз сталкивался с тем, что совершенно посторонние и неведомые ему люди были прекрасно, хотя и с элементами фантазии, осведомлены о делах его предприятия и о нем лично. В обществе, лишенном газет и телевидения, вся информация передавалась в частных разговорах, как и тысячу лет назад. В этой народной информационной сети предприятие "Аура" было одним из главных ньюсмейкеров, и его дела обсуждались ежедневно во всех окрестных деревнях.

Постепенно автобус заполнился. Пасажиры расселись вдоль стен, в середине набросали каких-то мешков и корзин. Три молодых человека, исполнявшие роль стартера, столкнули автобус с места, прокатили его по площади и вскочили внутрь (в дальнейшем они делали так на каждой остановке). Мотор жутко заревел и загрохотал, автобус окутался черным дымом, задергался и тронулся.по обычной грунтовой колее, слегка подправленной грейдером. Салон снизу до уровня окон заволокло пылью, пассажиры, как куры, высунули головы в окна, и путешествие началось. Навстречу автобусу тянулись в город вереницы осликов, запряженных в двухколесные тележки, наполненные дровами. Вокруг простиралась саванна, колыхалась сухая трава высотой в человеческий рост, над которой возвышались отдельные деревья. Одни деревья покрыты свежей зеленой листвой, другие шуршат сухими листьями, третьи стоят вообще без листьев. Сразу и весна, и зима, и осень. Андрея поразили высокие деревья с черными стволами, покрытыми острыми шипами. На ветках ни одного листика, но масса цветов, огромных, ярко-алых, по форме напоминающих тюльпаны. Местами сухая трава горит, языки пламени с треском взлетают к голубому небу. Какие-то крупные птицы, широко развернув крылья, парят в восходящих потоках над огнем, некоторые, неосторожно спустившись, вспыхивают и падают вниз огненными комьями.

Местами дорога пересекала русла речек, иногда сухие, иногда с лужицами воды. Обычно рядом оказывалась деревня. Андрей, полагавший, что его уже нечем удивить, был все же поражен видом сонгайских деревень. Это были беспорядочные скопления круглых глинобитных хижин, покрытых коническими крышами из сухой травы. Конусы побольше были жилищами, поменьше - амбарами или курятниками. Грубо сколоченные двери вели внутрь хижин, окон не было вообще. В целом все сильно напоминало декорации к историческим фильмам про древних кельтов, еще не завоеванных Римом, или к фильмам жанра "фэнтези" про диких варваров. Несмотря на некоторые приметы современного мира - древний велосипед, такое же древнее, чуть ли не кремневое ружье, керосиновую лампу, электрический фонарик, радиоприемник - образ жизни здесь казался неизменным, начиная с каменного века.

Встречались некоторые следы российского влияния, например, вырезанная на стволе баобаба огромная надпись "Здесь был Вася". Впоследствии Андрей узнал, что Вася имелся в виду обобщенный, а надпись была сделана специально для фотографирования с ней. В одном месте дорога была разворочена, очевидно, застрявшей здесь тяжелой техникой. В близлежащей к этому месту деревне дети, как обычно сбежавшиеся на него смотреть, вместо обычного "Белый! Белый!" скандировала русское "Давай! Давай!"

Довольно скоро после выезда они нагнали один из тех пикапчиков, которые отправились из города накануне вечером. Он стоял без колеса, опираясь на кучу камней. Рядом, прямо в дорожной пыли, спали пассажиры. Среди них так же безмятежно лежал шофер. Он поднял голову и обменялся несколькими словами с водителем автобуса.
- Что случилось? - спросил у него Андрей.
- Ничего - ответил шофер - колесо спустило. Он послал помощника в город отремонтировать.
- А почему не поставит запасное?
- У него нет запасного.
- Почему?
- У него нет денег на запасное.
- А почему никто не пересел в автобус?
- Шофер не вернет им деньги за проезд. А платить два раза за одну поездку никто не станет.

Следующую подбитую машину они встретили часа через два. На этот раз запасное колесо было и лежало готовое рядом, но явно не было домкрата. Пассажиры приподнимали машину, подтолкнув под нее кривое бревно и подсовывая камни. Почему нет домкрата, Андрей не стал спрашивать за очевидностью ответа.

Следующий транспорт они нагнали в большой деревне, где автобус остановился на обед. Пикапчик как раз стронулся с места и осторожно проползал мимо них. Он был нагружен сверх всякой меры: кузов был забит людьми до отказа, несколько молодых людей стояли на трубе, заменяющей задний бампер, на крыше кузова была увязана высокая груда багажа, а на ней еще сверху сидели люди. Несмотря на ничтожную скорость, сооружение угрожающе раскачивалось. Андрей заметил, что переднее колесо стоит криво на оси и отчаянно вихляет. Было маловероятно, что машина уедет далеко. Так оно и оказалось. Недалеко за деревней машина стояла, упершись бампером в дорогу, а вырванное с мясом колесо лежало отдельно. Поскольку случай был явно тяжелый, довольно много пассажиров после ожесточенной перепалки с шофером забрали свой багаж и пересели в автобус. Среди них был и один раненый, свалившийся с крыши от толчка.

Вскоре они встретили последний пикап из многострадальной колонны, который успел уже добраться до конечного пункта и тронуться в обратный путь, загрузившись до самой крыши дровами. Загрузка, однако, оказалась неудачной, дрова сместились от тряски, и машина легла на бок на обочину дороги, правда, без жертв и особых повреждений.

Это путешествие оставило у Андрея несколько апокалиптическое впечатление. Казалось, он присутствует при последнем отчаянном прорыве разбитой армии из окружения, когда у экипажа боевой машины нет шансов дожить до вечера. Его удивляла только полная безмятежность остальных участников и свидетелей этой дорожной битвы. Впоследствии он понял, что день был самым обыкновенным, если учитывать особенности эксплуатации техники в Африке. Машины поступают сюда уже с выработанным ресурсом, практически даром, поскольку Европа с удовольствием избавляется от хлама. Здесь они за умеренные взятки проходят таможню и дальше ездят, пока не развалятся. Для ремонта используются детали с машин, которые уже развалились. Когда автомобиль окончательно встанет, его тоже разберут.
За всеми этими событиями стемнело, но автобус продолжал свое неуклонное движение вглубь континента. Навстречу ехал одинокий мотоциклист. К удивлению Андрея, шофер автобуса поспешно взял вправо, почти съехал с дороги и остановился. Из темноты надвинулась огромная тень. Мотоцикл оказался гигантским грузовиком с длиннейшим и высоченным кузовом и только одной (правой) работающей фарой. На этом способности Андрея удивляться были исчерпаны, и вскоре они въехали в провинциальный городок Кундугу, неподалеку от которого находился участок. Шофер притормозил возле одного из домов и сказал:
- Здесь живет ваш директор, господин Мамаду Трейта.

О том, что у предприятия имеется сонгайский директор с таким именем, Андрей слышал. Дом с садом, окруженным стеной, свободно раскинулся на большом пустыре. Над воротами, как ни странно, горела электрическая лампочка. Перед домом стояла, сгущаясь к воротам, большая толпа, человек в двести. "Праздник? Или печальное событие?" - размышлял Андрей, стоя в стороне и прикидывая, что ему теперь делать. Однако вскоре к нему подошли и спросили, кто он и откуда, он ответил, а ещё через короткое время ему передали приглашение войти в дом. Сквозь расступившуюся толпу он вошел. За воротами тарахтел под навесом советский дизельный движок. Рядом стоял зеленый "Уазик", по описанию похожий на тот, который должен был его встретить.

Мамаду Трейта оказался приветливым, высоким, худощавым мужчиной лет сорока, одетым в бубу - длинный и широкий балахон из плотной ткани глубокого синего цвета с вышивкой. Он прекрасно говорил по-русски, поскольку когда-то учился в Советском Союзе. Они начали обмен сложным сонгайским приветствием, напоминающем пинг-понг: - Как поживаете? - А вы? - А ваша семья? - А дом? - А Москва? - А Сонгвиль?…
Наконец, Мамаду спросил: "А как вы доехали?"
- Нормально, - ответил Андрей, - на автобусе.
- На автобусе? - переспросил собеседник. - А где же ваша машина?
- Машина не пришла.
- Машина… - повторил директор. Затем на его лице отчетливо отразилось воспоминание, затем смущение.
- Да… Вот эта машина должна была вас встретить. Но она, - он задумался, - нужно было отвезти больного в больницу. Очень-очень тяжелый больной. Очень. Потом немножко сломалась… Извините.

Андрей принял извинения и не стал вникать в подробности к явному удовольствию вновь повеселевшего директора.
- Вы посидите со мной. Ко мне пришло немножко людей. Я с ними поговорю, потом отвезу вас к вам домой на участок.
Господин Трейта, местный уроженец, имел в Кундугу дом, в котором жила одна из его жен с многочисленными детьми. Правда, большую часть времени он проводил в столице, где жила другая жена, тоже с многочисленными детьми. Он был назначен Министерством рудников на должность одного из директоров компании, не прекращая своей работы в министерстве. Сейчас, в момент его краткого приезда, многочисленные родственники из клана Трейта стеклись к его дому выразить почтение, напомнить о себе и попросить денег или работы. Все это сильно напоминало прием клиентов в патрицианском доме Древнего Рима.

Господин Трейта принимал посетителей, сидя на низком диванчике, окружавшем с трех сторон такой же низкий стол. Андрей пристроился в стороне, получив от застенчивой девушки напитки из стоявшего здесь же российского холодильника. Посетители впускались в дом поочередно, в соответствии со сложной иерархией знатности, родственной приближенности и личных заслуг. Все они явно жаловались на свои проблемы, бурно жестикулировали и возводили глаза к небу. Почти всегда в конце разговора хозяин опускал руку в глубокий карман бубу и вынимал оттуда несколько денежных бумажек. Он их никогда не считал, не добавлял и не убавлял, вынимая сразу сколько нужно. Как Андрей заметил, для простоты расчетов в разных карманах лежали бумажки разного достоинства. Просители принимали деньги с глубокими поклонами, в две сложенные вместе ладони. С некоторыми посетителями хозяин вел себя любезно, обнимал, провожал до порога. В других случаях он был по-отечески суров и что-то внушительно выговаривал, что посетители всегда принимали покорно, без тени возражения. Час шел за часом, но он не выглядел уставшим, даже слегка подзаряжаясь от соплеменников. Наконец, взглянув на задремавшего Андрея, он резко оборвал приток посетителей.
- Я им сказал: "Остальные пусть приходят потом. Мне нужно отвезти моего русского друга". Давайте поехали!

Они сели в "Уазик" и через полчаса извилистого движения по грунтовой дороге, почти тоннелю, где сухая трава с двух сторон смыкалась над машиной, в свете фар появились железные ворота участка. Сквозь сон Андрей еще с кем-то знакомился, пил чай, потом его проводили в один из жилых вагончиков, где он рухнул на железную кровать и заснул.
Проснулся Андрей от леденящего холода. На месте окон было вставлено два кондиционера, работавших на полную мощность, а поскольку ночью на улице было не жарко, температура в вагончике была градусов десять. В комнатке валялись засохшие нестиранные тряпки, заскорузлая обувь. Когда он пошевелился, под сеткой кровати что-то заскрежетало и залязгало. Наклонившись, он увидел под кроватью поленницу квадратных бутылок из под африканского дешевого джина, который по вкусу и последствиям напоминал плохой самогон. Еще не было шести часов, но он уже прекрасно выспался и, как только рассвело, в самом бодром настроении отправился знакомиться с участком.

ГОРНЯКИ ДРЕВНИЕ И ГОРНЯКИ СОВРЕМЕННЫЕ
База участка представляла собой прямоугольный кусок саванны, окруженный проволочной сеткой. На жесткой красной земле стояли ряды российских вагончиков-бытовок и деревянная столовая. В производственной зоне располагались машины, мастерские и склады, пожалуй, побогаче, чем на базе артели где-нибудь в России.
Сразу после завтрака, во время которого Андрей окончательно познакомился со всеми, он отправился на полигон, который находился в нескольких километрах от базы, и где, собственно, предстояло добывать золото. Это была широкая долина ручья, густо поросшая кустарником, с протоптанными во всех направлениях тропинками. За свою жизнь Андрей видел множество таких же ручьев, и с этим он мог бы разобраться за пару дней, если бы не одно обстоятельство, заставлявшее его ходить на полигон снова и снова. Вся долина носила следы бурной человеческой деятельности, была изрыта и ископана самым немыслимым образом. Повсюду зияли круглые вертикальные колодцы, уходящие на неведомую глубину и заполненные водой. Их были сотни и тысячи, и шагать приходилось осторожно, чтобы в них не свалиться. Между ними громоздились кучи камней, отвалы, следы запруд. Сегодня здесь было тихо, пустынно, но сколько-то лет назад здесь, очевидно, шла бурная добыча золота. Впрочем, были следы и совсем свежих раскопок. К удивлению Андрея, все они располагались поблизости от разведочных линий геологов "Ауры", точнее, вокруг наиболее богатых шурфов на этих линиях. Так он бродил по зарослям часов до двух, прикидывая распорядок будущих работ, а, когда жара становилась нестерпимой, возвращался в поселок, где работа тоже в середине дня прерывалась. После обеда он садился за планы и чертежи, назавтра проверял все это на местности, и день за днем ситуация у него в голове прояснялась.

Количество золота, которое будет добыто, прямо зависит от количества переработанного грунта, а оно определяется мощностью промывочных приборов и запасами воды. Под это должно подстраиваться все остальное - люди и техника. И этого всего остального было слишком много. Под имеющиеся промывочные мощности людей на участке был явный избыток. Андрей не спешил пока создавать конфликтную ситуацию, понимая, что, когда работа начнется, все разрешится само собой.

Рабочие занимались не очень понятно чем, поскольку завоз оборудования уже закончился, а добыча еще не началась. Они занимались как бы доустройством поселка, что-то красили, ремонтировали - в основном, отбывали время. Прикидывая ежедневный расход зарплаты, Андрей мысленно хватался за голову.
В первый вечер он подошел к группе рабочих, сидящих на лавочке возле бытовок, и поздоровался. Он заметил, что рабочие были выпивши, некоторые - основательно.
- Вот еще начальник на нашу голову выискался! - отозвался один из сидящих, небритый, нестриженый и с красным лицом. - Теперь все приехали на готовое. Когда мы караваном шли, в грязи тонули, спали в кабинах, вы где все были?
- Вы пили сегодня? - спросил Андрей, как он спросил бы, и обязан был бы спросить любого рабочего, встреченного в таком виде в артели
- Да! - с вызовом ответил краснолицый. - Имеем право. Мы белые люди. Белые! На работе мы не пьем, а в нерабочее время мы свободны!

По артельным понятиям, вся сидящая компания заслуживала немедленного увольнения "по червонцу", то есть без права на премию в конце сезона. Однако, когда Андрей познакомился с контрактами рабочих, он с удивлением увидел, что поведение в свободное время действительно было никак не регламентировано. Пока что ему пришлось оставить все, как есть, тем более, что начальника участка эта проблема особенно не беспокоила.

Начальник участка Алексей Петрович, или Алексей в советское время работал в "Зарубежстрое" на довольно крупных должностях и за границей чувствовал себя привычно и уверенно. В дорогом тропическом костюме, в хорошей "Тойоте" с шофером он сильно отличался от остальных обитателей участка. На взгляд Андрея, он относился к окружающей реальности несколько более раздражительно, чем это можно было бы ожидать при его должности.
- Африканцы, - говорил он, - это тупые грязные черные дикари. Только что слезли с дерева. Понятия ни о чем не имеют. Все по х…! У каждого одна проблема: достать чуть-чуть денег, поесть и лечь спать. Пока деньги не кончатся, не встанет. Доверить ничего нельзя. Любую технику сломают. Шофер в рейсе новую резину с машины продаст, поставит старую. Масло из двигателя сольет, продаст, зальет отработанное. Никого нельзя послать ни за какой покупкой. Деньги проест, а потом что-нибудь придумает. А их начальники! Такие же тупые животные только при власти и при деньгах. И никогда здесь ничего не изменится. Но ничего, мы покажем им, как работать. С нашей техникой, нашими специалистами мы заберем золото и уедем, а они пусть здесь остаются.

Алексей был убежден в превосходстве белой расы и, в частности, России, очень сожалел о сдаче Советским Союзом мировых позиций, был поклонником Жириновского и Саддама Хусейна и выражал надежду на скорый реванш над Америкой. С рабочими-африканцами он практически не разговаривал и вообще не сильно вникал в текущую работу участка, в основном, занимаясь контактами со столичным и региональным начальством.

- Никогда не забывай, что мы тут хозяева, - говорил он Андрею. - Мы были и останемся белой расой. У меня прямые контакты с российским послом, если надо, мы всегда получим поддержку на государственном уровне.

Главный геолог, Виктор Викторович, в возрасте за пятьдесят, был также энергичен, честолюбив и напорист. За его спиной было богатое прошлое: он руководил экспедициями, защищал диссертации, внедрял новые методики поисков золота, был близок к Ленинской премии. При всем при том он мог крепко выпить, и в этом состоянии бывал довольно агрессивен. На расспросы Андрея, отчего так мало геологических материалов имеется на площадь полигона и не рискованно ли начинать горные работы на таком основании, он ответил:
- Я видел в жизни достаточно месторождений, и могу сказать, что по всем признакам это нормальная, богатая, экономически рентабельная россыпь. Для этого копать шурфы через двадцать метров не надо. Ты знаешь, что здесь африканцы с одного шурфа добывали по двадцать пять килограммов золота? При таких показателях ручной добычи на механизированную всегда что-то останется. Тем более, как здесь вести разведку? Если какой-то шурф вскроет богатое золото, скрыть от землекопов невозможно. Завтра вокруг будет сто человек, послезавтра пятьсот, и вся зона богатого шурфа будет выбрана. Охранять бесполезно: по здешним понятиям, пока золото лежит в земле, оно ничье. Поэтому надо не углубляться в подсчеты, а выбрать все подряд, промыть и забыть. И еще одна вещь: Разведку мы запланировали. Но наш дорогой Мамаду Трейта добился у нашего руководства в Сонгвиле, что все работы идут через него. Другими словами, все деньги. Всю смету забрал к себе в карман и делает с ней, что хочет. Мы составили план шурфовки, поставили рабочих. А деньги платит он. И не тем, кто работает, а родственникам, и тем, кто к нему в дом ходит. А основную часть просто себе. Кто же после этого будет копать? Мы пожаловались в Сонгвиль, до Москвы дошло, а Теймураз Азбекович сказал: "Оставьте все как есть, только больше ему не давайте".

Лучше всего Андрей сошелся с механиком участка Николаем, сорокалетним здоровенным хохлом, тоже прибывшим сюда из старательской артели. Оба были рады знакомству. На горных работах горный мастер и механик - это как для пианиста правая и левая рука. Если они сработались, всем будет легко жить, если нет, то работа на участке будет неизбежно загублена. Николай был механик от Бога. Он умел управлять любыми машинами, понимал действие любого механизма и прибора. Любую поломку он воспринимал, как личный вызов, и не успокаивался, пока не ликвидировал ее, желательно из подручного материала, приговаривая: "С запчастями и дурак починит". Он всячески подчеркивал свое украинское происхождение, хотя говорить предпочитал по-русски. Он любил сало, украинские песни, анекдоты и перцовку. Кроме добродушных анекдотов про горилку и сало, он обожал ядовитые анекдоты про украинскую независимость. Вообще эту самую независимость он терпеть не мог, отзываясь о ней неизменно злобно, как о выдумке львовских интеллигентов, совершенно не нужной остальным.

К анекдотам Андрей привык относиться серьезно. Он рассматривал их как медицинский препарат, как прививку здравого смысла, которой нация спасается от безумия, поразившего ее власть имущих. По принципу: "Будет ли в Армении коммунизм?" - Никита Сергеевич сказал: "Коммунизм не за горами". - А мы живем за горами.

В середине девяностых, когда по телевидению гремела волна народного гнева и анафема гайдаровским реформам, Андрей считал все происходящее необходимым, видел возможность куда как худшего поворота событий и от души любил Гайдара и Чубайса. Находясь по полгода на таежном участке, он всегда по приезде домой внимательно вслушивался в анекдоты, считая их точным выражением общественного мнения, и всегда успокаивался, не встречая в них отрицания новой действительности. Теперь, слушая анекдоты Николая о "незалежности" он не мог отделаться от мысли, что история к этому вопросу еще может вернуться.

Слабым местом Николая было полное невладение другими языками, кроме братских славянских, поскольку ему приходилось руководить местными рабочими. Однако он довольно ловко объяснялся жестами, и часто бывал понимаем.
Еще на участке был доктор, которого все так и звали: "Доктор". Он был за границей не в первый раз, раньше работал где-то в Конго и Анголе. В общих разговорах он обычно держался в стороне, предпочитая слушать радио или читать книги на иностранных языках. Было видно, что работы ему хватает. По утрам он сначала разбирался с русскими больными, а потом вел прием местного населения, которое собиралось живописной толпой возле его медицинского вагончика. Войдя к нему в первый раз, Андрей обнаружил своего знакомого, краснолицего Илью, который был теперь не краснолицым, а белым с синеватым оттенком. Глаза его закатились на лоб, он стучал зубами, дрожал, стонал и произносил слабым голосом: "Доктор, помираю… до утра не доживу…". К его руке была подсоединена сложная система трубок, соединяющихся с несколькими бутылками, укрепленными наверху над кроватью.
- Вот, - сказал доктор, - рекомендую: капельница. Лечение тяжелого приступа малярии. Если не лечить, действительно дня через два помрет. Высокая температура, перегрев, закупорка капилляров мозга. Скажу, не хвастаясь: не будь меня здесь, несколько человек уже были бы на том свете.
- Неужели здесь такой нездоровый климат?
- Как везде в Африке. Почему колонизация подсахарской Африки началась всего лишь чуть более ста лет назад? Потому что появились современные медицинские средства. А до этого среднее время жизни здорового молодого европейского мужчины в Африке было четыре месяца. Малярия или желтая лихорадка. А у нас еще добавляется русский национальный характер. Категорическое нежелание беречься. Выходят по вечерам без рубашек. Спят без накомарников. Вначале, когда завозили грузы, некоторые предпочитали спать на улице, в сезон дождей, когда полно комаров. Нахватали столько плазмоидов, что малярия приобрела хроническую форму. Значит, любое ослабление организма - перегрев, усталость, пьянство - может вызвать приступ. Вот живой пример. Пока живой - он указал на тело на кровати - позавчера напился, сегодня помирает. Многих уже надо отправлять, это не работники.
- Неужели сами не понимают?
- Согласно их контрактам, время болезни оплачивается полностью. Это все, что большинство из них волнует.
- А как местные?
- Ну, те из них, кто мог умереть от малярии, давно уже умерли. Для большинства это неприятность, но не смертельная. Но лечиться, если бесплатно, ужасно любят. Видели, сколько народу ко мне на прием толпится?
Доктор подкрутил кран на одной из бутылок и продолжал:
- Сюда завезли тонну российских лекарств. Куплены по дешевке на каком-то военном складе. Если не заглядывать в срок давности, всем русским хватит на двадцать лет. Принимать местных рабочих я сам предложил. Мне без практики скучно, а отношения с населением от этого очень укрепляются. Потом Мамаду Трейта добился, чтобы это распространилось и на членов семей рабочих. А это значит - на всех местных жителей без исключения. Кому-то я помогаю, кому-то делаю вид, что помогаю, кому-то прямо говорю, что это вне моих возможностей, они все равно ужасно довольны. Зовут меня на все свои праздники и торжества, сажают рядом с вождем деревни.

Кроме доктора, на участке, к удивлению Андрея, оказалась еще целая группа специалистов: геологи, топографы, гидрологи, которые подчинялись Виктору Викторовичу и занимались какой-то работой явно за пределами полигона. Каждое утро они вместе с несколькими десятками местных рабочих набивались в кузова двух "Камазов" и куда-то отправлялись. На вопрос Андрея о природе этой деятельности Виктор Викторович ответил довольно резко:
- Вы приехали сюда заниматься полигоном, вот и занимайтесь. Эта работа с полигоном не связана, она направлена на перспективу и вас в данный момент не касается.
- Нет так нет. С тех пор Андрей беседовал с геологами только на общие темы, не нтересуясь их конкретными занятиями.
- Сонгайскую интеллигенцию, кроме Мамаду Трейта, представлял переводчик Кулибали, изучавший русский язык почему-то в Киеве. Он рассматривал свои проведенные в Советском Союзе студенческие годы как лучшее время своей жизни, часто о них вспоминал и сожалел. Все сонгайское на уровне еды, питья (в особенности), бытовых привычек и развлечений он сурово критиковал, а все советское ставил в пример. Он был крайне полезным работником, поскольку быстро и безошибочно переводил с русского языка прямо на язык племени мандинго, на котором говорило большинство сонгайцев. Это давало прямой контакт с рабочими, из которых девять десятых не знало французского.

Прошло еще несколько дней, и Андрей составил окончательный план горных работ, однако разрешение начинать добычу из центрального офиса еще не поступало. Как-то раз он беседовал с Мамаду Трейта на темы сонгайской геологии и золота, и директор предложил ему лично показать прилегающие к полигону территории. Андрей с готовностью поймал его на слове. Мамаду пытался отвертеться, но Андрей его прижал, и прогулка была назначена, хотя Андрей сам считал ее маловероятной. Однако назавтра, в субботу, Мамаду явился, одетый по-походному и даже с геологическим молотком в руках. Они сели в "Уазик" и принялись колесить по окрестной саванне. Мамаду говорил без устали. В нем чувствовался большой опыт ознакомления иностранцев со страной.
- Современный Сонгай - наследник древней Сонгайской империи, знаменитой своим богатством. В четырнадцатом веке правитель Сонгая Али Омар отправился на паломничество в Мекку. На расходы во время путешествия и на подарки халифу он привел с собой караван из восьмисот верблюдов, груженых золотом. Золота было так много, что цена на него во всем арабском мире и даже в Европе упала на несколько лет. В наших краях, в провинции Кундугу, золото добывается тысячу лет и никогда не иссякает. Оно здесь повсюду, в каждом ручье.

Действительно, в долине любого ручья виднелись отчетливые следы старательской деятельности: круглые колодцы, ямы, кучи промытой земли. Местами им попадались одиночные труженики, ожесточенно копающиеся в ямах.
- Кстати, - продолжал Мамаду, - Советский Союз очень помог сонгайским геологам. Очень. Ваши специалисты составили первую геологическую карту Сонгая, создали геологические фонды, открыли много месторождений. Во всех больших важных проблемах Советский Союз за десять лет дал Сонгаю больше помощи, чем Франция за весь колониальный период. Мы, сонгайцы, очень сожалеем, что Советский Союз демонтировал себя. Раньше русские предлагали нам: "Возьмите это от нас" и американцы предлагали: "Нет, возьмите от нас". Мы могли выбирать. Теперь остались только американцы. Они делают, что хотят, а помогают гораздо меньше. А сейчас я тебе покажу коренное месторождение - кварцевую жилу.

Андрей понимал, что когда-то эта жила как белая зазубренная крепостная стена возвышалась над землей, но сегодня на ее месте была огромная длинная яма типа противотанкового рва. На дне ямы виднелись отверстия уходящих в глубину шахт, какие-то лестницы, балки, штольни. Все очень походило на средневековый рудник из учебников по истории геологии. Жоффрей из "Анжелики и султана", не здесь ли он ли трудился?
- Здесь из одной шахты добывали по двадцать пять килограммов золота, - пояснил Мамаду, и Андрей в уме поставил минус Виктору Викторовичу, спутавшему такие простые вещи. - Шахты доходят до глубины пятьдесят метров, дальше невозможно работать без механизмов, - продолжал его гид, - а теперь я покажу тебе настоящее народное предприятие.

Они оставили машину возле глубокого ручья и углубились по тропинке в лес, проходя сквозь сладкие облака запахов вокруг разнообразно цветущих деревьев. То это было что-то вроде московских весенних мимоз, только каждый желтый шарик был величиной с шарик от настольного тенниса, то шары были красные, величиной с настоящий теннисный мяч. Некоторые деревья как бы оплетены белыми лилиями, другие покрыты оранжевыми тюльпанами. Над цветущими деревьями с низким гуденьем кружились облака пчел.

Какой-то шум стал доноситься до них, постепенно усиливаясь по мере их продвижения. Он был однообразным, но очень неровным, как бы состоящим из множества отдельных резких выкриков. Больше всего это походило на шум птичьих базаров, которые Андрею приходилось видеть на охотском побережье.
- Птицы? - спросил он. Мамаду улыбнулся и покачал головой.
- Эти места у нас зовут "женский базар". Почему, сейчас увидишь.
Они вышли на край огромной расчищенной поляны, заполненной толпой пестро одетых босых женщин. Их было здесь несколько тысяч. Все они говорили, кричали, пели, хохотали, совместно образуя тот самый шум, который теперь стал оглушительным. Все вместе создавало впечатление невероятного хаоса, но постепенно Андрей стал видеть здесь внятный порядок.

Поляна была усеяна круглыми ямами - шахтами, уходящими глубоко в землю. Заглядывать в них было примерно так же, как смотреть сверху в заводскую трубу. Возле этих ям и трудились женщины. Группами человек по пять, подбадривая себя криками, они тянули за веревки и поднимали из шахт ведра, полные мокрой глины и камней. Перекладывали эту смесь в калебасы - здоровенные тазы в форме полушара, сделанные из разрезанных пополам высушенных тыкв. Ставили их на голову и тащили к лужам с водой. Там, зайдя по колено в мутную воду, ставили калебас на дно и начинали размешивать глину руками и выбрасывать промытые камни. Постепенно на дне калебаса оставалось только немного тяжелого черного песка и золото. Теперь женщины поднимали калебас на уровень глаз, долго смотрели, споласкивали, сортировали и, наконец, смывали золото в маленькую чашку, тоже сделанную из тыквы.
- Здесь действительно одни женщины - удивился Андрей.
- Нет, мужчины здесь тоже есть, но они все там, внизу - собеседник выразительно показал пальцем под землю.

Мужчины в незначительном количестве были и на поверхности. Они сидели поодиночке под травяными навесами, откинувшись, с закрытыми глазами, тяжело дыша, как рыбы, вытащенные из воды. Лохмотья, в которые они одеты, пропитаны желтым глинистым раствором. Лица, руки, волосы и все тело покрыты той же глиной. Отдохнув, они отправлялись назад в ямы, спускались без всяких веревок, упираясь руками и ногами в углубления, вырубленные в стенках шахты.

Господина Мамаду Трейта, как оказалось, здесь тоже знали. Практически все к нему подходили, здоровались, уважительно отвечали на вопросы, по первой просьбе Андрея показывали золото в калебасах, чашках и пластиковых мешочках. Наконец, Андрей пожелал спуститься вниз, что вызвало большой энтузиазм. Ему нашли самую толстую и надежную веревку, снабдили фонариком. Обвязочный конец у него был с собой, и сделав скользящий узел, он довольно лихо съехал по веревке на дно. Снизу круглое отверстие шахты выглядело как диск луны в полнолуние. Слабые отблески света позволяли увидеть уходящее в обе стороны обширное подземелье. Широкий и высокий сводчатый туннель вел прямо, по нему можно было идти, почти не сгибаясь. Что-то вроде монастырских подвалов. Пройдя метров десять, Андрей увидел, что находится уже под следующей шахтой, все они соединялись под землей. Ровное дно коридоров было покрыто мокрой вязкой глиной, в которой нога увязала по щиколотку. В стороны от основной галереи уходили более низкие сводчатые коридоры, в которых трудились старатели. С фонариками, прикрепленными к голове, они стояли на коленях или лежали на боку, вырубая золотоносный грунт маленькими, под одну руку, молотками с острыми клювами. Почти весь молоток был деревянным, только острый железный клюв вставлялся в толстую деревянную рукоятку. Отбитый грунт насыпали в ведра, которые потом на четвереньках волокли к выходам, цепляли к веревкам для подъема наверх. Было отчетливо видно, что шахтеры стараются взять весь "спай" - тонкий слой, в котором содержится основная часть золота. Этот тонкий горизонт они выбирали почти полностью, оставляя лишь широкие колонны, чтобы лежащая над подземными коридорами многометровая толща пустой породы не обрушилась.

Когда Андрей, весь заляпанный глиной, поднялся наверх, его встретил хор приветствий. Мамаду Трейта выглядел искренне удивленным:
- Никто не верил, что ты на самом деле спустишься. Я не слышал, чтобы кто-то из белых спускался в наши народные рудники.
Они продолжали прогулку. Трейта пояснял:
- В этом году это место оказалось одним из самых удачных в Сонгае. Сюда собрались старатели из всех соседних стран.

Действительно, женщины обнаруживали удивительное разнообразие лиц, одежд, украшений и причесок. Рядом в лесу стоял обширный поселок, наскоро слепленный из веток и травы, где жила вся эта разноплеменная толпа. Под деревьями сидели плотники, вырезали из твердого дерева ручки для инструментов. Здесь же кузнецы раздували древесный уголь, ковали новые клювы для молотков и вставляли их в ручки. В другой стороне сидели скупщики золота, они выглядели как настоящие купцы из арабских сказок: в халатах, чалмах, остроносых туфлях. Перед ними стояли резные деревянные ящички, на которых возвышались медные весы замысловатой и чрезвычайно архаичной конструкции. Блеяли овцы, которых туареги из пустыни пригнали сюда на продажу, на земле рядами были разложены разнообразные товары, дым шел из-под котлов, в которых готовилась еда разных народов. Под навесами разместились кофейня, бар, был даже небольшой бордель в шалашиках, обслуживаемый вездесущими нигерийками.

Они познакомились с неприметным, средних лет, жителем ближайшей деревни, которого Мамаду назвал "начальником россыпи". Он выделял участки для работы разным бригадам, следил за порядком, разбирал конфликты, собирал небольшую дань. В руках у него был только небольшой прутик, никаких бумаг или записей. Больше на десятки километров вокруг не было никаких представителей власти или полиции. Андрей понял, что каждая бригада - несколько мужчин и несколько женщин - представляла собой экономически независимое предприятие. Эти люди копали свою отдельную шахту на свой страх и риск и самостоятельно делили между собой добытое золото. Вообще все это море людей никак административно не управлялось, их держали вместе только чисто экономические отношения. Весной, когда начнутся дожди и шахты зальет, все они мгновенно исчезнут отсюда, как стая птиц.

Андрей уже прикинул, что по объему добываемого золота эта поляна представляет собой вполне приличный по мощности прииск, причем с точки зрения горного дела вполне грамотно отрабатываемый. Он представил себе, сколько разрешательной, контрольной и административной деятельности крутилось бы вокруг такого прииска в России, сколько бумаг… И еще одна мысль не давала ему покоя. Он теперь по-новому мог оценить пейзаж, виденный им на полигоне. Было очевидно, что лет десять-двадцать назад там шумел такой же, как здесь, народный рудник. И если там работа велась по такой же системе, как и здесь, то что, собственно, осталось там для них? Он решил по возвращении обязательно обсудить все с Алексеем и Виктором Викторовичем.

Полный впечатлений от этого дня, он вернулся на участок поздно. Здесь ему передали записку от Алексея, в которой сообщалось, что он с Виктором Викторовичем уехал в Кайен по делам, а его, Андрея, оставляет на участке за старшего с обязанностью утреннего выхода на рацию. Убедившись, что все на участке в порядке, он тут же заснул.

Продолжение следует

Обсудить этот текст можно здесь