Portfolio

Анна Евсеева

Кара небесная

Я посмотрел в ее сторону, она спала, подложив ладонь под щеку, чуть приоткрыв рот и слегка посапывая. Во сне почувствовав мой взгляд, повернулась на спину, челюсть ее отвисла сильнее, и теперь она выглядела словно покойница. Да еще откуда-то взялась привычка - не смывать тушь с ресниц, потому что кто-то сказал ей, что с размазанной под глазами краской она похожа на Анну Маньяни. Просыпаясь утром и выходя из своей комнаты - или в кофте, надетой наизнанку, или неправильно застегнув халат так, что одна пола перевешивала другую, с темными разводами на лице она выглядит чудовищем.

Иногда я ловлю себя на мысли, что мне хочется растворить ее в стакане чая, словно кусок сахара. Поболтать ложкой, наблюдая, как рафинад сначала распадается на мелкие кристаллы, а затем бесследно исчезает.

Нетрудно догадаться, какой громкий визг она при этом поднимет, и поэтому все подобные желания - лишняя трата времени. Хотя рядом с ней абсолютно все мои желания уже давно превратились в лишнюю трату времени.
Теперь она поднимает визг по любому поводу - не только, когда случайно угадывает мои мысли. Она давно перестала говорить спокойно, только кричит. Причем делает это так громко и так ужасно, что хочется замотать голову ватой, обернуться сугробом, а весной растаять, не оставив после себя и следа.

Стараясь ступать, как можно тише, чтобы пол не скрипел под ногами, я прошел в коридор, надел плащ и вышел из квартиры. Она всегда просит, чтобы я запирал дверь на верхний замок. Иначе она не чувствует себя в безопасности. Ей кажется, что кто-то может ворваться в квартиру и убить ее. Больше всего на свете она боится погибнуть во сне. Она даже не догадывается, что этот страх - ее способность читать мои мысли.

Я захлопнул дверь, повернул ключ в замке, тот щелкнул, но как-то не так. Любая повседневная вещь - будь то замок, дверца или кнопка выключателя - как правило, издает привычный звук. Сейчас он показался мне странным, каким-то новым. Скорее это был не щелчок, а легкое звяканье, будто сорвалась мелкая пружина. Потом я буду думать, как я мог не обратить на это внимания, как не попытался понять, что случилось с замком? Я буду восстанавливать в памяти каждую мелочь, каждое свое движение и удивляться, почему не услышал то странное звяканье еще утром, когда она спала, а я выходил из квартиры.

Некоторое время разогревая машину, по привычке глядя на окна нашей квартиры, я сидел, сложив руки на руле, и смотрел вверх, на шестой этаж. Занавески были по-прежнему задернуты, значит, она еще не вставала, я не разбудил ее ни своими шагами, ни хлопком двери.
Странно, думал я, что наш брак оказался так долог, хоть и неудачен, ведь в первый же день знакомства она обманула меня. Я понимаю, ей было это нужно для романтики, но это все равно обман, и какая разница, для чего он?

Сидя друг напротив друга в кафе, я так бурно восхищался ее именем, что сам не оставил ей другого выхода, кроме как солгать. Ее звали Гертруда, это имя, которое я боготворил. Никогда не мог бы подумать, что в моей жизни мне встретится реальная женщина с шекспировским именем. Так и хотелось крикнуть в ответ: "Клавдий!"
- Шекспир? - восхищенно воскликнул я. - Твои родители любят Шекспира?
- Шекспир, Шекспир, - вздохнула она. - Они были помешаны на его книгах.
- Я тоже помешан! - воскликнул я. - И всю жизнь мечтал о том, чтобы прикоснуться к тайне гения. Но как? Прошли века! И вдруг - ты!
- Да! - ответила она. - Не пей вина, Гертруда. Пьянство не красит дам…
- Ничего не могу сказать плохого о Гребенщикове, - чуть не расплакавшись, протянул я. - Талантлив, не спорю. Но все же - не Шекспир.
- А мне нравится, - ответила так спокойно и твердо, словно отрезала.

Она всегда говорила, как отрезала, перекрывая любые пути возражению. Спорить с ней было трудно, практически невозможно. Когда она понимала, что не права, - а она все же иногда это понимала, правда, с годами все реже и реже - то опускала глаза и тихо говорила:
- Ну, не знаю…

Дальше следовала долгая пауза, и она переводила разговор на другую тему, оставляя меня в полнейшей растерянности.
Почему-то Гертруда ничего не рассказала мне о своей бабушке. Хотя, казалось бы, причем тут бабушка и зачем о ней рассказывать, если в юных сердцах закипает страсть? Но Гертруда сообщила мне, что живет с гадкой старухой. Она так и сказала:
- Моя гадкая старуха не дает мне жить.
- Кто она?
- Приходит убираться, - небрежно бросила она.

Странная ситуация, подумал я, надо бы расставить все по своим местам. Если твоими прямыми обязанностями является уборка квартиры, то не надо диктовать, как жить тем, кто платит тебе за это деньги. Этими словами я приготовился изменить жизнь Гертруды в лучшую сторону.

Но в первый же мой визит к ней домой вранье раскрылось. Старуха оказалась ее родной бабушкой, которая к тому же совершенно неожиданно вернулась из поликлиники раньше времени, вспугнув нас, словно воробьев, клюющих чужие крошки. Мы взвились легкой стайкой и расселись на диване, как на жердочке. Старуха моментально просекла, в чем дело.
- Бездельники! - рявкнула она. - Мне плевать на него, - старуха ткнула мне в грудь острым, словно наточенным, указательным пальцем, - но ты - моя внучка! Вымахала здоровенной дылдой, и даже не думаешь, что пора приносить пользу обществу, которое дало тебе все!

Она так звонко крикнула "все!", что мне показалось, наступил конец света. И тут я обмер.
- Тебе дано имя! - рычала старуха. - Оно означает - герой труда! И ты должна, ты обязана стать героем, а не вяленой рыбой!

Герой труда? Какой еще герой труда? В моем воображении рассыпались изысканные замки, только что мной построенные, растворились королевские интриги, все это я воображал себе с первой же встречи, я этим жил. Я смаковал ее имя словно экзотическую ягоду, перекатывал на языке, наслаждался… И тут - герой труда!

Гертруда смущенной не выглядела. Она ногой, чтобы не заметила старуха, затолкала под кровать что-то из нашего нижнего белья.
- Ты допустишь, чтобы я продолжала жить в таких условиях?
- Нет, - серьезно ответил я, - не допущу.

С тех пор я никогда больше не называл ее Гертрудой, она навсегда стала Герой. Но она не обратила на это никакого внимания, словно не заметила того, что я ее переименовал.
Мне надо было сбежать еще тогда, думал я, сидя за столом в своем офисе и автоматически подписывая какие-то бумаги. Но вместо этого я женился. Спасение Геры заключалось в том, что теперь и я тоже жил в компании с мерзкой старухой. Старуха царила в квартире и считала, что у нее все права.
- У меня есть прошлое, - вещала она в приступах философствования, - а ваше настоящее не может стать прошлым. Вы оба - никто! И останетесь никем.
Это было ужасно. Каждый раз, выслушивая подобное, я чувствовал, что с моим прошлым, а тем более с настоящим, покончено навсегда, почва уплывала из-под моих ног, не оставляя никаких надежд на будущее. Я становился никем, каждый раз при мерзком скрипе ее голоса.

Прошлым старуха называла свои заслуги: всю жизнь прослужив гардеробщицей в Доме культуры работников госбезопасности, она получила за это медаль.
- Я ветеран разведки! - заявляла она, проталкиваясь в любой очереди, куда бы ей ни приспичило. - И разоблачила не одного шпиона!

Ее везде пропускали, с ней считались, уважали ее и боялись. Я носил за ней мешки то с картошкой, то с сахарным песком, то с гречкой, которые она традиционно закупала, зачем-то делая запасы. Дома она все время что-то мыла, потом развешивала мокрые вонючие тряпки по дверцам шкафов или на подоконнике. Она не воспринимала ни губок, ни щеток, считая это пособничеством космополитизма. Смягчить ее можно было только краковской колбасой, которую она ела, прикрыв глаза от удовольствия, и медленно жуя.

Если бы в свое время, когда старуха еще работала в Доме культуры, там появился бы реальный шпион, за кусок варено-копченой колбасы она развалила бы всю систему госбезопасности.
Верхом коварства стал банальный случай с супом, который сварила Гера, и старуха не позволила поставить кастрюлю в холодильник.
- Остывать он должен на окне! - с этими словами она водрузила кастрюлю на подоконник.

Стоял жаркий солнечный день. Мы возвращались откуда-то к вечеру, мечтая съесть по тарелочке супа, и еще издали увидели, как старуха смотрит в окно. Увидев нас, она крикнула:
- Ваш суп протух!
Это было верхом подлости. В скором времени мы сняли маленькую квартиру. Несколько недель мы наслаждались свободой, делали что хотели, играя в семейную жизнь. Всего несколько недель - две или три, именно их, и только их, можно назвать нашим счастливым браком.
- Я никогда не думала, что можно так ненавидеть, - однажды сказала мне Гера, и я не совсем понял, кого именно она имеет в виду.

Старуха ни на день не оставляла нас в покое, периодически умирая от сердечных приступов. И мы, бросив все дела, неслись на другой конец города - спасать. Обычно старуха встречала нас запахом валокордина. Она выходила навстречу, и в глазах ее светилось торжество.
- А вы что думали? - ехидно спрашивала она. - Бросили меня на помойке, думаете, умерла?
На ее лице появлялась лукавая усмешка.

Я проверил почту на компьютере. Некий Карл предлагал мне "Ксенон" и "Биксенон". Я не знал, кто такой Карл, и не понял, почему я должен покупать ксеноновые фары для своего автомобиля - у него. Предпочитаю приобретать нужные вещи в известных мне магазинах. Я перечитал письмо еще раз и неожиданно разозлился, какое право имеет этот Карл рассылать свой мусор по чужим почтовым ящикам!
"Неуважаемый Карл, - написал я, - всем доподлинно известен не вполне украшающий Вас факт из Вашей же биографии о том, что именно Вы украли у небезызвестной Клары дорогостоящий кларнет. И почему после этого я должен довериться Вам, приобретая Ваш хлам, который также может оказаться краденным?"

Я отправил письмо. Ответ не заставил себя долго ждать.
"Спасибо, что вы обратились в нашу фирму! Ведь Вы довольны своей машиной, но у Вас нет ксеноновых фар! Это не повод менять автомобиль или ставить дешевые подделки. Теперь Вы подписаны на нашу рассылку, и мы ежедневно будем оповещать Вас о наших новинках".
- Черт! - выругался я и удалил письмо.
Я сидел, задумчиво глядя перед собой, мои мысли путались, было ясно, что теперь этот проходимец Карл завалит мой ящик своими глупостями. Но, что самое неприятное, вернулась прежняя мысль: я снова пытался понять, как могло случиться то, что случилось тогда? Все годы я мучился вопросом - винить или не винить себя в произошедшем, не понимая, что этот въевшийся вопрос и есть чувство вины.

В тот день старуха знала, что мы собираемся в гости и, конечно, не могла упустить шанс испортить нам настроение. Гера была уже одета, я брился, когда раздался тот злополучный звонок.
- Мне что-то не очень хорошо, - проскрипела старуха, - вы не заедете?
- Я больше не могу, - закричала Гера. - Каждый раз одно и то же! Это какая-то кара небесная! - И Гера заплакала.
- Вызовите скорую, - процедил я.

Старуха не ответила, я опустил трубку.
Это был последний раз, когда я слышал ее голос, вернее, не совсем последний. Потом, еще много лет подряд она звонила мне во сне, будила среди ночи.
"Мне что-то не очень хорошо", - скрипела она, и я просыпался.
Сквозь темноту я смотрел на телефон, как на врага, он стал моим ночным кошмаром.
"Мне что-то не очень хорошо"…
Я вырвал его с мясом, с куском стены, за шнуром болталась розетка, как привязанная к кошачьему хвосту пустая консервная банка. Распахнув окно, я швырнул телефон вниз.
- Что ты делаешь? - удивилась Гера.
Она ничего не знала о ночных звонках.
- Ты выбросил телефон? - спросила она, поражаясь.
- Она больше не позвонит! - сообщил я, плотнее закрывая окно и задергивая штору.
- Оригинальный способ - рвать отношения, - съязвила Гера, заворачиваясь в одеяло.
Я не стал ей ничего объяснять, но с тех пор старуха больше не звонила.

Гера все чаще бывала невыносима. Каждый раз, когда она звонит мне в офис - а это случается именно во время совещаний или переговоров - то требует внимания по пустякам, не понимая, как может быть что-то важнее ее проблем.

Почему я начал замечать это только последнее время? Наверное, потому, что она перестала опускать голову мне на плечо. Она всегда так делала, когда хотела что-то сказать. Грациозно, будто красивая дикая кошка, она склоняла голову и словно с опаской чуть касалась лбом моего плеча… У меня замирало дыхание от счастья. За этот жест я готов был простить ей все капризы.

Она шептала мне по ночам такие вещи, будто намеревалась шокировать, и каждый раз я поражался ее раскованности. Будь она не моей женой, я назвал бы ее слова скабрезными, но ведь она шептала их мне одному, и я буквально парил от блаженства.

Как-то быстро все изменилось, так быстро, что я не заметил, когда именно. Хотя зачем мне было фиксировать точную дату? Просто однажды я понял, что она сварлива, что она часто несправедлива ко мне. Она все и больше и больше напоминала мне старуху, хотя что в этом странного? Они были прямыми родственницами.

И наверняка, Гера была такой и раньше, просто я не хотел видеть многого. Хотя не видеть явного может только слепой. А я никогда не жаловался на зрение, оно у меня всегда было превосходным. В отличие от Геры. Не так давно она начала щуриться. Я спросил:
- Почему?
- Буквы что-то расплываются, - растерянно призналась она.

Я видел, как она напрягается, пытаясь что-то рассмотреть. При переходе улицы крепко вцеплялась в мою руку, иногда просила прочитать то или иное название.
- Может быть, перестать садиться за руль? - спросил я.
- А что, ты собираешься меня возить? - поинтересовалась Гера. - Или наймешь мне водителя? - она с усмешкой смотрела на меня.
- Я не могу нанять тебе водителя, также как и возить тебя, - ответил я. - Но существует другой транспорт. Хотя бы - метро.
- Ага, - кивнула Гера, - тебе не стыдно?
Мне совершенно не было стыдно, потому что Гера выезжает в город раз в неделю и вполне может пользоваться общественным транспортом.
- Чем тебя не устраивает такси? - спросил я.
- А у меня есть деньги? - ответила она вопросом на вопрос.
- По-моему, я никогда тебе в них не отказывал.
- Это - по-твоему, - ответила она, - а в реальности - иначе.
- Давай свожу тебя к врачу, проверим зрение?
- Ну не знаю, - Гера опустила глаза.

"Ну не знаю", - словно бросила трубку, не дождавшись ответа. Это отвратительная манера - швырять телефонные трубки, не оставляя мне возможности аргументировать.
И так постоянно!
- Мы едем на рынок?
- Гера, дай подумать, когда я смогу освободиться.
- Понятно!

И в трубке - гудки, похоже, каждый раз она швыряет ее о стену. Перезванивать бесполезно, она не подойдет к телефону. Будет сидеть рядом, беситься от звонка, но трубку не снимет. Она может не открыть дверь, не выйти навстречу, не повернуть головы, не вспомнить, не узнать…

- У меня ощущение, что я всего лишь жилец в ее квартире, - признался я лучшему другу.
- Жилец - это еще полбеды, - сострил Павел. - Намного мрачнее, если уже не жилец.
- Хороший каламбур, - оценил я. - Но я сплю в одной кровати с посторонним человеком.
- Каждый из нас спит в одной кровати с посторонним человеком.
- У тебя хорошее настроение? - усмехнулся я. - Но все-таки хочется что-то изменить. Невозможно жить при таком двухстороннем движении: она в одну сторону, я - в другую, не замечая друг друга и не сталкиваясь.
- ДТП, - кивнул Павел.
- Что ДТП? - Не понял я.
- Если происходит столкновение встречного транспорта, это называется ДТП.
- То есть лучше - миновать?
- Сделай прививку, - посоветовал Павел.
- А ты?
- Уже давно, - усмехнулся Павел, - лет десять назад.

Не люблю жаловаться, не люблю делиться тем, чем делятся между собой большинство женатых мужчин земного шара. Не хочу выносить свои личные проблемы на публику, даже если этой публикой является школьный друг. Раскрывая свои беды, я становлюсь в один ряд с обделенными, чувствую себя стандартом, который психологи и сексологи превращают в глупые диссертации. Не желаю превращаться в объект изучения или в цифру статистики, но иногда не выдерживаю. Судя по тому, что Павел понимает меня с полуслова, я не делаю никаких открытий, рассказывая ему о том, что Гера начала сходить с ума. Наверное, так принято, что каждая женщина, прожив в единственном браке больше десяти лет, сходит с ума. И если спросить - почему, она ответит что-то вроде:
- Потому что однажды я ждала тебя у автобусной остановки под дождем, а ты не пришел, так как заигрался в карты с друзьями.

И бесполезно доказывать, что я не играю в карты. Ведь в тот единственный раз, когда я решил расписать пульку с однокурсниками, она действительно ждала меня у остановки под дождем. И нет смысла утверждать, что это случилось лет двести назад. Это случилось, и этот факт не оставляет места прощению на всю оставшуюся жизнь.

- Гера, где мои тапочки?
"Гера, где мои тапочки?.. "Гера, где мои тапочки?.."
Я стоял в коридоре и ждал ответа.
Она не отвечала.
- Гера, где мои тапочки?
- Ну что ты талдычишь одно и тоже? - она вскрикнула, словно ошпарилась. - Выбросила!
- Почему ты выбросила мои тапочки? - возмущенно крикнул я. - Они были удобные, теплые…
- Они воняли! - заорала Гера. - Я не могу жить в такой вони! Я человек, а не свинья. - Она грохнула дверью, захлопнув ее перед моим носом.

Я получил еще шесть писем от Карла.
"Вы проходите мимо своей удачи! Измените жизнь, раз - и навсегда! Купив ксеноновые фары для своего автомобиля…"

Вот, мерзавец! Я разозлился всерьез и отослал их обратно, одно за другим, но через секунду получил уже двенадцать. Чем больше писем я отправлял назад, тем больше их возвращалось, но я не мог оторваться от компьютера, письма приковали к себе все мое внимание, словно загипнотизировав. Спустя два часа неравной борьбы, экран неожиданно потемнел, сверкнула надпись: "Good bye!". Я понял, что в очередной раз обманут - мерзкий Карл убил мой компьютер.

Раздражение нарастало, как гул приближающейся лавины. Если бы Гера была нормальным человеком, то я давно сидел бы перед телевизором за ужином, мирно беседуя с женой. И никакой Карл не посягнул бы на мою собственность. Я подумал, чем бы мне еще заняться, чтобы оттянуть время возвращения домой, и решил разобрать бумаги на столе. Иногда у меня просыпается любовь к идеальному порядку - хочется, чтобы все лежало на своих местах. Гера никогда не была идеальной хозяйкой, она может устроить полнейший кавардак. Но порой у нее случаются приступы чистоплотности. К примеру, когда я читаю, она может включить пылесос, заметив, что я собираюсь в душ, налаживает стиральную машину. Она протирает стол вонючим составом, когда я ужинаю, или долго стирает пыль с телевизора, стоит мне усесться посмотреть передачу.
Я уже не мог справиться с нахлынувшей злостью. Домой, определенно не хотелось. Заглянув в ящик стола, я начал тщательно наводить там порядок. Наткнулся на пачку писем, я бережно хранил их многие годы. Это были письма от Геры. Сначала мне казалась странной ее привычка выяснять отношения таким образом, потом я привык, и каждый раз после ее обиды, ждал письма с претензиями.

"Вчера мы были в гостях, - писала Гера. - У меня было хорошее настроение. И ты был очень мил. Вначале. Только вначале. Потом все изменилось, хотя я уже было подумала, что наши чувства вернулись. Ты сам скучаешь по романтике, как ты мне однажды заявил, но что ты сделал для того, чтобы ее сохранить? Кто просил тебя при всех напоминать мне о возрасте? Какое право ты имел сообщить собравшимся за столом, что у меня уже тридцать две морщины? Кто и когда назвал тебе эту "точную" цифру?.."
Когда это было? Что-то не припомню, чтобы я за столом сообщил о тридцати двух Гериных морщинах. Тем более что у нее их нет. Она проводит дни и ночи у косметолога, и по ней никогда не скажешь, сколько ей лет.

"Я опять прождала твоего звонка. Ты сказал, что перезвонишь, но не сделал этого. Ты вернулся от Игоря поздней ночью, ты даже не вспомнил о том, что я ждала твоего звонка".
"Ты не спросил утром, какие у меня планы. Они тебе неинтересны…"
"Ты не спросил", "ты не сказал", "ты не сделал" - энциклопедия претензий, рассуждал я, перелистывая ее письма, внимательно прочитывая от первой строчки до последней, а потом разрывая их на мелкие кусочки. Мне хотелось освободиться, все годы я тащил на себе мешок ее обид, он разбухал от ее слез. Слезы превращались в ручьи, ручьи - в змей. Змеи жалили меня, и я медленно и мучительно умирал от их яда.

Я бесконечно завидую мужчинам, которые имеют связи на стороне. Таким образом они разбавляют семейный концентрат, иногда решаются в корне изменить свою жизнь. И тогда можно испытать все сначала - от прилива страсти до приступа претензий, и снова все изменить, снова пройти тот же круг. Но я слишком ленив для этого. Хотя все чаще и чаще мне хочется все разом покончить…

- Мне что-то не очень хорошо.
- Что? - вздрогнул я.
- Мне что-то не очень хорошо, - тихо повторила Гера.
Я прижимал телефонную трубку плечом к щеке, руки мои были заняты бумагами.
- Что с тобой?
- Не знаю, - задумчиво сказала Гера, - муть какая-то в глазах. И воздуха не хватает.
- Тебе нужно прилечь, - посоветовал я, щекой случайно задевая кнопку отбоя. - Черт!
Я отбросил письма и набрал номер.
Никто не ответил.
- Дурацкая манера! - заорал я. - Подойди же, ну!
Гера не снимала трубку.
Я опустил голову на руки, посидел так несколько минут. Она не перезванивала. Я снова набрал домашний номер. Длинные гудки раздавались равномерно, порождая беспокойство.

Я спустился к машине и сделал попытку сунуть руку в карман, чтобы достать ключи, но только попытку, потому что кармана не обнаружил. Я забыл плащ в офисе! Такое со мной редко случалось. Пришлось возвращаться, и проходя мимо удивленного охранника, я растерянно развел руками.
- Плащ оставил!

Охранник кивнул, но по его виду было ясно, что он не понял, как можно выйти из помещения, забыв плащ, в холодный осенний день.
Теперь, уже в плаще, я спустился вниз, снова попрощался с охранником и сел в машину. Уже долгое время стараюсь возвращаться с работы как можно позже, во-первых, потому, что не люблю торчать в "пробках", а это неизбежно, если едешь в часы пик. Во-вторых, остается меньше времени на общение с Герой. Но сейчас, похоже, был не тот случай.
Я подъехал к дому, поднялся наверх, подошел к квартире, позвонил, прислушался - тишина. Вставил ключ в замок, попытался повернуть, но не смог. Ключ застрял и не поворачивался.

В памяти всплыл утренний звук - новый, незнакомый, не привычный щелчок, а звяканье мелкой пружины. Почему тогда я не обратил на него внимания? Почему не разбудил Геру, чтобы понять, что случилось с дверью?
Я еще раз позвонил. Подождал немного, но Гера не открывала.
"Проклятье!" - подумал я, повторяя попытку за попыткой. Ничего не получалось. Я жал на звонок, не отрываясь.
Гера не открывала.
Я снова попытался повернуть ключ, неосторожное движение - и обломок ключа остался у меня в руке. Не зная, как быть, я подергал дверь и постучал по ней ногой.
Тишина.
Услышав шум подъехавшего лифта, обернулся. Соседка, кивнув, направилась к своей двери.
- Вы Геру не видели?
- Нет, - ответила Женя, - только с работы иду. А что?
- Не открывает.

Женя задумалась.
- Она мне позвонила, сказала, что ей нехорошо. И вот - тишина.
- Врача надо! - быстро отреагировала Женя.
Я слышал, как она вызывала скорую. Прошел к ней в квартиру.
- Я не могу открыть дверь. Ключ сломался.
Я протянул ей обломок ключа, она внимательно принялась разглядывать.
- А второй кусок где? - зачем-то спросила она.
- В двери.
- Так, - сказала она, - они сейчас приедут. Все будет хорошо.

На площадку вышел Николай из квартиры напротив, молча уставился на нас.
- С Герой что-то не то… - тихо сообщила ему Женя. - Сердце, может…
- Скорую вызвали?
- Ключ сломался, - шепнула Женя, - дверь не открыть.

Николай немедленно вынес ящик с инструментами, попробовал выкрутить винты в замке отверткой, но они не поддавались.
- Будем рубить?
Я обернулся. Николай стоял у меня за спиной с большим топором. Я взял у него топор.
Сердце мое билось так, что казалось, оно сейчас выскочит из груди и укатится в неизвестном направлении. Я плохо понимал, что делаю, и что надо делать. Вмазал топором по двери, раз, другой, третий…

Я слышал голоса на площадке, понимал, что приехала скорая, что зачем-то вызвали пожарных. Я рубил дверь, сдирая обивку, круша деревянную панель и попадая по металлическим ручкам, которые звенели, напоминая звук гильотины. Щепки разлетались во все стороны, в лица столпившихся соседей и врачей.

Я понял, что такое бессилие. Мне стало по-настоящему страшно, когда топор звякнул по стальной основе. Я забыл, что год назад мы с Герой укрепили входную дверь.
Отшвырнув топор, я опустился на корточки и обхватил голову руками.
- Тут автогеном надо, иначе не войдем, - сделал вывод Николай.
- У нас в машине рация, - сообщил врач скорой, - пойду, попробую вызвать спасателей.

Они говорили шепотом. Им все было ясно, но они меня берегли. Они пытались приглушить действительность, чтобы я не услышал и не осознал ее так быстро. Их шепот словно продлевал Герино существование на Земле.
- Они на двери не выезжают, - тихо сообщил врач скорой.
- Как это? - шепотом возмутился Николай.
- Не имеют права! - поддержала Женя, - здесь несчастный случай. Обязаны!
- У меня была похожая ситуация, - сокрушенно сказал врач, - не выехали.
- И что? - спросила Женя.
- Опоздали, - едва слышно признался врач.
- Господи, - испугалась Женя.
Я продолжал сидеть на корточках и молча слушал их бесполезные разговоры. Почему надо обязательно обсуждать? Почему нельзя помолчать? Неужели они не врубаются, что уже все понятно. Уже все случилось. Я испугался своих мыслей, похолодел.

"Мне что-то не очень хорошо!" - возник в памяти скрипучий старушечий голос.
"Мне что-то не очень хорошо… мне что-то не очень хорошо…"
Я заткнул уши, но это не спасло, голос шел откуда-то изнутри.
Сам того не ожидая, я быстро вскочил на ноги, отступил на шаг назад и изо всей силы врезался в дверь плечом, она не поддалась. Она и не могла поддаться. Я бился плечами, спиной, молотил по ней кулаками.
- Гера! - кричал я, - Гера! Гера!!!
- Тише, - меня кто-то схватил за плечи, куда-то потащил, я вырвался и снова врезался в дверь плечом.

Что-то внутри отвратительно хрустнуло, и острая боль пронзила мое тело. Я закричал, но теперь уже от физической боли.
- Он плечо сломал!

Я терял сознание, меня подхватили под руки и куда-то повели. Туман застилал глаза, я почувствовал приступ тошноты. Кусок сломанной кости впился в мое мясо, вызывая острую, непереносимую боль и не давая возможности дышать.
"Она тоже не дышит", - мелькнула мысль.
Слишком долго не приходил лифт. Казалось, прошли годы, а его все не было. Наконец, дверь открылась.

Сквозь пелену я разглядел Геру. Она замерла, удивленно уставившись на нас.
- Что с ним? - спросила она.
Все молчали.
- Ты вернулась? - прошептал я.
- Что с ним? - повторила Гера, глядя мимо меня, словно я был ее прошлым, к которому она давно потеряла всякий интерес.
- Сердечный приступ, - ответил врач, - в смысле - перелом. Ну, дайте же пройти! Не видите, плохо ему?!
- Господи! - вскрикнула Гера, увидев, во что превратилась входная дверь нашей квартиры. - А что с дверью?! Что тут произошло! - взвизгнула она. - Что вы сделали? Кто-нибудь мне ответит?!
Но врач уже нажал на кнопку первого этажа.

Обсудить этот текст можно здесь