| Редакция | Авторы | Форум | Гостевая книга | Текущий номер |

 

Анатолий Клёсов

Рецензия на рецензию.

Часть 1

О книге «Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны»

Книга опубликована в 2003 году российским издательством «Вече» тиражом 5 тысяч экземпляров, автор – журналист Александр Помогайбо. Второе издание, дополненное и переработанное. На обложке – орден Победы и копия документа «Подписание акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил».

Это, надо полагать – в пику названию книги Виктора Суворова «Последняя республика: Почему Советский Союз проиграл Вторую мировую войну». Типа – как же проиграл, когда акт о безоговорочной капитуляции? И орден «Победа» - вот он, на обложке...

Те, кто читал книгу Суворова, знают, что это название – не о том, что столь прямолинейно комментирует Помогайбо. Оно о том, что – по трактовке Суворова – итоги войны для Сталина были ударом. Он рассчитывал завоевать всю Европу, а страна осталась практически в тех же границах. Причем страна по большому счету разоренная. Потому и проиграл.

Можно принять такую трактовку? Можно. Трактовка же. Игра ума. Лично у меня, рецензента, протеста не вызывает. Поскольку не вызывает большого сомнения, что Сталин хотел бы видеть себя властелином Европы. Но – не получилось. Гитлер опередил с ударом. Или ударил слишком рано и спутал все карты. По сравнению с ожидаемым, война для СССР была проиграна. По сравнению с ведущими странами Западной Европы, СССР после войны никогда не оправился. Отстал навсегда, как говорилось в популярных шутках эпохи застоя. Хотя, конечно, и Акт о безоговорочной капитуляции, и ордена Победы – всё на месте.

Автор рецензируемой книги, А. Помогайбо, прост. Он честно пишет – «Весь мир полагал до Резуна, что СССР был в числе стран-победительниц. Резун всех опровергает… Советский Союз выиграл войну…» (стр. 7). Спорить трудно, и незачем. Игра же ума…

Теперь – о главном. Книгу А. Помогайбо читать интересно. Особенно местами. Без шуток. Книга без малого 500 страниц, и значительную её часть занимают цитирования документов, воспоминания ветеранов, иногда прежде неопубликованные, обширные цитирования мемуаров военачальников с обеих сторон, а то и с трех, такие, как мемуары и документы Маннергейма, а также Кейтеля, Йодля, Гитлера, Гота, Манштейна, Гудериана, Риббентропа, а также Черчилля, Рузвельта, Трумэна, и бесчисленные крупные цитаты советских командиров и командующих, цитаты порой по несколько страниц подряд. Книга познавательна, что там говорить.

Но – к основным положениям книг Суворова книга Помогайбо имеет отношение довольно косвенное. Она существует как бы параллельно, пересекаясь, как правило, по мелочам. И вот здесь идет основная «ловля блох», которых, надо сказать, у Суворова оказалось предостаточно. Но об этом ниже.

Как книги Суворова, так и книга Помогайбо опираются на опубликованные ранее материалы. Новых фактов они не добавляют. Архивных открытий нет. Отличия лишь в трактовках. Если Суворов трактует в одну сторону, то Помогайбо те же материалы – в противоположную. Вот и вся разница. А мы, читатели, делаем выбор, что нам больше подходит. По нашей ментальности, жизненному опыту, склонностям, симпатиям, предпочтениям. Причем часто оказывается, что и факты из одних источников они берут разные – что кому больше подходит. Очень поучительно.

Приведу мою любимую выдержку из книги Суворова «Последняя республика». Речь идет о финской кампании 1939/40-го года. Прошу прощения у читателя за размер выдержки, но того стоит. Кто не читал – предвкушаю радость открытия неофита. Кто читал – предвкушаю удовольствие читателя от перечитывания. Я перечитывал раз двадцать. Ну, а кто читал и не понравилось – можно перелистнуть.

Суворов – о финской кампании 1939/1940

Итак, выдержки из главы 11 книги Суворова «Последняя республика». Сначала – эпиграф.

 И потом все видели эту бездарную, позорную финскую кампанию, когда наша огромная страна тыкалась, тыкалась около этой самой линии Маннергенма. Всем показали, что мы воевать... и противники наши видели, что мы воевать не готовы.

Александр Солженицын.
Останкино, 15 мая 1995 г.

... Компьютер специально создан для моделирования боевых операций.
Их на всю Британию, может, всего пара такой мощи: один боевой,
где-нибудь в подземелье для планирования войны, и один тут -
для подготовки операторов, программистов и высшего командного
состава. Если правду сказать, я не знаю, сколько их, таких
компьютеров, в Британии. Просто предположение высказываю. А во
всем мире (на мой взгляд дилетанта) их, может, не больше
десятка наберется.
"Ты, - говорит начальник, - у нас известный чудак ... Иди к электронным экспертам и выдумывай. Чтобы зря твои идеи не ропадали, иди и воюй с марсианами".
И я ... сообразил: к компьютеру такой мощи в двадцатом веке вряд ли какой историк будет допущен. Слишком удовольствие дорогое. Не для игрушек такие  штуки создают. И не для исторических исследований. ... Но получается, что я один из всех историков, профессионалов и любителей, на всей земле в двадцатом веке имею возможность доступа к такому чуду. Через две недели, когда его  полностью перестроят и отладят, таким сверчкам, как я, доступа не будет  и загрузят его серьезной работой, о содержании которой можно только догадываться. А пока....

 С собой чемодан справочной литературы принес. Разложил.
И начали. Моделируем некую фантастическую войну.
- Можно армейскую наступательную операцию прокрутить?
- Пожалуйста, - отвечают. - Хоть фронтовую.
Хорошо. Начали. Захожу с того, что прошу ввести температуру
воздуха: минус 41 градус по Цельсию.
Мне показалось, что компьютер сверкнул злостью, заискрился
весь и взвыл от негодования. Ответ мгновенный: задано
невыполнимое условие - при такой температуре ведение
наступательных операций невозможно.

 Я настаиваю. Компьютер мое требование отвергает. Эксперты
начинают злиться. Мне объясняют, что умная машина дурной
информации не примет.
А я уперся.
Но спорить с компьютером - дело проигрышное, вроде как
нападать на Россию. Настаиваю, требую, чтобы ввели минус 41.
Эксперты полезли в словари - если я по-английски не понимаю,
вот читай это слово на своем русском: не принимает компьютер,
не воспринимает, не переваривает, такого не ест, не кушает, не
клюет, не жрет, не пожирает, не хавает!
Ладно. Убедили. Понимаю: не хавает.
Слишком, говорят, русский, у тебя воображение расковано.
Задавай задачи, но головой думай, фантазия - дело хорошее, но
тормоза имей. И иногда ими пользуйся.
А я не фантазировал, не войну миров разыгрывал, а нашу
несчастную Зимнюю войну: 30 ноября 1939 года Красная Армия
вступила на землю Финляндии. Днем - терпимо, ночью - кое-как, к
утру - минус 41 по Цельсию. А потом в другие дни и ночи бывало
хуже.

 Но им-то, басурманским детям, не объяснишь, им до этого дела
нет. Им бы кнопки свои нажимать.
А я делаю первый для себя вывод: поздней осенью 1939 года
товарищ Сталин поставил Красной Армии невыполнимую задачу -
прорвать "Линию Маннергейма" на Карельском перешейке.
КРАСНАЯ АРМИЯ НЕВЫПОЛНИМУЮ ЗАДАЧУ ВЫПОЛНИЛА.

 Признаюсь, у меня раньше те же настроения были: Красная
Армия в Финляндии опозорилась на весь мир... Замысел у меня
простой был - проиграть войну в Финляндии на свой манер, не
так, как глупые сталинские генералы воевали, а по-своему,
по-умному...

 Но выяснилось, что ни одна армия мира при минус  41
наступательных операций не вела. И никто не смеет смеяться над
моей армией. Сами попробуйте. Тогда смейтесь.
Но как же финны оборонялись?
Оборона - другое дело. Двадцать лет практически весь военный
бюджет Финляндии уходил на создание укреплений на Карельском
перешейке. Была построена оборонительная линия протяженностью
135 километров и глубиной до 90 километров. Фланги упирались в
Финский залив и Ладожское озеро. За бескрайними минными полями,
за противотанковыми рвами и гранитными надолбами, за железобетонными тетраэдрами и проволочными заграждениями в десять, двадцать, тридцать рядов (на высоте 65,5 - сорок семь рядов густой минированной колючей проволоки на металлических кольях, центральные ряды - вбитые в землю рельсы вместо кольев), так вот, за этими заграждениями - железобетонные
казематы: три, четыре, пять этажей под землю, перекрытия -
полтора-два метра фортификационного железобетона, напольные стенки прикрыты броневыми плитами, все это завалено многотонными гранитными валунами и засыпано грунтом. Все замаскировано. Над этими казематами уже поднялись густые еловые леса. А леса снегом засыпаны. Пулеметчики, стрелки, артиллеристы сидят за броней и бетоном, глубокие амбразуры
гасят вспышки выстрелов, искажают и глушат звук стрельбы - стреляют в упор, а нам все кажется - стрельба из-за дальнего леса... А внутри у них, в каждом каземате - склад боеприпасов и топлива, внутри - теплые спальные помещения, комната отдыха, и кухня, и столовая, и туалет, и водопровод, и электростанция... Командные пункты, узлы связи, госпитали - все под землей, все под бетоном, под лесной чащей, под снегом. И все - в тепле. Снайпер, который сутками выжидает свою жертву, бойцы легких лыжных отрядов, действующих по тылам  Красной Армии, тепло одеты, хорошо экипированы... Они знают, что через несколько дней после боевого дежурства или лыжного рейда их накормят горячим супом,  их ждет уютный отсек в подземном бункере, где они выспятся в тепле перед новым заданием. Они знают, что в случае ранения их ждет операционная палата глубоко под землей, там чисто, сухо, и опять же - тепло.

 Но попробуйте наступать в этих условиях. Попробуйте отрезать
раненому ногу, когда за тоненькой стеной госпитальной палатки
минус 40, а внутри - минус 30.
Так вот, при минус сорока и ниже способна наступать только
моя армия. Только она способна творить чудеса, творить то, что
невозможно.

Одним словом, компьютер минус 41 не принял. Не переварил. Не
съел. Не сожрал. Не скушал. Не схавал.
- Ладно, - говорю, - допустим, что температуры вообще
никакой не было. Бывает же такое, что нет температуры.
Заулыбались электронные мудрецы: это лучше, так к реальной
жизни ближе. Врать я не мог, минус 25 не мог вводить в
электронные мозги, если на самом деле было минус 40 и ниже.
Потому компромисс - нет температуры. Нет - и баста.
Вводим второй параметр: глубина снежного покрова - полтора.
- Полтора? Чего полтора? Сантиметра, дюйма, фута?
- Метра, - отвечаю. - Метра, ребятушки.
И опять компьютер взревел.
Мой читатель, вы никому не рассказывайте, а я вам тайну
военную открою: у них на Западе вообще все военные компьютеры
слабонервные.
И чем умнее, тем нервишки слабее. Закономерность такая.
Обратная пропорция. Мне достался один из самых умных и мощных,
потому нервная его система была расшатана выше допустимых
пределов. Он тут же и вспылил: так воевать нельзя!
Невозможно.
Я уточняю, что под снегом болота, которые не замерзают -
снег их от мороза бережет. Я объясняю, что под снегом озера. На
озерах тонкий лед. Та же причина: глубокий снег - изолятор.
Там, где снега нет, вода промерзает до дна, а там, где на льду
глубокий снег, там лед тоненький совсем, там танк провалится.
Финляндия - страна тысячи озер, но пойди ж ты разбери, где
озеро, а где поле? Все кругом белое да пушистое, да искристое.
А еще под снегом - валуны гранитные. На вид поле ровное, снег
да и снег, но пошли танки и переломали катки, гусеницы порвали.
Еще до того, как попали на минное поле. Местность, так сказать,
противотанковая. Танкам тут делать нечего: или поле в валунах,
или озеро, или чаща непролазная. И все это миллионами мин
напичкано. Ошибиться можно, но только один раз в жизни.
Но всех этих подробностей компьютер слышать не хочет: если
бы не было болот и озер, если бы не было резко пересеченной
местности, если бы не было огромных гранитных глыб, то все
равно при таком снежном покрове воевать нельзя.
Так вот, товарищ Сталин поставил Красной Армии дважды
невыполнимую задачу.

А я ввожу сведения о том, что светлого времени в декабре -
совсем немного. В четыре часа - темнота. А туда, повыше к
северу, - день еще короче или вообще никакого нет дня.
А я ввожу сведения о лесах: высота деревьев, среднее
расстояние между стволами, толщина стволов. А ответ все тот же
- тут наступать нельзя.
В лесах танкам делать нечего, в лесах огонь артиллерии
корректировать невозможно. Лес. Непроходимый лес. Тайга. Линии
горизонта нет. Артиллерийский наблюдатель не видит, куда падают
снаряды: над головой свистит, воет, а куда падает - не понять.
А с батареи орут в трубку: недолет? перелет? А черт его знает!
Видеть разрывы можно только с той самой полянки, на которую эти
самые снаряды падают. А финская артиллерия в этих местах была
всегда. Каждая батарея за много лет мирного времени пристреляла
рубежи; наводчики, корректировщики, командиры знают данные для
стрельбы наизусть.
Итак, наша артиллерия мало нам помогает, танки бесполезны,
не для танков эта местность, авиация сверху тоже ничего не
видит. Учебник тактики говорит: "Сверху лес воспринимается как
однообразная поверхность, обнаружить войска в лесу удается в
исключительных случаях". В нормальных условиях войска в лесу не
различишь. А тут и различать нечего - они не в лесу, а под
снегом, под землей. И в светлое время дым от их печек можно
наблюдать только там, где они желают его продемонстрировать - в
ложных районах обороны. Да и где оно, это светлое время?
А наступающему в землю не зарыться, потому как в декабре в
Финляндии земля от гранита твердостью мало отличается. И
раненых можно в госпиталь не тащить - на таком морозе даже при
небольшой потере крови раненый замерзает.
Это все я компьютеру излагаю.

 Компьютер ничего этого принимать не желает, операторы
ругаются. Спорили-спорили, пошли на компромисс: температуры
вообще никакой не было, снега не было, не было болот и лесов,
день никогда не кончался. Решили воевать так, чтобы природа
наступать не мешала. Предположили, что есть только препятствия
взрывные и невзрывные, противопехотные и противотанковые и есть
оборонительные сооружения. Ввожу плотность минирования. Ввожу
сведения о полосе заграждений - глубина от 15 до 60 километров:
минные поля, эскарпы, контрэскарпы, лесные завалы, в
непроходимых вековых еловых лесах - узкие коридоры в снегу.
(Снега, договорились, нет, но коридоры остались, никуда из них
не свернешь: попалась танковой колонне наша встречная машина -
дави ее. Иначе - никак.) Искусственные препятствия вписаны в
местность, а местность перерезана ручьями и речушками с
обрывистыми берегами. Берега эскарпированы. Все мосты взорваны.
Все подходы к мостам минированы, все простреливаются
снайперами. За этим - главная полоса обороны глубиной 7-12
километров. Но это известно мне сейчас, а тогда советскому
командованию это было неизвестно, как и начертание переднего
края. За главной полосой - снова заграждения и еще одна полоса
обороны, и снова минные поля, заграждения, и еще одна полоса
обороны.
- А какой бетон? - интересуется компьютер.
Отвечаю: цемент марки "600", арматура стальная, 95
килограммов арматуры на кубометр бетона.
Ну, думаю, задал я серому загадку, думать ему теперь три
дня. Но я ошибся. Компьютер ответил быстро и решительно:
направление главного удара Линтула - Виипури; перед
наступлением - огневая подготовка: первый взрыв воздушный,
эпицентр - Каннельярви, эквивалент 50 килотонн, высота 300;
второй взрыв воздушный, эпицентр - Лоунатйоки, эквивалент...
третий взрыв... четвертый...
Я операторам: стоп, машина, полный назад!
- Без ядерного оружия нельзя?
- Нельзя, - компьютер отвечает.
Я к нему и с лаской, и с угрозами, но компьютер упрямый
попался: БЕЗ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ НЕВОЗМОЖНО.
Хоть восемь пядей во лбу имей, хоть компьютер самой
невообразимой мощи, ответ все тот же: без ядерного оружия не
получится. НИ У КОГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ!
Вывод: Красная Армия прорвала "Линию Маннергейма", т.е.
совершила невозможное. Четырежды невозможное. Такое было
возможно только у нас. И только при товарище Сталине. И только
после великого очищения армии: приказ не выполнен - расстрел на
месте. Как расстрел командного состава 44-й стрелковой дивизии
перед ее строем.

Прорвать ту оборону нельзя. Даже если бы вообще не было
никакой температуры. Даже если бы не было снега. Даже если бы
было двадцать часов светлого времени в сутки. Нельзя.
Вообще в двадцатом веке, если одна армия встала в глухую
оборону, то прорвать ее фронт вовсе не просто. За всю Первую
мировую войну ни немцам, ни британцам, ни американцам, ни
французам прорвать фронт обороны противника не удалось ни разу.
Исключением была только Русская армия. За всю Первую мировую
войну была только одна операция, название которой происходит не
от местности, а от имени полководца - генерала от кавалерии
Алексея Алексеевича Брусилова - Брусиловский прорыв.

 Если одна армия встала в оборону, если она зарылась в землю,
т.е. отрыла траншеи, окопы, возвела блиндажи, загородилась
колючей проволокой, то проломать это не удавалось даже после
многомесячной артиллерийской подготовки, многократной обработки
ядовитыми газами и бесчисленных атак пехоты.
Если же полевую оборону войск усилить долговременной
фортификацией, т.е. построенными еще в мирное время инженерными
заграждениями: противотанковыми рвами, надолбами, эскарпами и
контрэскарпами, железобетонными огневыми сооружениями, спрятать
глубоко под землю все, что возможно, то такая оборона будет
вообще неприступной. Так и считали военные эксперты Запада, в
том числе и сам великий Б.Х.Лиддел Гарт. Так считалось до 1940
года, пока Красная Армия не доказала обратное.
Прорыв "Линии Маннергейма" - это первый в истории пример
Прорыва долговременной оборонительной полосы. Только после того, как Красная  Армия в Финляндии совершила нечто выходящее за рамки вообразимого, эксперты  стали допускать, что прорыв теоретически возможен.

 Даже без снега и мороза, даже без болот, озер, рек и лесов
сама по себе "Линия Маннергейма" была неприступна. Так вот.
Красная Армия зимой 1939/40 года совершила чудо. Ненужное,
бестолковое, но чудо. Кровавое, страшное, но великое.
Прорвать такие укрепления нельзя ни за пять, ни за восемь
лет. Красная Армия совершила это за три месяца.
Красная Армия в Финляндии доказала, что она может выполнить
любую задачу. Даже невыполнимую. Дважды невыполнимую. Трижды и
четырежды невыполнимую.

... Я решил проводить научные эксперименты. И провел.
Не в Финляндии, а в соседней Норвегии, что в принципе почти то же самое.
Чудесные там места: снег хрустит, елки кругом. Лучше Швейцарии. 
... Натянул сапоги, облачился в шинель и суконную шапку-богатырку-буденовку  с красной звездой
(народ в вестибюле от меня шарахнулся), взял бутылку "Столичной", банку тушенки, хлеба буханку. И - на мороз.
Решил ночь одну переспать в снегу.
На еловых веточках. Теоретически возможно: снайперы не донимают. 
И нет риска наступить на какую-то взрывчатую гадость: проверено - мин нет. 
Отряды лыжников-автоматчиков внезапными ударами не досаждают. Всего-то и делов - ночь переспать.
Прыгаю на морозе час. Прыгаю другой. Третий. Начал эксперимент при температуре  минус 34. 
На сон не особенно тянуло. Водка в бутылке прозрачность начала терять, белая, как молоко.
Буханка хлеба стала звонкой, как сосновый ствол. С тушенкой тоже что-то нехорошее приключилось. 
А ведь не до каждого нашего солдатика тушенка доходила. Еще час прыгаю.
А температура быстренько эдак - вниз да вниз. Дошло до минус 39... 
Пальцы ног теряют чувствительность. 
Дышать становится невозможно - обжигает всего внутри...
Короче, до рассвета, а он тут поздний, не дотянул. Каюсь. Но отрицательный  результат эксперимента - для науки тоже
результат. Всем, кто рассказывает завлекательные истории о том, что воевать  мы были не готовы, всем, кто разносит легенды о
низких боевых качествах Красной Армии, настоятельно рекомендую мой эксперимент  повторить.

Так вот, только тот историк, который в шинели и сапогах в
декабре проведет одну ночь под Сормулой или Выборгом, пусть
смеется над неготовностью Красной Армии к войне. Я бы тоже рад
позубоскалить по поводу низких боевых качеств Красной Армии, но
считаю, что права у меня такого нет.
Всю жизнь я слышал мнение: да что с той Финляндией было
возиться!
Ногтем ее! Это мнение высказывали выдающиеся стратеги и
политики, журналисты, генералы, адмиралы, простые люди на
улице...
Удивляет меня то, что находятся очень даже неглупые люди,
которые много лет подряд повторяют: подумаешь, какая-то там
Финляндия, какая-то там "Линия Маннергейма", какой-то снежок
полутораметровой глубины, какой-то там морозишко за сорок...
Что, мол, с этой Финляндией было возиться!

Удивительно поведение и некоторых выдающихся стратегов.
"Линия Маннергейма" строилась как абсолютный рубеж со
стопроцентной гарантией непреодолимости. В ее строительстве
участвовали лучшие (за исключением, понятно, наших)
инженеры-фортификаторы мира. Было признано на всех уровнях
(давайте полистаем военные журналы тридцатых годов!), что
прорвать "Линию Маннергейма" нельзя ни за пять, ни за десять
лет. Нельзя вообще прорвать. Никогда. Никакими силами.
Строилась она с единственной целью - сдержать прорыв именно
Красной Армии. Какой же еще? И вот Красная Армия "Линию
Маннергейма" прорвала. Прорвала зимой. Прорвала без подготовки.
Экспромтом. Не за десять лет, не за пять лет - за три месяца.
Все, кто предрекал, что Красная Армия никогда "Линию
Маннергейма" не прорвет, были, мягко говоря, посрамлены.
Красная Армия, проломав "Линию Маннергейма", опровергла и
опрокинула представления мировой военной науки о
непреодолимости подобных укрепленных полос.
Военным экспертам Запада следовало признать потрясающие
боевые качества Красной Армии и ошибочность своих прогнозов. Из
боевых действий в Финляндии следовал только один вывод: для
Красной Армии нет ничего невозможного. Если она способна
наступать в таких условиях, значит, она способна наступать в
любых других - хуже этого не бывает Если Красная Армия
проломала "Линию Маннергейма", значит, она готова сокрушить
Европу и вообще кого угодно.

 Победоносная Красная Армия совершила то, что стратеги Запада
считали невозможным. Но стратеги не стали признавать
ошибочность своих прогнозов и предсказаний. Вместо этого они
объявили Красную Армию... не готовой к войне.
И мы это проглотили.
Съели.
Скушали.
Схавали. 

Помогайбо о Суворове, который пишет о финской кампании 1939/1940

В книге «Псевдоисторик Суворов», в главе «Резун воюет против марсиан» (Глава 2) А. Помогайбо посвящает критике приведенных выше соображений Суворова сорок семь страниц (стр. 35-82). О чем эти страницы? О том, что мощь линии Маннергейма Суворов описал неправильно? Нет, об этом у Помогайбо речи нет. О том, что Красная Армия не прорвала линию Маннергейма за три месяца? Помогайбо не оспаривает. О том, что погодные и климатические условия Суворов описал неправильно? Нет, об этом речи тоже нет. Так о чем же?

«Резун хвалит Красную Армию за то, что она «совершила четырежды невозможное» - взяла штурмом «линию Маннергейма», - пишет Помогайбо (с. 72). Ни одно из «четырежды невозможного» он, однако не опровергает. Ему не нравится, что Суворов хвалит Красную Армию. Вся разница, видимо, в том, что у меня, читателя, «четырежды невозможное» ассоциируется в первую очередь с солдатами, а у Помогайбо – с командующими. Опять разница в трактовках, интерпретации. Так о чем же А. Помогайбо?

О бездарном и неумелом командовании войсками, авиацией и флотом в ходе финской кампании. О том, что (по данным Маннергейма) всего за ту войну финны сбили 640-650 самолетов (300 – зенитками), потеряли 62. О «большевистской неграмотности» при проведении военных операций. О непрофессионализме офицеров Красной Армии. О том, что советские дивизии гнали в наступление без лыж. О том, что солдат бросили на линию Маннергейма без подготовки. О том, что «сугробы были столь глубоки, что в них можно было сооружать конюшни».  О том, что Брусиловский прорыв был не единственным примером прорыва глухой обороны противника в Первой мировой войне, а что был также прорыв немецкой «линии Зигфрида» 30 сентября 1918 года англо-французскими войсками.

Можно подумать, что это что-то изменило в восприятии описания Суворовым обстоятельств прорыва линии Маннергейма Красной Армией! Повторяю, что само описание со стороны А. Помогайбо сомнению не подвергалось. Типа «не догоню, так согреюсь». Главная ценность для меня как читателя в этих 47 страницах было обширное цитирование мемуаров самого Маннергейма, кстати, бывшего офицера царской российской армии, кавалергарда Николая II и убежденного монархиста. Говорил же выше, что местами читать А. Помогайбо интересно. Особенно, когда обширное цитирование интересных людей.

Да, нельзя не согласиться с Маннергеймом, что ни пехоты, ни танков командиры Красной Армии не жалели. Что потери были неисчислимы. Хотя, по свидетельству того же Маннергейма, были и профессиональные и толковые командиры. Вот как описывает Маннергейм действия части Кирпоноса, будущего командующего Киевским военным округом, погибшего в окружении в боях с немцами через полтора года: «Характерным для этих наступательных действий противника было исключительно гибкое взаимодействие между различными родами войск: после жестоких артиллерийских и авиационных ударов танки окружали остров за островом, еще крепче сжимая свой круг. И лишь потом в атаку шла пехота».

Тем более прав Виктор Суворов – Красная Армия при взятии линии Маннергейма выполнила многократно невыполнимую задачу. Несмотря на.

Советский солдат вынес все это, и победил. «Ненужное, бестолковое, но чудо. Кровавое, страшное, но великое» (В. Суворов).

 Кстати, что «ненужное и бестолковое» - вряд ли. Многие специалисты сходятся на том, что береговая артиллерия, установленная на полуострове Ханко, прикрывающем вход в Финский залив и переданном СССР Финляндией по условиям мирного договора 12 марта 1940-го года, предотвратила полную потерю Балтийского флота и тем самым спасла судьбу блокированного Ленинграда. Артиллерия и авиация полуостровов Рыбачий и Средний, также переданных СССР Финляндией по тому же договору, обеспечивали проводку морских конвоев союзников со стратегическими грузами в незамерзающий Мурманский порт. Это не только спасло множество кораблей союзников, но и в значительной степени повлияли на снабжение армии и населения, что не могло не отразиться на всем ходе войны. Ход и итоги финской кампании определили и всю послевоенную политику Финляндии, начиная с того, что финская армия не переступила в ходе войны линии ПЕРЕДНЕГО КРАЯ – предполья линии Маннергейма. Финская армия не наступала на Ленинград, не поддерживала в этом Германию, и только стояла в обороне, отвлекая минимум сил Красной армии. Да и из войны Финляндия вышла первая.

Так что и здесь А. Помогайбо – о другом. Хотя приводит и уместные цитаты. Как эта. Стокгольмский корреспондент и военный обозреватель газеты «Нью-Йорк Таймс» Джеймс Элридж: «Без практики в лыжном деле и без особого опыта в спорте солдаты Красной Армии были вынуждены драться с силой, которая, в сущности, превосходила их в два раза... Это один, но самый важный момент войны». И он же: «Прорыв Красной Армией линии Маннергейма является самым выдающимся подвигом со времен прошлой войны» (История Великой Отечественной войны, т. 1, с. 274).


Вот именно.

Хотя последняя цитата - уже не из книги Помогайбо. Она, видимо, ему не подошла по духу.

Я, читатель, не люблю, когда хают – прямо или косвенно – русского, советского солдата, который выполнил свой долг в нечеловеческих условиях. Который победил, при всей, возможно, жестокости поставленной задачи, при порой бестолковых командирах, при всей преступности правящего режима. Хотя – кто сказал, что командиры там были бестолковые? «Порой» - не значит все. 405 воинов Финской кампании были удостоены звания Героя. Ряд командиров стали вскоре прославленными генералами и полководцами Великой Отечественной. Под их руководством была прорвана оборона противника, ушедшего в землю, прикрывшегося самыми мощными в мире сооружениями и препятствиями. Более десяти многоорудийных ДОТов (долговременных огневых точек, железобетонных и гранитных) на километр фронта на главных направлениях! 1193 ДОТов линии Маннергейма! ДОТов, снабженных средствами обеспечения длительного обитания, автоматикой, лифтами, боезапасом, подъемниками снарядов и заряжающими устройствами, дальномерами м подземной связью, с толщиной стен до 8 (восьми!) метров и закрытых многослойным резиновым панцирем, заглубленных на десятки метров в землю и прикрытых целой системой минных заграждений и организованной системой огня. И нам еще будут твердить о бездарных командирах, о «непрофессиональной работе новых «красных командиров» в финской кампании (с. 54), «непрофессионализме офицеров» (с. 73). 

Поэтому мне значительно более близко изложение Суворова, чем критика Помогайбо.

Суворов: «Красная Армия провела в Финляндии уникальную, беспримерную операцию. Красная Армия действовала так, как не действовал никто и никогда, а Гитлеру почему-то показалось, что Красная Армия действует плохо. Германские генералы видели перед собою чудо, но не понимали его значения... Именно к смерти привела Гитлера роковая недооценка мощи Красной Армии». («Последняя республика», глава 12).

«Гитлер после советско-финской войны говорил... «Русская армия – это шутка... Если нанести удар, то Советский Союз лопнет как мыльный пузырь» (Помогайбо, с. 68).

Хотя, должен сказать, эта глава Помогайбо со всеми ее обширными цитированиями позволила мне как читателю составить более сбалансированное представление о финской кампании 1939/40 гг. Так что читал не зря. 

Помогайбо о Суворове, который формулирует два своих основных положения

Я начал читать книгу А. Помогайбо без предубеждения, так сказать, сохраняя нейтралитет. Хотел понять, в чем прав или неправ В. Суворов в своих основных положениях. А основных положений у него, в сущности, два: (1) Советский Союз готовил удар по фашистской Германии, причем готовился ударить первым, и (2) Сталин хотел мощным броском завоевать всю Европу. 

Помогайбо оба положения отрицает. Он полагает, вслед за официальной советской историографией, что (1) Советский Союз готовился к обороне, чтобы только потом, но предположительно по истечении минимального времени (а именно, после боёв в приграничной полосе), нанести ответный удар и перенести боевые действия на территорию противника, и (2) Сталин не хотел завоевывать Европу. Правда, по первому вопросу Помогайбо иногда выражается гораздо мягче – «предусматривались некоторые контрнаступательные действия против идущих вглубь СССР вражеских группировок на первоначальном этапе войны» (с. 470). Но эта мягкость противоречит им же самим цитируемым мемуарным материалам советских военачальников – Жукова, Василевского, Мерецкова, Баграмяна, Рокоссовского, Еременко, Штеменко, Кузнецова, Горшкова и других. 

Суворов («Ледокол», с. 262), цитируя Маршала Советского Соза А.М.Василевского: «Опасения, что на западе поднимется шум по поводу якобы агрессивных устремлений СССР, надо было отбросить. Мы подошли... к Рубикону войны, и нужно было сделать твердый шаг вперед» (ВИЖ, 1978, No. 2, с. 68). И Суворов продолжает: «В каждом грандиозном процессе есть критический момент, после которого события принимают необратимый характер. Для Советского Союза этим моментом была дата 13 июня 1941 года. После этого дня война для Советского Союза стала совершенно неизбежной, и именно летом 1941 года, вне зависимости от того, как бы поступил Гитлер» («Ледокол», с. 262).

Помогайбо, после этой цитаты из Суворова и Василевского: «Говорил такие слова Василевский? Говорил. Никто этого не отрицает. ... Но... Он говорил об упущенных возможностях в отмобилизовывании армии – и только» (с. 444). И приводит высказывания Василевского о упущенных возможностях о своевременном отмобилизовании и развертывании Вооруженных Сил – уже в другом издании (А.М.Василевский. «Дело всей жизни», с. 107). Убеждает? Не очень. Наводит на размышления? Безусловно.

В одной из заключительных глав «Ледокола» Суворов приводит цитату из генерал-майора П.Г.Григоренко «Нас вполне подготовили к агрессивной войне. И тут уж не наша вина, что агрессию совершили не мы». Помогайбо это высказывание не комментирует.

В той же главе «Ледокола» Суворов приводит слова генерал-фельдмаршала В. Кейтеля на допросе 17 июня 1945 года: «Я утверждаю, что все подготовительные мероприятия, проводившиеся нами до весны 1941 года, носили характер оборонительных приготовлений на случай возможного нападения Красной Армии. Таким образом, всю войну на Востоке в известной мере можно назвать превентивной... Мы решили... предупредить нападение Советской России и неожиданным ударом разгромить ее вооруженные силы. К весне 1941 года у меня сложилось определенное мнение, что сильное сосредоточение русских войск и их последующее нападение на Германию может поставить нас в стратегическом и экономическом отношениях в исключительно критическое положение... В первые же недели нападение со стороны России поставило бы Германию в крайне невыгодные условия. Наше нападение явилось непосредственным следствием этой угрозы..." («Ледокол», с. 318). Как комментирует Помогайбо? «...из слов Кейтеля вовсе не следует, что в Германии имелся план сталинского нападения» (с. 459).

О том же – начальник штаба при ставке верховного главнокомандования вермахта А. Йодль на допросе в тот же день, 17 июня 1945 года: «Существовало политическое мнение, что положение усложнится в том случае, если Россия первой нападет на нас. А поскольку раньше или позже, но война с ней неизбежна, нам лучше самим выбрать время для нападения» (Военно-исторический журнал, 1993, No.7, c. 83).

А вот как Кейтель описывает мотивы Гитлера: «...он обосновал свою точку зрения: война против Советского Союза стала неизбежной, и любое выжидание лишь еще более ухудшило бы наше положение... Поэтому решение его неизменно и твердо: как можно раньше упредить Россию и ликвидировать исходящую от нее опасность» (цит. по Помогайбо, с. 459).

Несколько мягче говорит Манштейн: «Много спорили о том, носило ли развертывание сил Советской Армии оборонительный или наступательный характер» (цит. по Помогайбо, с. 106)

Современный немецкий историк Г. Гиллесен: «Нападение Гитлера дало Сталину возможность представить войну как оборонительную войну России, как Великую Отечественную войну, не принимая во внимание ее сложную предисторию» («Война двух диктаторов», цит. по статье Ю.А.Никифорова «Подготовка СССР упреждающего удара по Германии» http://gpw.tellur.ru/page.html?r=eve&s=nikif3

Интересна мотивировка Помогайбо по второму вопросу (что Сталин хотел завоевать Европу). Она сводится к тому, что Сталин на самом деле хотел мира, а не войны, потому что так сам говорил. А значит, так оно и было. Вот и цитаты, очень кстати приводимые Помогайбо.

Цитата первая. «... товарищ Ленин неустанно говорил нам о необходимости добровольного союза народов нашей страны, о необходимости братского их сотрудничества в рамках Союза Республик. Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам укреплять и расширять Союз Республик. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы выполним с честью и эту твою заповедь» (Сталин, Сочинения, т. 6 с. 49). [Помогайбо, с. 15]. Правда, Помогайбо здесь же пишет – «Можно словам Сталина не верить...» (с. 15). Видимо, смущают слова «расширять Союз Республик».

Цитата вторая – в которой Сталин цитирует Ленина, правда, со своей вставкой: «Провести максимум осуществимого в одной (своей – И. Ст) стране для развития, поддержки, пробуждения революции во всех странах» (Сталин, Сочинения, т. 5, с. 179). И Помогайбо продолжает – «Увы – не вторжение в Европу, как этого хотелось бы Резуну, а «провести максимум» именно в своей стране, и «И.Ст.», то есть Иосиф Сталин, это «своей» особо отметил». И далее – «Можно сочинять что угодно по поводу стремления Сталина завоевать весь мир; ... А в практике И.В.Сталин претендовал в целом лишь на утерянные Россией территории» (с. 16). 

Цитата третья – в которой Помогайбо цитирует Троцкого (по книге «Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет»):

«Как обстоит дело, - спросил (Рой Говард) Сталина, - с планами и намерениями насчет мировой революции? – «Таких намерений у нас никогда не было»... «Какую опасность могут видеть, - продолжал Сталин, - в идеях советских людей окружающие государства, если эти государства действительно крепко сидят в седле?».

Ну, и цитата четвертая, из самого Помогайбо: «Сами по себе планы МП-41 [мобилизационного плана 41-го года – А.К.] и план обороны границы (я подчеркну: «обороны» и «границы» - А.П.), предусматривающий некоторые контрнаступательные действия против идущих вглубь СССР вражеских группировок на первоначальном этапе войны, вовсе не говорят о желании Сталина напасть на Европу или Германию» (с. 470). 

В общем – Сталин не говорил о своем желании, значит, не планировал. Здесь трактовки Суворова и Помогайбо расходятся. К кому более склонен читатель – дело вкуса, склонностей, образования, характера, исторического чутья. 

Журналист Помогайбо спорит с танкистом Суворовым, в частности, о танках. Кстати, о стиле спора.

Немного о доверии к автору, тому и другому. Ну посудите сами. Суворов – в прошлом кадровый офицер. Мальчиком ушел в суворовское училище, закончил его, потом – офицер-танкист, профессиональный военный. Помогайбо – журналист. Кому я больше буду доверять в вопросах о танках? Правильно. Не исключаю, что журналист может найти в словах танкиста ошибки, описки, опечатки, упрощения, неаккуратные высказывания. Вправе поправить, сохраняя уважительную дистанцию по отношению к профессионалу. И вообще, сохраняя достойный тон. Это убеждает и располагает.

Теперь читаем:

«Здесь Резун показывает, что и о советском танкостроении он тоже ничего не читал» (с. 86). Неважно, по какому поводу это сказано. Иначе мне придется углубиться в технические детали. Если коротко – по такому, что может быть интерпретировано неоднозначно. Исходная фраза Суворова не очень четкая. Охватывающая двадцатилетний период. Но цель, поставленная Помогайбо, оправдывает средства. Даже когда журналист заочно «полемизирует» с танкистом. Вот так появляется недоверие к словам и намерениям журналиста.

А вот этим недоверие усиливается: 

«Если в лесу нет льва, царем зверей становится обезьяна» (с. 5). Это – о Суворове.
«Бессмертные творения Суворова-Резуна» (с. 7).
«Резун энциклопедии не читает» (с. 14).
«Цитатник коммуниста Резуна» (с. 15).
«Я думаю, можно поверить Резуну, что он дурак» (с. 16).

Ну, и так далее. Частота хамства заметна. Поскольку в книге Помогайбо около 500 страниц, можно составить представление о красочности стиля. Вот так и формируется ощущение, что когда серьезных аргументов нет, то их заменяет ВОТ ЭТО. То, что выше. 

Помогайбо опять спорит с Суворовым.

«Он говорит, она говорит»
Вернемся к главному положению книг Суворова, и в первую очередь книги «Ледокол», что Советский Союз готовил удар по фашистской Германии. Причем готовился ударить первым.

Надо отметить, что это положение не основано на каких-либо новых архивных материалах или недавних признаниях военачальников. Оно «сконструировано» Суворовым по общедоступным мемуарам участников войны, используя игру ума, логику, интерпретацию текстов, иногда довольно неожиданным образом (о чем будет речь ниже), а также интуицию и знания профессионального военного.  В частности, и в особенности знания того, что структура, организация и расположение частей и соединений и осуществляемая ими деятельность принципиально различаются при подготовке оборонительных или, напротив, наступательных мероприятий. По мнению Суворова, можно найти массу сведений, что советское командование активно готовило наступательные действия, и что массированный удар по Германии и Румынии (с ее нефтяными ресурсами, совершенно необходимыми Германии) должен был произойти летом 1941 года. На свою беду, Суворов даже приводит дату – 6 июля 1941 года СССР должен был обрушить на Германию и Румынию всю свою военную мощь. На свою беду – поскольку таких точностей при свободной интерпретации предполагаемых событий эпохальной важности, которым нет документального подтверждения - не прощают. 

Ему и не простили. Правда, историки труды Суворова особенно не критиковали. Потому что эта дискуссия, суть которой Суворов облек в увлекательную и занимательную форму, уже давно идет среди самих историков. Они никак не могут договориться о терминологии – что такое «превентивная война», «превентивное нападение», «превентивный удар», «упреждающий удар», «захватническая война», «наступательная война», «агрессивная война», а также «справедливая наступательная война» и взаимотношение между этими терминами. Эта дискуссия среди историков в наиболее наглядной форме описана в статье Ю.А. Никифорова

(см. http://gpw.tellur.ru/page.html?r=eve&s=nikif3).

Сам Ю.А. Никифоров, возражая Суворову, тем не менее отмечает, что «вопрос о планировании Генеральным штабом Красной Армии упреждающего удара как оборонительной меры, призванной сорвать готовящееся нападение Германии, остается пока открытым».

Целый ряд историков концепции Суворова поддержали. Среди них Ю.Н.Афанасьев, В.Д. Данилов, М.И. Мельтюхов, В.А.Невежин, Б.В.Соколов (ссылки на их книги и статьи см. в http://gpw.tellur.ru/page.html?r=eve&s=nikif3). Уже это указывает, что в трудах Суворова «что-то есть». Сформулируем это так, намеренно нечетко. Рецензент вовсе не хочет уподобиться Валерии Новодворской, которая заявила: «Уберите с глаз... фальсификаторов: К. Симонова, Василя Быкова, А. Адамовича, Ю. Бондарева и прочих, а на полке оставьте одного Виктора Суворова. Сожгите сами свои нашивки и ордена» («Новый взгляд», No. 1, 15 января 1994 г.).

Критиковали Суворова журналисты и прочий неорганизованный народ. Особенно из-за даты 6 июля. Где ссылка? Где архив, где папка, лист, номер документа? Так не делают, так не поступают. Нарушение парадигмы. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

Посмотрим, какие же основные аргументы приводит Суворов в подтверждение гипотезы о том, что Советский Союз готовил удар по фашистской Германии. Причем готовился ударить первым. Причем ударить вот-вот, летом 1941-го. Собственно, именно об этом вся книга – «Ледокол». Опять и опять Суворов с завидным (и иногда слегка раздражающим своей методичностью и повторами) постоянством приводит примеры, десятки примеров, а то и сотни, что готовилось наступление. А Помогайбо (и критики этой концепции Суворова) возражают, что да, наступление, но не удар первыми. Да, наступление, но после первого периода боев. А поскольку бои предполагались только в приграничной полосе, то, понятно, готовились к последующему наступлению и переносу боевых действий на территорию врага. Насколько глубоко – критики не говорят. Не говорят об этом и открытые, опубликованные материалы войны. Суворов предполагает – на всю Европу. Поди разберись, кто прав. Поэтому я, как читатель, воспринимаю концепцию Суворова как то, ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ. Игру ума, воображения, альтернативное рассмотрение возможных событий, которых не было, но которые могли бы состояться. И к которым были соответствующие предпосылки. Или так их можно себе представить.

Здесь опять все дело в интерпретации. Действительно, вот армия – в мирное еще время - изготовилась к бою. Одни говорят – чтобы нанести удар первыми. Другие – нет, чтобы нанести ответный удар, после того, как враг нападет первым. Первые говорят – да смотрите, вот и детальные карты Западной Европы приготовлены и разосланы в штабы. Ну точно для удара. Тем более что карт своей территории даже и не готовили, и в штабах их нет (в главе 14 книги «Последняя республика» Суворов приводит немало выдержек из мемуаров ветеранов, что даже командование стрелковых корпусов и дивизий, командиры танковых рот не имели топографических карт). Вторые – ну так говорим же, что потом собирались ответить, вот зачем карты территории врага. А наши карты не подготовили, потому что говорим же, собирались не пустить врага дальше приграничной полосы. Исключительно обороняясь. 

Первые – смотрите, и русско-немецкие разговорники миллионами напечатали, и фразы те же, «Назовите селение!», «Назовите город!», «Где топливо?», «Сколько скота?», только по немецки. На своей территории, в обороне собрались эти вопросы задавать - по немецки? Вторые – ну какие же непонятливые! Говорим же, потом собирались ударить, в ответ, вот тогда и поговорили бы, на их территории.

Первые – так зачем тогда штабы так вперед выдвинули, прямо на границе расположили? Это явно не для обороны, для обороны штабы вглубь переносят. Это – для удара.

А вторые на это не отвечают. Так, пропускают мимо. Поскольку всегда есть о чем другом поговорить. Или намекают типа – а глупые были сталинские генералы. Умных же сами постреляли... Или даже отвечают так: «Не знает бывший офицер Советской армии, что войска должны стоять на границе, защищая страну» (с. 94). Вот так. Суворов – про штабы на границе, а Помогайбо – про войска на границе. И опять вспоминаешь - про танкиста и журналиста.

Первые – а зачем топографические карты вражеской территории миллионами прямо на границе держали? Целыми вагонами и эшелонами? На границе-то зачем? Враг только ударил – и нету карт. Не иначе, как карты запасли для нашего упреждающего удара, тогда – логично. Кстати, при ударе Германии в приграничных округах советской стороной было потеряно – по разным данным - от 100 до 200 миллионов топографических карт, именно потому, что на границе держали.

А вторые на это не отвечают. Или отвечают так: «Двести миллионов – это действительно много. Но для подготовки к большой войне, типа войны в Европе, которой пугает Резун, столько карт недостаточно» (с. 93). Или так: «недоумевает бывший офицер: с чего это карты у границы?» (с. 94). Но ответа на свой язвительный вопрос не дают. И больше про карты на границе в своей книге не упоминают.

Первые – а разговорники тоже зачем прямо на границе? И еще – «Почему 13 июня 1941 года личный состав 9-го особого корпуса до  рядовых солдат включительно получил краткие русско-румынские разговорники?» («Ледокол», с. 225)

А вторые на это тоже не отвечают.

Первые – смотрите, разговорники сдали в печать, в московскую типографию 29 мая 1941 года. А через неделю, 5 июня, и ленинградская типография подключилась.

А вторые – ну и что? Вон, немцы тоже свои разговорники напечатали в середине февраля 1941, с фразами «Руки вверх», «Сдавайтесь», «Я стреляю» (с. 115).

Первые – как «ну и что»? Так ведь немцы нападать готовились, значит - и наши?

А вторые на это не отвечают. Или отвечают так: «Все правильно говорит Резун – подобные вопросы можно задать только на немецкой территории. Готовилась Красная Армия к боям с немцами. Впрочем, это известно. Неизвестно только – к оборонительной или наступательной. Резун считает – наступательной» (с. 114). 

Комментарий рецензента: ну так если неизвестно – к оборонительной или наступательной, то правомочно рассмотреть оба варианта. По первому варианту рассмотрений было – не сосчитать. Суворов рассматривает второй. Нормальный ход.


(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь