Portfolio

Капустин Яр

Яков Гельфандбейн

(интервью проводил Ян Середа, создатель сайта "Капустин Яр ",
на котором были впервые опубликованы эти воспоминания)

Введение к публикации (Aнатолий Клёсов, Бостон)

Представленный здесь материал готовился специально для сайта "Капустин Яр". Этот необыкновенный сайт был создан Яном Середой, который собрал уникальный материал по истории ракетного полигона, а впоследствии космодрома. Из Кап-Яра в 1955 году отпочковался космодром в Тюра-Таме, больше известный под названием Байконур. Из Кап-Яра в марте 1962 года ушел спутник Космос-1, а затем и все последующие "Космосы", числом более тысячи. Над боевыми полями Кап-Яра 1 мая 1960 года был обнаружен самолет-разведчик У-2, пилотируемый Фрэнсисом Гари Пауэрсом, который затем "вели" до Свердловска, где и сбили, вызвав последующий крупный конфуз правительства США. На сайте "Капустин Яр" приводятся воспоминания людей, создававших полигон и космодром, фотографии, статьи, описания соответствующей техники, и даже открытая переписка бывших жителей военного городка и бывших учеников школ Кап-Яра, учеников, ныне разбросанных по всему свету.

На мой взгляд, воспоминания Якова Ароновича представляют наибольший интерес. Они сочетают массу фактических данных, интересных далеко не только специалистам, с эмоциональным рассказом бывалого человека, фронтовика, полковника-инженера, гражданина, ученого, изобретателя, доктора наук, и просто умного и остроумного человека.

Я не случайно согласился написать это введение. В Кап-Яре, военном городе за колючей проволокой, который также назывался Москва-400 (для внешней переписки) и 10-й площадкой (для своих), я прожил 10 лет, закончил там школу номер 231 (продолжение нумерации школ Москвы), работал на третьей площадке в КФЛ (в/ч 74322) и оттуда поступил в Университет.

Когда Яков Гельфандбейн описывает сцену, которую он наблюдал с железнодорожной станции Капустина Яра, как на зенитно-ракетном полигоне сбивали группу бомбардировщиков зенитной ракетой с ядерной боеголовкой, я читаю это практически глазами участника, поскольку мой отец, Алексей Иванович Клёсов, в те времена был военным комендантом станции. На этой станции и я бывал довольно часто, наблюдая ее постепенное превращение в крупнейший военный узел, через который непрерывным потоком шла техника. Довольно обычной картиной на вечернем или утреннем небосклоне Капустина Яра были звездочки, плавно приближающиеся друг к другу и сходящиеся в одну, за чем следовала вспышка. Это не рождались новые или сверхновые, а шли испытания и запуски ракет. Это работал подполковник Гельфандбейн и его сослуживцы, про которых он пишет в представляемых воспоминаниях.

Слова "Капустин Яр" в 1950-х - 1960-х годах мы не произносили, когда находились за пределами полигона. Это было табу. Признаюсь, что до относительно недавнего времени, годов до 1980-х, я физически не мог произнести эти слова при посторонних. При попытке произнести эти слова не выговаривались. Работал психологический блок.

В середине 1960-х Особый отдел Кап-Яра сотрясло. Вышла книга Артура Кларка "Лунная пыль", у нас, в Союзе, на русском языке, перевод. Один из рассказов начинался так (привожу по памяти): "После запуска искусственного спутника Земли мы поехали из Капустина Яра праздновать в Сталинград, отстоящий на 100 километров."

Представляете? Откуда было редакторам и корректорам знать... Понятно, что Особый отдел не волновало, что о Кап-Яре знают в США. Конечно, знают. Главное, чтобы не знали свои же граждане. Советский парадокс...

Лет двадцать спустя, в середине 1980-х, приехав в США по научному обмену и явившись в National Research Council в Вашингтоне, я увидел в принимавшем меня офисе на стене карту Советского Союза. По выработанной с детства привычке я тут же автоматически перевел глаза чуть южнее Волгограда, и увидел на карте, на знакомом до боли месте, красный силуэт ракеты. Рядом надпись - Kapustin Yar.

Итак, Капустин Яр глазами ветерана ракетных войск, ученого, специалиста в области математического моделирования случайных процессов различной физической природы, доктора наук, профессора, а ныне жителя славного города Монреаля - Якова Ароновича Гельфандбейна.

- Расскажите, пожалуйста, как судьба привела Вас в Капустин Яр и как она сложилась в дальнейшем.
- В Капустин Яр я прибыл в составе группы выпускников Артиллерийской Академии им. Дзержинского в июле 1952-го года. Нас было пять одноклассников по Академии: Виктор Бутылкин, Михаил Фалькович, Евгений Савин, Алексей Остроумов и я. Все мы были направлены на должности в инженерную бригаду особого назначения (БОН) генерала Колесникова. Я был назначен заместителем по специальному вооружению командира ракетного дивизиона. Располагалась бригада тогда на 11-й площадке вблизи военного городка, в палатках и землянках. Когда встал вопрос о создании испытательной части полигона, выбор пал на мой дивизион, и такая часть была сформирована на его базе, на площадках 2 (техническая батарея) и 4 (старой), 4а - стартовые батареи. Позднее, при создании 4-й новой площадки, в нее вошел и дивизион, в котором служили мои одноклассники.
После создания испытательной части (гл. инженер Михальчук), я был заместителем по специальному вооружению командира испытательной группы (три батареи - техническая и две стартовых) на тех же площадках. После взрыва на стапеле метеоракеты в феврале 1956 года, по состоянию здоровья, после четырехмесячного лечения, был направлен в лабораторию анализа в/части 15646 (начальник - В.Баврин) на должность ст. офицера-испытателя, где занимался анализом систем управления по данным телеметрии. В 1959 году был направлен в Рижское высшее инженерное училище на должность старшего преподавателя, а затем стал начальником Научно-исследовательского отдела. Имея опыт войны и отслужив в армии 33 года, уволился в запас, двадцать лет работал в научно-исследовательском институте гражданской авиации в должностях начальника лаборатории и главного научного сотрудника. Был также в течение ряда лет прикомандирован внештатным ст. научным сотрудником Института электроники АН Латвийской ССР. Сейчас живу в Монреале, Канада.

1970, Рига. Вверху Яков Гельфандбейн, внизу слева направо: Ольга Макаровна Гельфандбейн, Елена Сергеевна Розина, Борис Наумович Розин

- Приходилось ли Вам бывать в тех местах, откуда собственно и начался полигон? Я имею в виду первую площадку, где было построено первое сооружение на полигоне - стенд огневых испытаний.
- Да, эти места я знаю и даже очень хорошо: в 1952-м году в балке Смыслина, на склоне которой и был построен стенд, приходилось делать прожиг двигателя на предварительной ступени. Тогда рядом стояли останки ремонтного поезда, а сам стенд, поезд и всё оборудование было привезено из Пенемюнде, группой, руководимой Борисом Наумовичем Розиным, который с момента создания БОН был главным инженером первой бригады. Моя встреча и первое знакомство с ним и произошли в балке Смыслина, на прожиге, где он возглавлял инспекторскую группу. Но тогда этот огневой стенд не называли первой площадкой, его называли просто стендом прожига, на котором провели, кстати, очень незначительное количество прожигов, а потом оборудование демонтировали.
Была проблема с системой зажигания на первом двигателе, но, кажется, её решили успешно, путем заклеивания охлаждающих форсунок специальной лентой и клеем "Калоша". Эта операция была важной, и качество её выполнения всегда строго контролировалось. По большому счёту главные предполагаемые трудности с устойчивым зажиганием двигателя не подтвердились, и "хлопоты" со стендом оказались напрасными. В любом случае, всё было в запустении уже в 52-м году. Вагоны же ремонтного поезда ещё действовали, и промышленники имели громадный запас инструмента и станочного оборудования, который охотно меняли на спирт. А вот, например, американцы долго не могли эту систему отработать и запустили двигатель от ФАУ-2 только в 52-м году. У меня же ещё долгое время хранился уровень от стартового стола ещё немецкого производства и патрон от немецкой дрели. Если уж говорить о сувенирах, мне при отъезде в Ригу подарили немецкую вычислительную машину - арифмометр от фон Брауна, на котором я проводил необходимые расчёты по анализу данных телеметрии.
На самой же площадке в моё время, кроме стенда, был один каменный монтажно-испытательный корпус (МИК), один или два деревянных ангара, ряд двухэтажных гостиниц параллельно железной дороге и отдельно, вне огражденной территории, стояло здание управления.
Кстати, пару слов об истории места расположения стенда. Местные жители мне рассказывали, что название Капустин Яр пошло от села, где жили семьи разбойничавших на Волге "ватаг", по имени их атамана Капустина. А вот слово "Яр" описывало то место, где эти ватаги прятались, делили и прятали добычу, и это место потом стало балкой Смыслина, названной по имени главаря одной из таких ватаг. Конкретно это было место непосредственно под стендом огневых испытаний, где в кустах терновника вытекает подземный ручеек с пресной и очень вкусной водой.

- Да, вот и Черток упоминал в своей книге, что запустить двигатель для них тогда была большая проблема.
- Чертока я знал, но лучше знал его предшественника - Илью Марковича Раппопорта, доктора физмат наук, профессора МАИ, Главного научного консультанта С.П.Королёва. Мы дружили семьями, он часто приезжал в Ригу на защиты диссертаций, оппонирование которых он принимал по моему совету. Интересный это был человек. Его С.П. Королёв забрал к себе из Киева. Занимался он самыми сложными проблемами конструирования, а в то время важнейшей была проблема упругих колебаний корпуса (многоступенчатость), и эту проблему, назвав "Теорией колебаний упругой линии тела, частично заполненного жидкостью", он решал в течение ряда лет, ежегодно выпуская книги по 350-400 страниц, в которых практически не было текста - одни формулы. В одной из них он допустил две ошибки, в документах Главного Конструктора исправил их, а потом объявил конкурс среди аспирантов и студентов МАИ на их поиск, пообещав тому, кто их выявит, ученую степень кандидата наук без защиты диссертации. Ошибки были найдены, и обещание было им выполнено.

- Кстати, коли уж речь зашла о Королёве, Ваши личные впечатления о нём отличаются от того, что уже публиковалось в прессе?
- Как человека его часто представляют в идеализированном виде, хотя как главного конструктора его описывают близко к действительности. Я с ним общался по работе примерно семь лет и в самой различной обстановке - от его служебного кабинета в памятном зеленом здании его КБ, до еды за одним столом в ходе испытаний и подготовки пусков, на заседаниях Госкомиссии в "банкобусе" или при разборах аварий и неудач. В жизни он был "жизнелюбом", был суров, но справедлив. В общем, был всегда занят или озабочен, достаточно замкнут, и предпочитал слушать больше, чем говорить. В его команде всегда были женщины. К ним он относился уважительно, более того, с любовью, но на стартовую площадку суеверно пускать не любил. В случае крайней необходимости он требовал, чтобы они находились или в машине, или на специально сделанной для этого, деревянной подставке - "над" площадкой.

- Вы упомянули уже ставший легендарным "банкобус". Расскажите о нём поподробнее. А может, у Вас и его фотография каким-то чудом сохранилась?
- "Банкобусом" - назвали длиннющий немецкий, скорее всего ещё довоенный автобус бело-голубого цвета, привезенный ещё группой Розина из Пенемюнде. Стояло это чудо, постепенно раздеваемое до последних гаек, на подставках в районе огневой на 4-й старой площадке, имело две деревянные лестнички и в салоне стол со скамейками для заседаний. Название его было синтезировано из двух слов - "банковать" и "бас" - суть автобус. Потом, когда построили глубокий бункер, его также по традиции называли "банкобусом". Так что Капустин Яр внес свой вклад и в развитие языка. А фотографий нет по простой причине - секретность. Даже в городке и то делали фото осторожно. Кинофильмы снимали много, но на опечатанную секретным отделом пленку. Возможно, где-то в госархивах они и сохранились.

Будем знакомы!

- Хотелось бы немного и об обычных солдатах услышать. Обычно, когда говорят о строительстве полигона, говорят об офицерах, но ведь фактически не их руками строился полигон. На мой взгляд, солдаты тоже заслужили свое место в истории, несмотря на то, что обычно о них молчат, как будто их и не было вовсе. Это не справедливо. Как им жилось?
- Солдатам было, в общем-то не легче и не тяжелее офицеров, но они знали, что отслужив срочную, уедут домой, а офицеры служили на полигоне долго, многие годы. Питались из одного котла, спали одинаково плохо или одинаково хорошо. Если жили в землянках или палатках - так все. Если в казарме - так тоже все. Если мерзли или потели - так все. Если не спали - тоже все. Правда, начальство повыше жило в домиках.
Всё это несколько уравнивало отношения, и на почве быта роптаний не было, даже в самое плохое зимнее время в буран и непроходимые заносы, когда питались сухарями и запивали соленой водой, а самолеты доставляли пищу очень нерегулярно. Офицеров, правда, поддерживал небольшой доп. паек (сухая колбаса, плитка шоколада на месяц и сигареты) запасы, взятые из дому, особенно - копчушка, икра, конечно - черная. Но, бывало, что не могли устроить банный день с месяц, и это была большая беда. А летом - дизентерия, эпидемии, но с ними справлялись, правда, с трудом. Много хлопот доставляли суслики, которых травили специальные противочумные отряды, да и солдаты тоже.
Были случаи, когда недостаток продовольствия компенсировался охотой на сайгаков, и это здорово помогало. Но ведь это трудности военной жизни, их переносили стойко. Были сложности и другого порядка - например, нападения волчьих стай или озверелых собак, в большом количестве бегающих по степи в поисках пищи. Собаки остались после выселения и переселения местных степных жителей с территории полигона. Вопрос этот стоял остро, были случаи нападения на часовых, гибели людей на займищах. Ну и, конечно, мошка. Что это такое, разъяснять не нужно. Ну, а офицеры, образно говоря, тоже с лопатами в руках если не бегали, то этим трудом не гнушались. И не только офицеры, но и их семьи, каждая из семей имела свой участок в городке, который обслуживали - сажали деревья, цветы и кохий. Именно их усилиями городок за несколько лет превратился в цветущий сад.

Экскурсия для солдат в Сталинград

В стартовых командах ещё в 1955-56 годах служили сержанты и старшины, призванные в армию во время войны. В частности, это были специалисты стартовики - выполнявшие работу по установке ракет (механики лафета), аккумуляторщики и т.п. Они служили даже не как сверхсрочники, их просто не демобилизовали, хотя, конечно, они пользовались и уважением, и какими-то льготами. Фамилию одного из них помню - ст. сержант Губанов. Но эти люди, понимая свою ответственность, выполняли работу очень добросовестно и служили для других образцом.
Мы старались скрасить тяготы службы, устраивая всяческие мероприятия, например, экскурсии в Сталинград, по местам боев. Будем говорить прямо, чувства и эмоции людей были в то время востребованы, это был передний край жизни страны, и люди это понимали, отдавая все силы своей работе. Ходил тогда термин "пленники долга", и таким пленниками были и мы, и солдаты. Ведь ракетные дела затрагивали не только Капустин Яр, но территорию всей страны - и её жаркие, и её холодные районы.
Люди отдавали не только силы, но и жизни, и много жизней. Вот один пример (зима1950-51г.). Солдат-шофер, фамилию не помню, отправился со второй площадки в городок на "Студебеккере". Бетонки ещё не было, и машина шла целиной. Неожиданно спустило переднее колесо, и пришлось для его замены поднять машину на домкрат (хотя можно было бы доехать и на спущенном колесе). Случилась беда, машина соскользнула с домкрата и придавила солдату руку. Попытки освободиться ни к чему не привели, и несчастный, пытаясь освободиться, чтобы не замерзнуть на морозе с ветром, стал грызть руку зубами. Не сумев этого сделать, так и погиб от потери крови. Его нашли замерзшим утром следующего дня.

- Вы уже отметили, что в эти же годы происходило и становление Инженерных бригад особого назначения. Очевидно, это было очень не лёгкой задачей, ведь это было ново и соответствующего опыта ни у кого ещё не было?
- Конечно, никто тогда не знал, как использовать новое оружие, и тактические приемы его применения отрабатывались с целью составления боевых уставов и наставлений, так сказать, по ходу дела. Руководил той работой лично начальник Главного штаба Ракетных Войск генерал-лейтенант Никольский - образец военного интеллигента, военная косточка, говорили, что из царских генералов. Грамотнейший штабной работник, обходительнейший человек, знаток артиллерийского дела, но, увы, не очень большой знаток ракетного дела. Впрочем, и не было тогда таких генералов-знатоков. В своем большинстве, даже командиры бригад (особенно отличался этим командир бригады, в которой служить пришлось мне), путали транспортные тележки с установщиком, заправщики с водообмывщиками, полевые генераторы с полевыми кухнями, перманганат калия с перекисью водорода, проводники с полупроводниками. Правда, отдавая им должное, спирт они хорошо отличали от жидкого кислорода и прочих ракетных жидкостей, поэтому начальники заправочных отделений пользовались у них уважением, большим, скажем, чем начальники двигательных или электроотделений.
Поначалу считалось, что боевое применение ракетных бригад 8А11 должно быть аналогично артиллерийским батареям РГК большой мощности в ходе ВОВ и должно происходить по-батарейно, с марша и скрытного занятия заранее подготовленной полевой позиции. Поэтому учения происходили с 50-100 километровым маршем, в ночное время, с соблюдением всех средств маскировки и боевого охранения. Боевое положение должно было приниматься в темное время, а подготовка пуска должна была обеспечить его проведение к утру с тем, чтобы в быстром темпе покинуть позицию. Для этого проверки ракет на технической позиции, в палатке, планировались заблаговременно и в светлое время, с расчётом доставки её на стартовую позицию и проведения её перегрузки на лафет, установки на стартовый стол так, чтобы оставалось достаточно темного времени для заправки, проведения генеральных испытаний и пуска. Наземная кабельная сеть также разворачивалась заблаговременно, машины управления и стартовое проверочное оборудование окапывались и маскировались также в темноте.

Объемы работ был громадными, сроки строго лимитированы, начальство психовало, а измученные люди падали с ног и засыпали на ходу. А техника по своим эксплуатационным параметрам никак не обеспечивала их выполнение. Техника была громоздкая, дороги, особенно в займище, плохо проходимыми с малыми радиусами закруглений, местами топкими, а мосты хилыми.
Самым сложным делом, даже в условиях полигона, имеющего завод по производству жидкого кислорода, была его доставка. Он успевал испаряться - до полной заправки - в таком количестве, что требовалось иметь его с двойным запасом. Это удваивало количество техники, участвующей в учении и умножало и без того большие трудности его проведения. Кроме того, слив компонентов топлива на учениях, после имитации старта, также должен был быть произведен в темное время, чтобы не нарушить маскировку. Это вообще выходило за пределы возможностей, и при учениях в займище и вблизи населенного пункта заправку компонентов топлива лишь имитировали. Такая имитация здорово помогала, сберегала время, но нарушала боевую технологию и искажала результаты учений. Но во всем этом витал дух поиска, люди это понимали и делали всё возможное для решения поставленных задач.
Даже невооруженным глазом было видно, что технология боевого применения и подготовки ракеты к пуску, её эксплуатационные качества никак не соответствовали требованиям, предъявляемым военными. Скорее всего (но мы тогда этого не понимали), проверка эксплуатационных качеств техники на учениях такого рода имела целью не подготовку боевых расчётов, а отработку требований со стороны военных к главному конструктору, обеспечивающих её боевое применение. В итоге эти учения привели к выводу о необходимости отказа от переноса опыта артиллерии, накопленного за годы войны, в ракетное оружие стратегического назначения, и создания параллельно шахтных средств стационарного базирования тяжелых ракетных комплексов и мобильных подвижных комплексов ближней, средней, а позднее и большой дальности.

Возвращаясь к вопросу учений, скажу, что ничего более неуклюжего и неудобного, чем технику обслуживания 8А11 (а позднее 8Ж38), сделанную по образцу немецкой, представить себе невозможно. А ведь всё усложнялось проблемами постановки ракеты на стартовый стол в темное время суток. При испытательных пусках это делалось при свете мощных прожекторов, а на полевой площадке допускалось, с целью соблюдения светомаскировки, использование только синего света ручных маскировочных фонариков, при котором не то, что ставить ракету на стол, электрические схемы рассмотреть трудно было! Можно себе представить, каких усилий и волнений стоили эти учения, хотя ракеты были учебные! И вот тут мне хочется вспомнить один случай, после которого такие учения были вообще прекращены.

После ночного изнурительного марша в беспросветной степной пыли, автомобильная и тракторная батарейные колонны, почти из сотни единиц техники, двигающиеся по параллельным маршрутам и растянувшиеся на добрый десяток километров, с соблюдением всех уставных правил маскировки в артиллерии и боевого охранения на марше, чудом не заблудившись в степи, не имеющей каких-либо ориентиров, подошли к броду через реку Подстепка в нескольких километрах южнее поселка. Расчистив и выпрямив с помощью бульдозеров спуски, переправившись на противоположный берег, на удаление примерно в 10 -15 км, замаскировались в займищенских зарослях. Выполнив все положенные работы, похлебав "гороховой" супчик из полевой кухни и отдохнув, разметили стартовую позицию и закопали технику, оберегая её от авиационного удара "противника", но ещё больше - от постороннего глаза.
Выставили охрану (ещё генерал Брусилов говорил, что основное занятие русской армии - это охранять самую себя). С наступлением сумерек стали готовить ракету, для чего перегрузили её с транспортной тележки на лафет-установщик. Эта операция тоже не из приятных, но прошла в этот раз без каких-либо осложнений. Осложнения начались при постановке ракеты, после нивелировки стартового стола. То ли от порыва ветра, то ли из-за проседания стола на мягком грунте, то ли из-за ошибки в нивелировке и совмещении опор ракеты с чашками стола, но ракета, покачнувшись, не удержалась в клиньях установщика-лафета и зависла в наклонном положении, под углом градусов в 10-15 от вертикали, соскочив при этом одной опорой с чашки стола.
Создалась катастрофическая ситуация, потребовавшая закрепить ракету в штормовых расчалках и принятия самых срочных мер, чтобы не допустить её падения в условиях, когда она торчала двадцатиметровой иглой, возвышаясь над кустарником и окружающим редким леском, что делало её видной не только из поселка Капустин Яр, но даже из Америки. Дело запахло подсудной ситуацией, анкеры для штормового крепления не держались в болотной подстилке верхнего пласта грунта. Как выпутаться из создавшегося положения, да ещё и в темноте, хотя бы и ценой срыва учений, теперь уже не знал никто, даже генерал Никольский. А ведь с кого-то спросят! Он, обескураженный случившимся, хорошо понимая ситуацию, как и всё остальные, ничего не мог посоветовать, кроме как сурово приказать снять ракету любыми средствами до наступления рассвета.

Думали не долго, решили действовать напролом. Нештатных средств для подъема на высоту или передвижных кранов с большой стрелой для удержания ракеты в нашем распоряжении, естественно, не было. Да их в то время не было и на полигоне. Не перемещая стрелу лафета, чтобы не толкнуть ракету, находящуюся в неустойчивом положении, смельчак - механик поднялся по её боковым стремянкам на уровень удерживающих клиньев и с помощью веревки поднял на высоту достаточно прочный стальной буксировочный трос, благо был такой в ЗИП. Потратив громадные усилия и рискуя сорваться (страховочный пояс не позволял перемещаться на нужное расстояние и пришлось нарастить его страховочной цепью), он обернул трос вокруг корпуса ракеты, охватив раму стрелы установщика. Стянув концы троса хомутом, и действуя ломом как закруткой, подтянул ракету к ложементам лафета. В этой операции ему помогал механик лафета, буквально миллиметровыми движениями сближая его захваты с корпусом ракеты.
Наступил момент, когда ракета "плюхнулась" в ложементы, получив вмятины на корпусе, но всё же её удалось связать с лафетом, затянув ломом трос ещё более туго. Ситуация перешла в спокойное состояние, лафет с ракетой легкими перемещениями опустили в горизонтальное положение. Операция эта обошлась погнутой кромкой двигателя ракеты, которой он, при опускании ракеты, опирался на опорный круг стартового стола, и круговыми вмятинами на корпусе от закрутки троса. Находчивость позволила избежать катастрофического падения ракеты, которую позже сделали разрезной, в виде наглядного пособия, а механику-смельчаку она принесла внеочередной отпуск на родину. Из-за косых перегрузок, полученной деформации корпуса и "хлопунов", её больше нельзя было ставить на стол, даже после замены двигателя. Это учение, пожалуй, и знаменует переход к иной доктрине ракетного вооружения.

- Что ещё хотелось бы услышать от Вас - немного личного. Как вы ощущали себя в этом процесс? Должно быть, аура секретности и присутствие рядом такой техники, несмотря на царящее вокруг раздолбайство, создавало эмоциональное ощущение причастности к чему-то большому и важному. Очевидно, это как-то поднимало ответственность?
- Это тоже интересный вопрос. Если говорить о себе, то основные чувства были направлены на осознание важности работы, гордости от участия в ней и, как Вы совершенно правильно сформулировали (лучше не могу), - несмотря на царящее вокруг раздолбайство, эмоциональное ощущение причастности к чему-то большому и важному, и именно это чувство ощущается и сегодня. Мне кажется, что оно было свойственно всем: и офицерам, и рядовым. Быть может, именно поэтому мы не знали что такое дедовщина, в подразделениях всегда был порядок, практически не помню случаев насилий, разбоя и даже просто квартирного воровства. Правда, был какой то момент, прислали роту солдат из Порт-Артура и Дальнего, после того, как его подарили китайцам, они стали безобразничать, были случаи насилий над женщинами, но хулиганов быстро привели к порядку, тогда с этим не церемонились.

Хотя, конечно, не все офицеры, несмотря на чувство долга и понимание важности решаемых ими задач, всегда реагировали на те или иные решения, касающиеся их, я бы сказал, в правильном направлении. Помню, был в группе ст. лейтенант Графов. Холостяк, неплохой специалист, правда, замкнутый, но дисциплинированный. А вот получив приказ, переводящий его на службу на боевые поля, совершил самоубийство. За время моей службы на полигоне мне известен лишь один такой случай.

Да, не всегда адекватно учитывались индивидуальные качества и особенности людей, но всё-таки в этом отношении полигон отличался в лучшую сторону, благодаря исключительным качествам начальника полигона, генерала (впоследствии генерал-полковника) Василия Ивановича Вознюка и его жены Марты Яковлевны. А вот в бригаде этого не было, и не было в первую очередь за счет личной распущенности генерала Колесникова, который имел привычку отправлять офицеров в командировку, подкатываясь затем к их женам. В его бригаде группа офицеров даже обратилась с письмом к начальнику ракетных войск и в политуправление с жалобой на него.

Ну, а насчет ответственности, тут и говорить не приходится, мы практически халатности не знали. Если что-то и случалось, то либо по стечению обстоятельств, либо из-за ошибок, конечно, непреднамеренных. Так что некоторая идеализация ракетчиков-испытателей отчасти соответствует действительности.

- Тем не менее, очевидно, существовали случаи, которые можно назвать халатностью?
- Ну, вот, например, был такой поучительный случай, и я был не просто очевидцем, но и в некоторой степени виновником. Дело происходило 31-го декабря, вечером под новый 1955 (56?) год на площадке 4-й старой. Готовили к пуску 8К11 с новинкой того времени - вытеснительной системой подачи компонент топлива. Тогда ещё на испытания подвижный твердотопливный вариант не выходил, ракета запускалась с автономного стартового стола, аналогично 8А11. Все шло гладко, в предвкушении новогоднего вечера все спешили и видели себя за праздничным столом, достигнуть которого можно было только совершив путь до 10-й площадки (это - основной военный городок, километрах в семидесяти пяти - прим. АК). Да и пуск нужно было сделать в текущем году, иначе - прощай премии, награды и всё, что сопровождало успех.

Украдкой поглядывали на солдатскую табуретку, стоящую неподалёку, с телефонным аппаратом ВЧ, по которому Председатель Госкомиссии Бродский (НИИ-88) должен был доложить о проведении пуска непосредственно в Кремль Маленкову. Работа шла споро. Но в какой то момент ко мне подошёл техник, отвечавший за установку ракеты на стол, и шепотом доложил, что случилось нечто ужасное. Подошли поближе к столу, и я увидел, что газовые рули не зафиксированы, ибо на стартовом столе заранее не были установлены фиксаторы (вопиющее упущение!), а сделать их установку и произвести фиксацию рулей в нулевом положении, при уже установленном на стол изделии нельзя. И ракета заправлена, пуск - через какую-то половину часа. Слив же компонентов и просушка изделия (мороз градусов под двадцать пять) требуют транспортировки на техническую позицию (площадка 2) и проведения горизонтальных испытаний, это - минимум три дня, но расчёты двое суток работали, устали, и им надо дать отдохнуть. С другой стороны - что такое рули в самоходе на начальном участке траектории объяснять не нужно: вспомните много раз виденные по телевидению кадры падения немецких ФАУ-2 на стартовые площадки!

Доложили Бродскому. Подошел он к одному, другому члену комиссии, пошептались. Собрал всех, пошли совещаться. А порядок требовал иметь протокол совещания, который подшивался к делу пуска. Положение серьезное, срыв годового плана ничего хорошего не сулил. Виновных искать не стали - в этом деле было замешано много действующих лиц, от рядового исполнителя до последнего контролёра, в том числе и председателя комиссии. Подумали, и решили фиксировать рули подручными средствами, благо токи самохода были не очень уж и велики.

Но где взять хорошие подручные средства? Приняв такое решение, пришли к необходимости его чем-то оправдать и записали, что такой пуск поможет выяснить возможности пуска ракеты с незафиксированными рулями как проверку влияния возможного самохода. Закрепили на скорую руку что-то проволочкой, что-то веревочкой, подоткнули палочки и досточки, провели в банкобусе традиционное предпусковое заседание комиссии и постановили - пускать. Конечно, ничего хорошего из этого не получилось, кроме как проверки возможностей пожарного и водо-обмывочного расчётов погасить горящую ракету, свалившуюся прямо на стартовый стол.
Горело долго и красиво, еле отстояли от огня вход стартового бункера, к которому подступила горящая жидкость и ядовито-желтое облако азотной кислоты. Но, к счастью, ветер дул в сторону от бункера, и всё обошлось без человеческих потерь и увечий, зато по ВЧ доложили - "запуск произведен в срок, отчет будет направлен вовремя". Этот доклад был абсолютно правдив, ибо запуск в самом деле был произведен, а пуск, как движение по траектории, ... дело обычное, мог и не получиться и полёт ракеты не состоялся. Сыграли на игре слов.

В дальнейшем я не слышал, чтобы этот эпизод обсуждался, и последствий, по меньшей мере, видимых он не имел. Быть может, в связи с переходом на подвижный вариант. В этом же испытании очень много внимания уделяли не столько ракете, сколько установщику новой кинематической схемы для подвижного варианта. Он не поднимал ракету с тележки и перегружал её на установочный лафет, как было раньше, а взяв её в захваты, поворачивал в своих захватах на весу и опускал на стартовый стол. И всё - в один прием. Это было новое и достаточно успешное решение операции перегрузки ракеты с одновременной установкой. Думаю, отрабатывалась система загрузки этих ракет в подводные лодки, и этому мнению способствовало начавшаяся активная доводка морского стенда СМ-49, на рядом расположенной площадке 4а. Стенд этот был предназначен для пуска именно таких ракет в условиях имитации морской качки. Возможно, это обстоятельство способствовало "спуску на тормозах" неудачи собственно пуска. Главная цель - испытания установщика-загрузчика - была выполнена.

- Получается, что ракету угробили. А как вообще Вы относились к ракетам? Была ли привязанность, равнодушие или что-то ещё? Какое впечатление производили на вас пуски?
- Ну почему - "угробили"? Установщик испытали, а неудача с фиксацией подручными средствами - тоже результат. За знание нужно платить. К ракетам же отношусь как к сгустку человеческого разума, достигшего вековой мечты человечества вырваться за пределы земного тяготения, и горжусь, что на заре космонавтики принимал в этом непосредственное участие, как впрочем, и оба моих сына. Поэтому основной эмоциональной характеристикой моего отношения к ракетам можно было бы назвать гордость. И, конечно, любовь, ибо работа на полигоне дала мне научное направление - математическое моделирование функционирующих систем (проще - анализ результатов испытаний), и моя первая монография (1958г., 800 страниц) была не только первой моей, но и первой в мире, заложив основы того, что сейчас называют "идентификацией динамических систем".
Пуски производили впечатление, которое хорошо отражается в названии фильма о Королеве - "Укрощение огня". К сожалению, однако, в фильме выведен отнюдь не Королев, а скорее Глушко, занимавшийся конструированием двигателей.

(продолжение следует)

Обсудить этот текст можно здесь